Уоррен Мерфи - Седьмой камень
– Если тебе это так нравится, – отозвался Римо. – Я собираюсь готовить рис.
– Но ведь у тебя отпуск, – возразил Чиун. – Пусть они приготовят тебе рис.
Он снова коснулся кисточкой пергамента Синанджу. Казалось, кисточка сама наносит изящные иероглифы. Описывая последние несколько лет истории, Чиун даже не упомянул, что новый мастер, которого он обучает – белый человек. А теперь он столкнулся с определенной трудностью: как внести этот факт в хроники, чтобы не было похоже на то, будто он сознательно раньше обходил его.
Сперва он решил вообще не упоминать, что Чиун, – который когда-нибудь, как он надеялся, будет назван Великим Чиуном, – передал секреты Синанджу белому человеку. Тем более, что нигде не встречается упоминаний о национальности остальных Мастеров Синанджу. Разве оговаривается, что Великий Ванг был уроженцем Востока? Или что он был корейцем и родился в Синанджу? А Пак, Ви или Дейу? Разве история сообщает, что все эти Мастера были родом из корейской деревни Синанджу?
Однако не будут ли потомки обвинять Чиуна в том, что он не сообщил о происхождении Римо, который родился не только не в Синанджу или не в Корее, но даже не на Востоке? Чиун откровенно и прямо задавал себе этот вопрос. К сожалению, его отвлекли прежде, чем он сумел столь же прямо и откровенно ответить себе же, что винить его абсолютно не за что.
– Папочка, – заявил Римо. – Я злюсь и не знаю, почему я злюсь. Я без всякой на то причины ломаю стены. Мне хочется что-то делать, но я даже не знаю, что именно я хочу. Я чувствую себя так, будто утрачиваю что-то важное.
Чиун некоторое время молча раздумывал.
– Папочка, я схожу с ума. Я теряю себя.
Чиун медленно кивнул. Ответ стал очевиден. Если даже он, Чиун, решит, что с его стороны отсутствие упоминания о белом происхождении Римо вполне естественно и не заслуживает порицания, то как поступит Римо, когда он сам начнет писать историю своего Мастерства? Сообщит ли, что – он белый, тем самым давая понять, как лгал Великий Чиун на протяжении многих лет? И перестанет ли тогда Великий Чиун быть Великим? Это все следует хорошенько обдумать.
– Итак, что же ты скажешь? – спросил Римо.
– О чем?
– Я сойду с ума?
– Нет, – возразил Чиун. – Я тебя тренировал.
Чиун нанес кисточкой еще несколько штрихов. Возможно, следует лишь намекнуть на белизну Римо, а потом рассказать, как возникает ощущение, что Римо стал настоящим Синанджу, а затем корейцем и, разумеется, уроженцем деревни. Таким образом, создастся впечатление, будто под уродливой оболочкой белого человека, Чиун обнаружил подлинного корейца, гордого и благородного.
Впечатление-то создать можно, но позволит ли Римо сохранить его? Он хорошо знал Римо. Тот никогда не стыдился своего белого происхождения. И никогда не станет его скрывать.
– Чиун, я очень странно себя чувствую, как будто во мне что-то не в порядке. Это тоже часть моего обучения? Ты когда-нибудь испытывал такое?
Чиун отложил кисточку.
– Все в мире имеет свое развитие. Некоторые события происходят так быстро, что люди их не замечают, другие происходят так медленно, что люди их не замечают. Но если ты – Синанджу, ты ясно осознаешь их последовательность и протяженность во времени. Ты понимаешь, что и медленное, и быстрое – равно неразличимы. Ты осознаешь свое раздражение и гнев, который другие люди, с их медлительностью, мясоедением и нечистым дыханием, просто не замечают.
– Я снес стену только потому, что обслуга появилась недостаточно быстро, папочка.
– И тебе удалось их вызвать?
– Да, – кивнул Римо.
– Тогда ты – первый человек на Караибах, кому удалось получить то, что он хотел.
И Чиун добавил к своему свитку еще один пример великого учения. В его истории их было уже множество.
– Я хочу что-то делать, все равно что. Этот отпуск только ухудшил все дело, – сказал Римо.
Он посмотрел в окно на берег. Чистая белизна, протянувшаяся на мили и мили. Бирюзово-голубая вода. Белобрюхие чайки, ныряя и разворачиваясь, парили в легких, пронизанных лучами солнца струях утреннего ветерка.
– Этот остров сводит меня с ума.
– Если тебе нужна какая-то деятельность, мы будем изучать историю, – заявил Чиун.
– Я уже изучал ее, – возразил Римо, одним духом отбарабанив имена всех Мастеров Дома Синанджу, начиная с первого, который вынужден был кормить голодающую деревню, и далее через многовековую историю вплоть до подвигов Великого Ванга, младшего Ванга, присовокупив сюда все, чему каждый из них учился, чему учил последователей и чему когда-нибудь будет обучать сам Римо.
– Ты никогда не изучал даров, – сказал Чиун. – Сама жизненная суть деревни Синанджу не была тобой познана.
– Я не хочу учить список даров, папочка. Я ведь занимаюсь этим делом не ради денег. Я американец. И люблю свою страну.
– Э-э-э-э-а-х, – застонал Чиун, схватившись за грудь, – Вот слова, пронзающие мое сердце. Подумать только, мне все еще приходится быть свидетелем такого невежества. Где, о великие Мастера, предшествовавшие мне, где я совершил ошибку? Чтобы после стольких лет обучения ассасин смел вымолвить подобные слова?
– Да ты же всегда это знал, – заявил Римо. – Деньги меня никогда не заботили. Если Синанджу нуждается в деньгах, я помогу их добыть. Только ведь в твоей дыре в Корее до сих пор еще целы золотые изваяния от Александра Великого, значит, никто там голодать не собирается. Следовательно, мы вовсе не должны убивать ради сохранения жизни неким якобы бедным и голодающим крестьянам.
– Предательство! – заявил Чиун.
– Ничего нового, – возразил Римо.
Он снова посмотрел на этот омерзительный белый пляж. Они с Чиуном тут уже несколько дней. Может даже целых три.
– Мне необходимо что-то делать, – сказал Римо. Он раздумывал, можно ли разбить пляж. Впрочем, пляж ведь уже и так разбит. Песок состоит из крошечных обломков скал и кораллов. Тогда Римо задумался, удастся ли ему воссоздать первоначальный облик побережья.
– Тогда давай изучать дары. Или, как сказали бы американские торговцы, подведем баланс.
– Все равно я сейчас очень нервный. Ну ладно. Давай пройдем списки даров. Тебе не обязательно переходить на английский. Ты же научил меня корейскому языку.
– Поистине так, но я уже начинаю упоминать в моей истории, что порой при твоем обучении использовался и английский язык.
– Только сейчас? Почему же именно теперь, когда я учусь только по-корейски, а в начале говорил исключительно по-английски?
– Достань свиток, – велел Чиун.
Свиток находился в одном из четырнадцати сундуков, с которыми Чиун всегда переезжал с одного места на другое. Только в двух из них находилась его одежда, а в остальных содержались в основном старинные безделушки, а также множество свитков хроник Синанджу. Чиун попытался как-то ввести содержание этих свитков в память компьютера, но по случайности компьютер стер страницу с именем Чиуна, после чего Чиун стер с лица земли продавца компьютеров.
Римо отыскал первый список с дарами, где значились лошади и гуси, ячмень и просо, а также бронзовая статуя какого-то давно сгинувшего бога.
К тому времени, когда они подошли ко времени китайских императоров и миллиарду золотом, мысли у Римо стали путаться. А когда они достигли места, которое Чиун назвал самым важным, Римо встал, собираясь заняться рисом.
– Сядь. Это самое важное, – и Чиун поведал Римо о принце, который соглашался заплатить, но не прилюдно.
– Это уже будет последнее? – спросил Римо.
– На сегодня – да, – ответил Чиун.
– Ладно. Давай, – согласился Римо.
Ему вдруг очень захотелось понять, умеют ли чайки мыслить. А если умеют, то о чем они думают? А песок думает? Был ли рис на самом деле свежим? Может, сегодня надеть сандалии? Обо всех этих предметах и размышлял Римо, пока Чиун старательно втолковывал ему: нельзя позволить, чтобы считалось, будто наемному убийце не заплатили, ибо тогда другие тоже попытаются не платить. Однажды такое произошло, и именно по этой причине некоего принца следовало преследовать по всему известному тогда миру.
– Они испробовали один за другим шесть способов защиты, и все шесть оказались бесполезными. Из одного края в другой бежал тот принц, и таким образом Рим и Китай, Крит и Скифия узнали, что никто не смеет оскорбить или опозорить Синанджу.
– Так где же его в конце концов убили? – спросил Римо.
– Его не надо было убивать. Цель преследования заключалась в том, чтобы доказать и защитить священную и непреложную истину: ассасину должно быть заплачено. Тогда как ты даже не думаешь о дарах, и после этого еще жалуешься, что сходишь с ума.
– И что же произошло с тем принцем, который не заплатил? – снова спросил Римо.
– Он был лишен и своего королевства, и безопасного места, где мог бы преклонить голову для отдыха, лишен славы и чести. Точно ночной вор, точно ничтожнейший червь вынужден был он скрыться, дрожа от страха.
