Дидье Ковеларт - Вне себя
Сделав глубокий вдох, он поднимается, идет к окну и отодвигает занавеску. Окно выходит на глухую стену.
— А вот тут, голубчик, мы с вами покидаем область рационального. Одно могу вам сказать: прецеденты есть, я сам с ними сталкивался, но это не тема для разговора в подобном месте. Я рассказываю это, так сказать, в частном порядке и предоставляю вам самому судить о явлениях, которые официальная медицина упорно отрицает.
Повернувшись, он прислоняется спиной к книжному шкафу. Пробившийся сквозь тучи луч солнца скользит по паркету.
— Куда вы клоните, доктор?
— Скажем так: разум способен собирать воедино элементы созданного им же самим вымысла.
— Что-что?
— Наш мозг состоит из материи и энергии, это понятно? Из органических тканей и волн, которые взаимодействуют между собой и не обязательно в пределах одного мозга. Я пытаюсь вам объяснить, что…
— Что я как бы высосал на расстоянии память этого типа.
— Высосали? Нет, ведь вы мне сказали, что в воспоминаниях вы с ним на равных. Скорее отсканировали. Оригинал по-прежнему на месте, а дубликат у вас.
Я сглатываю, рассматривая солнечные блики, играющие на занавесках.
— Доктор, очнувшись, одну вещь я вам не сказал. У меня… Мне кажется, у меня было…
Он выжидает, предоставляя мне путаться в многоточиях, и наконец сам договаривает за меня:
— NDE, вы это имеете в виду?
Я вскидываю на него глаза.
— Что это такое?
— По-английски Near Death Experience — околосмертный опыт. Вы отделились от собственного тела и видели его откуда-то сверху, вас затягивало в туннель мощным вихрем любви и счастья… А потом появилась светящаяся фигура, и вы поняли, что ваш час еще не настал и надо вернуться в свое тело.
Я смотрю на него в упор, судорожно вцепившись в подлокотники.
— Откуда вы знаете?
— Статистика. О подобном опыте рассказывали тридцать пять процентов моих больных. Это обычная галлюцинация химического происхождения, вызванная кислородным голоданием мозга и выбросом глютамата. Перенасыщение глютаматом рождает избыток синаптических связей: слишком много, образно говоря, дверей открывается на поверхности нейронов, по-научному эти двери называются NMDA-рецепторами. Результат — переизбыток кальция заполняет нейрон, что влечет его смерть. Таким образом, мозг должен срочно выработать субстанцию, блокирующую NMDA-рецепторы, — в данном случае кетамин, диссоциативный анестетик, от которого вам и кажется, будто вы расстаетесь с телом, парите в воздухе, видите фигуры и свет. Это совершенно естественно.
От его успокаивающей улыбки на меня наваливается обида пополам с разочарованием. Он отвинчивает колпачок ручки, хмуря брови, пробует перо на бюваре. А я снова вижу силуэт отца, парящий в белизне туннеля, и тот яркий свет, который почему-то совсем не слепил. Отец в своей блузе садовника, снова молодой, красивый, веселый, тихо говорил мне, не разжимая губ: «Не бойся, Мартин, вернись в свое тело. У тебя будет вторая жизнь. Тебе решать, как ты ее проживешь».
— В результате, когда вы очнулись, стимулирующее действие глютамата на память оказалось усилено галлюциногенным эффектом кетамина, выключившим вас из действительности. Поэтому сценарий, созданный в коме, для вас реальнее противоречивой информации, которую вы можете получить теперь. Неудивительно, что вы не приемлете версию, которую предлагаю вам я.
— Но если в этот самый околосмертный опыт вы не верите, то почему же вы верите в телепатию, в какие-то волны, которые могут сканировать чужие мозги?
— Я и в них не верю. Но я хотел, чтобы вы рассказали мне о вашем околосмертном опыте. Облечь галлюцинацию в слова — это большой шаг вперед для первого сеанса.
Звонит телефон. Доктор отвечает, слушает, хмурится.
— Сейчас приду.
Он вешает трубку, с озабоченным видом просит его извинить: срочный вызов.
— А со мной-то что? Вы усыпите меня, прочистите мозги, и я проснусь прежним?
Он прячет ручку во внутренний карман, тут же спохватывается, снова ее достает, берет со стола стопку рецептурных бланков.
— Не думаю, чтобы искусственная токсическая кома могла что-нибудь изменить, — бормочет он, торопливо что-то строча. — Вы свободны сегодня вечером? Я хотел бы продолжить разговор. Мне есть что вам сказать, но не в этих стенах, здесь не позволяет врачебная этика.
Он зачеркивает шапку на бланке, отрывает его и протягивает мне.
— Это в сорока минутах езды от Парижа. Если хотите, возьмите с собой мадам Караде.
Я смотрю на адрес, складываю бумажку.
— Вы всех пациентов приглашаете за город?
— Собирать опавшие листья — прекрасная терапия. А если серьезно, вы для меня загадка, месье Харрис. Когда мне встречается случай, не укладывающийся в привычную схему, я его анализирую и описываю.
Он кивает на нижнюю полку книжного шкафа, где в ряд стоят книги с его фамилией на корешке.
— За сорок лет работы я впервые вижу человека, вышедшего из комы с такой… ясностью мысли, с таким самообладанием… с такой свежей головой, если можно так выразиться. Объяснение, которое предложил вам я, — всего лишь рабочая гипотеза. Но если вы обдумаете ее спокойно, не горячась, и вычлените долю фантазма в вашей нынешней личности — как вы ее воспринимаете, в свете ваших чувств к этому «альтер эго», с которым трижды за сегодняшний день встречались лицом к лицу, — быть может, тогда вам удастся пробудить в себе другой голос. Тот, который вы не хотите слышать.
— Доктор… Если конкретно — я сумасшедший?
Он смотрит на меня с едва уловимой улыбкой.
— Я сказал — до вечера. Наденьте сапоги, там сыро.
И он уходит, а меня почему-то не просит покинуть кабинет. Возможно, хочет показать, что доверяет мне. А может, специально оставил одного со своими книгами, чтобы я познакомился с ними поближе. Я беру одну с полки, переворачиваю, пробегаю глазами аннотацию, выдержки из прессы над его фотографией. Д-р Жером Фарж, «Кем я должен быть?» Подзаголовок: «Нейрофизиологические характеристики ядра сознания в посткоматозных личностных изменениях». Выглядит серьезно, но почему же ни одно его слово не отозвалось во мне? Я чувствую себя Мартином Харрисом — всеми фибрами, всеми силами, даже еще острей, с тех пор как говорю себе, что я — не он. Рассказывая доктору свою историю, я честно пытался допустить, что правы те, кто меня отрицает, а не я сам. Нет, не получается. Моя внутренняя убежденность сильнее… или моя, как он выразился, «лаборатория мечты». Я улыбаюсь, представив себе, как мои мозговые волны клонируют мозг мужа Лиз. Но, согласен я или нет с теорией, в которую доктор Фарж сам, по его словам, не очень верит, я слишком долго изучал телепатию у растений, чтобы вовсе не принимать ее в расчет. Нужно просто поменять местами причину и следствие: предположим, я, будучи в коме, каким-то образом передал — и я начинаю понимать почему, — содержимое моей памяти любовнику Элизабет. Да, мне было с ней тяжело с тех пор, как у нее началась эта депрессия, и я, что греха таить, все чаще заглядывался на других женщин, но не хотел от нее уходить, хотя прежняя Лиз исчезла безвозвратно. Да, я согласился на эту работу во Франции, чтобы увезти ее из Гринвича, из этого болота, где она в последнее время не желала никого видеть, — и, главное, чтобы самому вырваться из замкнутого круга, глотнуть свободы. Да, мне вот уже несколько месяцев снился один и тот же сон: я как бы раздваивался, я видел себя дома, с Лиз, и одновременно находился где-то еще, я был волен любить других женщин, я мог уйти от нее, не уходя… Нет, это чушь. Спроси меня кто-нибудь, чего я хочу, на самом деле хочу сейчас, с сегодняшнего утра, я скажу: занять свое место, изгнать обосновавшегося там чужака. Пусть у нас с Лиз не все шло гладко, я еще слишком много должен сделать в своей жизни, чтобы вот так, за здорово живешь, уступить ее самозванцу. Который, похоже, держится за мою личность так же крепко…
Есть, конечно, другое объяснение — его сформулировал мой коллега из НИАИ. Кому может быть выгодно опорочить мое имя, затормозить мои исследования, изолировать меня? Кому, как не корпорациям, торгующим трансгенными продуктами, на интересы которых я посягаю, участвуя в работе Кермера? Что и говорить, ставка колоссальна, но они же не самоубийцы: сфабриковать моего двойника с фальшивыми документами, даже заручившись пособничеством моей жены, — допустим, ее подкупили, — это сработает на пару дней, не больше… если только я не исчезну. Впрочем, кто поручится, что моя авария не была попыткой убийства? А может, меня просто хотят свести с ума, столкнув с абсурдом. Возможно, так и задумано — чтобы я бился головой о стену, пока не спячу, не разобьюсь, как ночной мотылек об освещенное стекло. Чтобы я лишился своей среды, чтобы своим поведением настроил против себя Кермера, который предпочтет — наверняка уже предпочел — самозванца, а тот будет водить его за нос, подсовывать ложные выводы, чем в два счета дискредитирует в свою очередь и его.
![Дидье Ковеларт - Притяжения [новеллы]](/uploads/posts/books/126083/126083.jpg)
