Джеймс Паттерсон - Переступить черту (сокращ.)
Мы переправили требования террористов в отдел экономических преступлений ФБР, наши люди обзванивали указанные в таблице номера. Общая сумма выкупа составила около восьмидесяти миллионов долларов.
Для одного человека сумма огромная, но если разбить ее на доли в два с половиной миллиона, она такой уж непомерной не покажется. Просто удивительно, с какой охотой люди вызывались уплатить свою долю. Супруги и родственники знаменитостей давали мне телефоны своих финансистов едва ли не раньше, чем я получал возможность представиться.
Приходилось согласиться с Джеком. Жирные коты действительно были готовы откупиться от неприятностей.
Выйдя из автобуса, чтобы малость проветриться, я с удивлением услышал рокот дизельных генераторов. С полдесятка портативных прожекторов заливали собор ярким светом.
На северо-западном углу крыши универмага «Сакс, Пятая авеню» я заметил снайпера из ФБР. Все это казалось полной дикостью. Обычно здесь прогуливались, взявшись за руки, парочки с детишками. Всем хотелось посмотреть на огромную, нарядную елку перед Рокфеллеровским центром. И улыбающиеся люди, приехавшие сюда со всей страны, пили в кафе какао.
Однако еще большей дикостью была уверенность этих маньяков в том, что они смогут выйти сухими из воды. Как? Каждый сантиметр собора просматривался снайперами. Подвала у него не имелось, уйти через подземный ход было невозможно. Я начал подозревать, что у преступников есть какой-то путь отступления, о котором нам не известно.
Я переминался с ноги на ногу, потирая ладони, чтобы согреться, и тут зазвонил мобильный. Увидев на экранчике номер моего дедушки Шеймаса, я недовольно поморщился. Мне и без него забот хватало.
— Дед, я занят. Что звонишь? — такими словами приветствовал я деда. Не самое сердечное приветствие, однако рождественское благодушие меня в тот миг как-то не переполняло.
— И тебе, юный Микель, тоже приятного и доброго вечера, — ответил Шеймас.
Едва услышав из уст моего ирландского предка собственное имя, произнесенное по-гэльски, я понял, что ничего хорошего ждать не приходится.
— И в особенности желаю тебе научиться по-доброму разговаривать с человеком, который присматривает за твоими несмышленышами.
Глаза у меня полезли на лоб. Дед был самым большим и шумливым из всех ирландцев, какие только существуют на свете. В Америку он прибыл в середине сороковых двенадцатилетним мальчишкой, но при встрече с ним может показаться, что он всего минуту назад слез с ослика — отработав целый день на торфяном болоте. Впрочем, правнуков своих дед навещал исправно. Под его непробиваемой броней из сладких речей крылось сердце, выкованное из чистого золота.
— А где Мэри-Кэтрин? — спросил я.
— Ага, вот, значит, как ее зовут? Нас, видишь ли, друг другу не представили. Почему ты не сообщил мне, что удочерил еще одну девицу?
— Она порядочная девушка, — сказал я. — Ты небось полдня эту фразочку сочинял. К твоему сведению, Мэри-Кэтрин — наша помощница по хозяйству.
— Ага, теперь это так называется? — поинтересовался мой дед. — Будь осторожен, юный Микель. Твоя бабушка Эйлин как-то в воскресный вечер застукала меня на дублинской улице с такой помощницей. И сломала мне хоккейной клюшкой три ребра.
— На дублинской? — переспросил я. — А мне всегда казалось, что бабушка Эйлин была родом из Куинса.
Дед пустился было в путаные объяснения, но я прервал его и рассказал о письме от матери Мейв и о странном появлении Мэри-Кэтрин прошлым вечером.
— Мне все это не нравится, — сказал он. — У юной девицы наверняка имеется задняя мысль. Ты бы последил за столовым серебром.
— Ну спасибо, надоумил. И кстати, о несмышленышах, я не знаю, когда мне удастся выбраться отсюда, поэтому скажи им, чтобы они побыстрее доделали уроки и принялись за работу. Они поймут.
— Это имеет какое-нибудь отношение к бумажке на дверце холодильника? — спросил дед.
— Да, — ответил я. — Имеет.
— И чья это была идея — твоя или Мейв? — осведомился Шеймас.
— Мейв, — сказал я. — Она решила, что нужно найти для них полезное занятие. Отвлечь от праздных мыслей.
— Я бы не назвал эту идею хорошей, — весело сообщил он. — Я назвал бы ее великолепной.
— Ладно, мне пора, — сказал я. — У тебя еще остались в запасе какие-нибудь оскорбления?
— Есть парочка, — ответил дед. — Но, поскольку мы сегодня увидимся, я приберегу их до личной встречи.
