Дин Кунц - Подозреваемый
Автоответчик стоял на угловом столике. Единственное сообщение оставил Игги:
«Извини, дружище. Мне следовало позвонить, как только он ушел. Но Таггарт, он как эта чертова гигантская волна, заслоняющая горизонт. Пугает до смерти, вызывает желание остаться на суше и просто наблюдать, как эта и ей подобные накатывают на берег».
Митч сел за письменный стол, открыл ящик, в котором Холли хранила их чековую книжку и выписки с банковского счета.
В разговоре с похитителем он переоценил свои финансовые возможности, потому что одиннадцати тысяч долларов у них не счету не было. Только 10 346 и еще пятьдесят четыре цента.
Кроме того, предстояла оплата счетов. Они лежали в другом ящике стола. Их Митч просматривать не стал. Его интересовали только активы.
Ежемесячный платеж по закладной снимался с банковского счета автоматически. Из выписки следовало, что за дом еще осталось заплатить 286 тысяч семьсот семьдесят долларов.
Недавно Холли прикидывала, что их дом стоит 425 тысяч. Безумная цена за маленькое бунгало в старом районе, но реальная. Многие хотели здесь жить, и немалая часть этой суммы приходилась на большой участок.
То есть, с учетом десяти тысяч на счету, в его распоряжении было порядка 150 тысяч долларов, гораздо меньше требуемых двух миллионов, а похититель, с которым он говорил, судя по голосу, не собирался торговаться.
Да и потом, продать дом, даже если бы нашелся покупатель, который прямо сегодня выложит деньги, ему бы не удалось. Дом принадлежал им обоим, поэтому он не мог обойтись без подписи Холли под договором купли-продажи.
У них не было бы дома, если бы Холли не унаследовала его от своей бабушки, Дороти, которая воспитала ее. На момент смерти Дороти сумма, которую оставалось выплатить за дом, была меньше, но с учетом налогов на наследство им пришлось взять больший кредит.
Итого он располагал десятью с небольшим тысячами долларов.
До этого момента Митч не полагал себя неудачником. Видел себя молодым мужчиной, который ответственно строит свою жизнь.
Ему было двадцать семь лет. Нельзя быть неудачником в двадцать семь лет.
И, однако, теперь сомневаться в этом не приходилось: хотя Холли составляла сердцевину его жизни и цены не имела, цену эту ему назначили, а заплатить он не мог.
Его переполняла горечь, но кого он мог винить, кроме себя? А толку в этом не было. От признания собственной вины один шаг до жалости к себе, а жалость эта ни к чему хорошему привести не могла. У него опустились бы руки, и Холли ждала смерть, потому что рассчитывать она могла только на него.
Даже если бы они уже выплатили кредит за дом, даже если бы на их банковском счету лежали полмиллиона долларов, то есть они добились бы невероятных успехов для молодой супружеской пары их возраста, этих денег не хватило бы, чтобы выкупить ее у похитителей.
И вот тут ему открылась истина: деньги спасти Холли не могли. Спасти ее мог только он, если еще оставалась такая возможность: его выдержка, его находчивость, храбрость, любовь.
Возвращая чековую книжку и выписку с банковского счета в ящик стола, Митч увидел конверт со своим именем, написанным почерком Холли, на лицевой стороне. В конверте лежала открытка с днем рождения, которую она купила за несколько недель до этого знаменательного события.
Фотография на открытке изображала морщинистого старика. Митч прочитал подпись: «Даже в старости ты будешь мне нужен, дорогой».
Митч раскрыл открытку и прочитал: «К тому времени мне останется наслаждаться только выращиванием овощей, а ты готовишь прекрасный компост».
Он рассмеялся. Представил себе, как рассмеялась Холли, когда в магазине раскрыла открытку и прочитала последнюю фразу.
Но смех внезапно перешел в слезы. За последние пять ужасных часов он не раз и не два мог расплакаться, но сдерживал себя. А вот открытка его добила.
Под отпечатанным текстом она написала: «С днем рождения! Люблю, Холли». Своим уверенным, аккуратным почерком.
Он буквально увидел ее кисть с зажатой в пальцах ручкой. Кисти ее выглядели такими миниатюрными, но обладали удивительной силой.
И вот, вспоминая силу ее миниатюрных рук, Митч перестал плакать, собрал волю в кулак.
Прошел на кухню, нашел ключи от автомобиля Холли. Они висели на гвоздике у двери черного хода. Ездила Холли на четырехлетней «Хонде».
Сняв мобильник с зарядного устройства, стоящего рядом с тостером, Митч вышел из дома и отогнал пикап к гаражу.
Открыл ворота. Белая «Хонда» сверкала: Холли мыла ее в воскресенье, во второй половине дня. Митч загнал пикап в гараж.
Вышел из машины и захлопнул водительскую дверцу, постоял между автомобилями, оглядывая гараж. Если кто-то здесь и был, то они наверняка услышали шум приближающегося пикапа и сбежали.
Если в гараже и пахло моторным маслом, то чуть-чуть. Потому что господствовали запахи земли и травы, идущие из кузова пикапа.
Митч посмотрел на низкий потолок, который служил полом второму этажу, занимавшему две трети первого. Те окна второго этажа смотрели на дом и могли послужить отличным наблюдательным пунктом.
Кто-то ведь знал, что Митч приехал домой раньше обычного, знал, когда он вошел на кухню. Телефон зазвонил через несколько секунд после того, как он увидел разбитую посуду и кровь.
Хотя наблюдатель мог тогда находиться в гараже, он мог и сейчас быть здесь, Холли рядом с ним не было. Он мог знать, где держат Холли, а мог и не знать.
Если наблюдатель, чье существование пока оставалось гипотетическим, и мог сказать, где найти Холли, Митчу тем не менее не следовало его искать. Эти люди поднаторели в насилии и не знали жалости. Что мог им противопоставить садовник?
Над головой скрипнула доска. Конечно же, гараж мог скрипнуть сам по себе, под действием силы тяжести.
Митч подошел к водительской дверце «Хонды», открыл ее. После короткой заминки сел за руль, оставив дверцу открытой.
Завел двигатель. Ворота тоже оставались открытыми, так что отравиться окисью азота он не мог.
Митч вышел из машины и захлопнул дверцу. Тот, кто находился наверху, если находился, наверняка бы решил, что дверцу захлопнули изнутри. Мог бы предположить, что Митч, перед тем как уехать, решил кому-то позвонить.
На стене висели садовые инструменты, которыми Митч работал на своем участке. В том числе разнообразные секаторы и ножницы. Но на оружие они определенно не тянули.
В итоге Митч остановил свой выбор на крепкой стальной лопатке с обтянутой резиной рукояткой.
Лезвие было широким и не столь острым, как у ножа, но достаточно острым.
Митч, однако, быстро понял, что противника, если он окажется наверху, надо бы не убить, а вывести из строя, скажем, оглушить. И даже если он и мог нанести человеку колющий удар, лопатка в сложившийся ситуации ему не годилась.
На противоположной стене висели другие инструменты. Митч выбрал газовый ключ с удлиненной ручкой.
Глава 12
Митч понимал, что на него нашло безумие, вызванное отчаянием. Бездействие стало невыносимым.
С удлиненным газовым ключом в правой руке он двинулся в глубь гаража, где в углу находилась крутая лестница, уходящая на второй этаж.
Продолжая реагировать, вместо того чтобы действовать самому, терпеливо ожидая шестичасового звонка (ждать оставалось один час и семь минут), он бы вел себя, как машина, чего и добивались похитители. Но даже «Феррари» иной раз заканчивали свой путь на свалке.
Почему Джейсон Остин украл собаку и почему именно его застрелили похитители, чтобы показать Митчу серьезность своих намерений, оставалось для него загадкой.
Интуиция, правда, подсказывала: похитители знали, что он знаком с Джейсоном, и это знакомство заставит полицию более пристально взглянуть на него. Они плели паутину косвенных улик, с тем чтобы свалить убийство Холли на Митча. И как знать, на суде, исходя из этих улик, присяжные могли признать его виновным и потребовать смертной казни.
А может, они проделывали все это лишь для того, чтобы он не смог обратиться за помощью к властям. Одиночку контролировать куда как проще.
Возможно, они и собирались возвращать ему жену в обмен на выкуп, если бы ему и удалось добыть два миллиона долларов только им ведомым способом. Если бы они смогли использовать его для ограбления банка или какого-то другого финансового учреждения, если бы они убили Холли после того, как получат деньги, и если бы им хватило ума не засветиться и не оставить следов, тогда Митчу (и, возможно, еще какому-нибудь козлу отпущения, пока ему незнакомому) пришлось бы держать ответ за оба преступления.
Одинокий, горюющий, презираемый, брошенный в тюрьму, он так бы и не узнал, кто был его врагами. И ему оставалось бы лишь гадать, почему они выбрали его, а не какого-либо другого садовника, плотника или каменщика.
Хотя отчаяние, которое гнало его вверх по лестнице, и заглушило страх, но тем не менее не лишило Митча здравого смысла. Он не взбежал по ступенькам, а поднимался медленно и осторожно, держа газовый ключ, как дубинку.
