Дени Робер - В паутине Матильды
Деде и Жако, как Жак и Андре.
Деде и Жако, мои последние друзья по несчастью, единственное, что меня еще связывало с Леной. Она их купила как-то в сентябре.
Деде и Жако плавают вверх брюхом. Неподвижные. Мертвые.
– Простите меня, мои хорошие рыбки. Простите, что я забыл о вас.
Стою на коленях посреди гостиной перед аквариумом с книгой Этьена в руках. Несколько секунд я неподвижен. С тяжелыми мыслями. В конце концов мне это кажется смешным. Отправляюсь в туалет. Прощай, Деде. Прощай, Жако. Выливаю содержимое аквариума в унитаз и спускаю воду.
X
Вспоминаю о телефонном звонке Вика:
– Ну что, писатель, все еще в постели? Уже двенадцать, я надеюсь, ты не забыл о встрече? Мы ждем тебя на репетиции.
– Черт, совсем забыл!
Но Вик не дает мне опомниться:
– Приходи быстрее, мы ждем тебя. Мы обсудили и решили просить тебя о помощи. Ты будешь писать стихи к нашим песням. Сара считает, что это было бы круто. Не отказывайся!
Иду туда. Пешком. Три километра под палящим солнцем. Вот уж, действительно, делать мне больше нечего. «Черные демоны» нашли себя пристанище в погребе дома, где живет бабушка вокалиста Жерара, он называет себя Жед. Два типа с разбойничьими физиономиями играют мускулами. Бил и Бул – два бритоголовых саксофониста упражняются в чревовещании. Бил носит на пальце кольцо с черепом, на запястье тяжелый браслет со свастикой. Вик, которого я знаю как ярого антирасиста, замечает мое удивление:
– А, брось, это просто низкосортная провокация.
Вик – самый старший в этой банде. Всем остальным в пределах двадцати – двадцати пяти. Толстяк Мими, студент факультета изящных искусств, прилепился к новой ударной установке. Мик – здоровый негр при галстуке – занимается звукоустановкой.
– Эй, мэн, звучит как надо?
В глубине погреба три девицы в обтягивающих джинсах и черных майках расположились на сиденьях от старой машины.
– Кто это?
– А, это наши хористки: Даниэль, Франсуаз и Мари-Пьер.
Девицы на минуту забывают о своих сигаретах, чтобы приветливо помахать мне. Воняет. Пол уставлен пустыми пивными бутылками и коробками из-под яиц. Десятки картинок украшают стены и потолок: репродукция Дали, концертные афиши, фотография Тины Тернер. Все это напоминает мне репетиционные залы моей юности. Когда мы слушали концерты Майкла Олфилда и Кейта Джаретта. Мы садились вокруг на старых подушках, меняли кассеты, пока кто-нибудь не предлагал потанцевать.
Все кидались на девок, которые согласились прийти к нам в погреб. Обычно была одна или две. Иногда бывало и по шесть, даже по десять. Так или иначе, обычно все заканчивалось траханьем на полу.
Здесь их было три. И все уродины.
– Вот мой приятель, о котором я вам говорил. Писатель. Я попросил его прийти, чтобы он послушал наши песни. Может, он напишет для нас новые.
– Да, старик.
– Фредо опаздывает, – продолжает Вик. – Это басист Рауля. Он тоже хочет работать с нами.
Рауль Мессершмит – модный певец, живет в соседнем городе. Знаменитость. Разносторонний артист, он пишет книги, поэмы, занимается сюрреалистической живописью. Он называет себя истинным, настоящим артистом. А по-моему, он слишком разбрасывается. Но он – единственный из них, кто пробился, и никто не смеет ему перечить. Вик зовет его просто по имени – Рауль. Мне нравятся его песни, но я ничего не понимаю в его книгах. Он стал меньше нравиться мне после того, как Лена начала встречаться с Давидом, его гитаристом. Но все это субъективно.
– Мы сейчас покажем, что мы умеем, а потом обсудим, – говорит Вик. – Будем играть без басиста. Готовы, демоны?
– Готовы! – хором кричат девицы, одновременно поднимаясь.
Жед-Жерар трогает струны. Девицы вторят ему, повторяя:
– Эн, эн, эн!
Мне хочется расхохотаться. Вступают Вик и саксофон. Беспросветная нищета на паперти. Даже не представлял, что это так плохо. А у Вика довольная физиономия. Он гордо улыбается, ожидая моей похвалы. Жед-Жерар прижимается губами к микрофону. Он старается ломать голос. Пронзительные звуки вырываются из его гортани. Он вкладывает в это всю душу. Вот его слова:
Я видел рухнувшую стену Берлина.
Я видел груженые машины в Пекине.
Иах!
Я видел армию в Тонкине…
Девицы бьют в бутылки и повторяют:
– Эн, эн, эн!
И я спрашиваю себя: а что ты сделал?
Ничего, ничего, ничего!..
Нет, ничего, ничего, ничего!
– Стоп! – кричит Вик, нервничая. – Без басов невозможно играть.
Остальные покорно откладывают инструменты – так дорожные рабочие бросают лопаты в часы палящего солнца. Вик ждет моей реакции.
– Неплохо, – говорю я, – но действительно не хватает басов.
– Это хард-рок.
Жед-Жерар пошел за пивом.
– Хотелось бы, чтобы ты написал песню в духе Бодлера, – предлагает одна из девиц под хохот Була и Била. Они думают, что Бодлер – это австралийский гитарист.
Как мне было хорошо дома с Матильдой! Я думаю о ней. Я ничего не понимаю из того, что мне рассказывают друзья Вика. Их язык, их занятия – все это мне чуждо. И жарко. Я теряюсь среди них. Я уже чувствовал такое однажды в суде и в баре «Тамтам». Я весь дрожу, но другим это не видно. Все уставились на меня, замечают мое смущение, но ничего не говорят. Жед предлагает:
– Мы ищем тексты, связанные с повседневной реальностью. Я написал поэму о Саддаме Хусейне, и если бы ты смог обработать ее, было бы здорово.
Я смущен таким доверием, надо что-то сказать. Мне жарко, во рту пересохло. Слышу Матильду: «Соберись, давай, сделай усилие над собой». Спасибо, Матильда. Слова выходят у меня изо рта, но это не я. Просто у того, другого, мой голос.
– Я попробую что-то написать, но сначала нужны ваши вещи, которые идут от вас, изнутри, – говорит мой двойник.
Они смотрят на меня рыбьими глазами. Входят двое. Одного я не знаю, Вик зовет его Фредо. А вот лицо второго мне знакомо. Будь оно проклято!
– Привет, старик, а я и не знал, что ты меломан, – говорит вновь пришедший, обращаясь к будущему поэту группы.
У Давида внушительный вид. Взгляды «Черных демонов» оживают.
– Одолжи мне свою гитару, мэн, – обращается Давид к Вику.
Я отхожу на второй план.
– Как Лена, все в порядке? – спрашиваю у Давида.
– Да, но она немного сдвинулась со своими политическими собраниями, – отвечает он.
По какому праву он позволяет себе эти замечания? Ее политические собрания – это свидетельство ее сознательности. Может, свидетельство ее наивности, но наивности трогательной.
– Передавай ей привет, – говорю ему.
Давид слишком поглощен гитарой Вика, чтобы ответить.
– Как ты можешь играть на ней? – говорит он.
Вик соглашается:
– Да, знаю. У меня проблемы с настройкой из-за разницы температур.
Я прощаюсь, но никто меня не слышит. Ухожу.
– Ты знаком с Давидом? – спрашивает меня Вик, догоняя во дворе.
– Да, немного, это новый хахаль Лены.
Вик чувствует, что это признание тяжело для моей души. Хлопает меня по плечу. Конечно, он под впечатлением от гитариста.
– Я знал, что вы расстались, но не смел говорить об этом, – говорит он и продолжает: – Но заметь, лучше отдать свою бабу стоящему мужику, чем идиоту. А Давид – это класс!
Огромный бомбардировщик пролетает над нами. Бросил бы он небольшую бомбочку на Вика и их подвал!
– Мне пора идти. Гуд бай, старик! Что касается текстов песен, то если тебе понадобится их отпечатать, обратись к Саре. У нее сейчас нет особых дел, – советует мне Вик.
Прекрасная мысль!
Раздаются первые аккорды и слова «ничего, ничего, ничего». Ставни дома бабушки Жерара закрыты. Машины «Черных демонов» стоят тут же, у деревьев. Они как раз поют о павшей берлинской стене. Подхожу к желтой машине Давида. Хорошая штуковина! Заглядываю внутрь. На заднем сиденье блузка Лены. Пинаю по колесу изо всех сил. Боль в ноге.
– Давай, – шепчет мне Матильда.
– Разбей ее! – бормочет мой двойник.
– Отстаньте!
У меня в руках ключи от квартиры. Этот «порше» меня раздражает. От него веет роскошью, благополучием, лицемерием. Кражей Лены. Бац! Удар ключами. Глупо надеяться, что таким инструментом можно повредить обшивку. Закаленная, прочная сталь. Рисую член на капоте, титьки на дверях. Сзади пишу «сволоч». Пусть считают, что это дело рук какого-нибудь неуча.
Снова пускаюсь в путь, напевая излюбленные слова «Черных демонов»: «Эн, эн, эн».
Но не пройдя и сотни метров, останавливаюсь. Смотрю на идиллический зеленый пейзаж. Разворачиваюсь не спеша, как фланирующий прохожий… Чувствую, как гнев закипает во мне. Ускоряю шаг, смотрю на этот проклятый «порше», который Лена предпочла мне. Я просто озверел от ярости. Как будто меня жалит стая слепней. Набираю горсть камней и запускаю их в ветровое стекло. Подонок! Мразь! Украл мою жену! Набираю другую горсть, более крупных, и швыряю изо всех сил. Запыхавшийся, но радостный. Придурок, ты этого хотел? Получай! Сейчас ты получишь за все! Ветровое стекло вдребезги. Капот во вмятинах. Вырываю стеклоочистители и забрасываю их в кусты. Камнем разбиваю наружные зеркала. Хохочу. Подыхай! Я обезумел от радости. «Черные демоны» заглушают мою бомбардировку. Я пьян, хотя ничего не пил. Остается еще проткнуть шины. Складываю три ключа, ярость удесятеряет мои силы. Падаль! Плебей! Ублюдок! Не могу успокоиться. Хочу кричать и все взорвать к чертовой матери.