Я вернулся в автобус. Меня ждал коммандер Уилл Мэттьюс. Связь с адвокатами заложников установлена, сообщил он.
— Теперь осталось самое поганое, — добавил Мэттьюс. — Ждать, когда все это закончится.
— Послушайте, Майк, — сказал Мартелли. — Не обижайтесь, но у вас совершенно измотанный вид. Может, вам лучше пока отдохнуть? Эти шутники сказали, что перезвонят лишь через несколько часов, и к этому времени вы будете нужны нам спокойным и собранным.
— Он прав. Сходи перекуси где-нибудь. Нам нужно, чтобы ты был в отличной форме, — сказал коммандер Уилл Мэттьюс. — Это приказ, Майк.
От больницы нью-йоркского Ракового центра меня отделяло всего двадцать кварталов. Дорога туда не отнимет много времени.
Я оставил Мартелли номер своего мобильного, прошел через оцепление. Улицу запрудила толпа репортеров. Прямо возле моей машины дремал в шезлонге здоровенный оператор. Пришлось его разбудить, иначе я не мог бы открыть дверцу. По пути я сделал две остановки. Одну — возле «Бургерной». Я пробыл там минуту и вышел с бумажным пакетом под мышкой. Вторую — у «Пекарни Эми» на Девятой авеню, там я обзавелся вторым пакетом.
Сворачивая на Парк-авеню, я включил мигалку и сирену. Надо мной сияли огни иллюминации, стеклянные двери башен и роскошных особняков были украшены пышными зелеными венками. От всей этой праздничной красоты мне стало не по себе. В последнее время я буквально разрывался на части и даже елку купить не успел.
Не удивительно, думал я, что люди часто выбирают праздничные дни, чтобы свести счеты с жизнью. Рождество для того и существует, чтобы человек радовался. А люди, которых что-то гнетет, чувствуют себя в эти дни больными и несчастными, словно они совершили непростительный грех.
Когда я вошел в палату, Мейв лежала с закрытыми глазами. Однако обоняние у нее было отличное — едва я поставил пакеты на тумбочку, она улыбнулась.
— Не может быть! — произнесла она.
Мейв села, и глаза ее при этом увлажнились от боли. Мои тоже.
— Пахнет чизбургерами, — сказала она. — Если это сон и ты меня разбудишь, Майк, я за себя не отвечаю.
— Это не сон, ангел мой, — ответил я, осторожно присаживаясь рядом с ней. — Тебе какой больше нравится — с двойным луком или опять же с двойным луком?
Мейв удалось осилить лишь половину чизбургера и четвертушку шоколадного пирожного, однако к тому времени, когда она отодвинула от себя пакет из вощеной бумаги, щеки ее все же приобрели здоровый розоватый оттенок.
— Помнишь наши ночные «бери что хочешь»? — спросила она.
Когда мы только начали встречаться, то оба работали в вечернюю смену. Поначалу мы отправлялись после работы в какой-нибудь бар, но это нам быстро наскучило, и мы стали заходить в супермаркет, в отдел замороженных продуктов. Правило было такое: бери любую еду, но при условии, что ее можно приготовить в микроволновке и съесть у телевизора. Отличное было время. По временам мы, поев, так и не засыпали — просто разговаривали и не могли наговориться, пока за окнами спальни не начинали щебетать птицы.
— А помнишь, как я снабжал тебя работой? — спросил я.
Мейв работала в травматологическом отделении Медицинского центра в Бронксе, недалеко от сорок девятого участка, в котором я прослужил первый год. Иногда я чуть ли не силком притаскивал в отделение неотложной помощи людей с улицы — просто чтобы увидеться с ней.
— А помнишь, как ты привел здоровенного беззубого мужчину, а он вдруг обнял тебя? — спросила Мейв, силясь улыбнуться. — Как он тогда сказал: «Ты не то что другие пустобрехи, друг. Ты человек с понятием».
Ее улыбка растаяла, глаза закрылись. Должно быть, она как раз перед моим приходом приняла лекарство и теперь засыпала.
Я нежно сжал ее руку. Минут десять я смотрел на спящую Мейв и впервые не ощущал озлобления ни на весь наш мир, ни на Бога. Я любил ее, и это было счастье.
Выезжая из ворот больницы, я связался по мобильному с Полом Мартелли.
— Пока ничего, — сказал он. — Отдыхайте. Преступники сидят тихо. Мы будем держать вас в курсе событий, Майк.
И я последовал его совету — развернулся на 180 градусов, а затем повернул налево, решив наведаться домой.
Еще в коридоре я услышал за дверью нашей квартиры голоса детей. Дурной знак, подумал я, поворачивая дверную ручку.
На полу в прихожей сидела спиной ко мне хихикавшая в телефонную трубку Джулия. Я выдернул из розетки телефонный шнур и сказал:
