Бентли Литтл - Дом (др. перевод)
Сделав над собой усилие, Нортон сосредоточился на уроке.
Как ни больно ему было в этом признаться, на самом деле в последнее время его мысли начинали блуждать гораздо чаще, чем прежде. Нельзя сказать, что он впал в старческий маразм и потерял способность концентрировать внимание. Нет, дело было в другом. Просто теперь у него изменились приоритеты. Умом Нортон по-прежнему считал, что на первом месте для него стоит работа, однако его эмоциональные потребности менялись. Он уже больше не получал прежнего удовлетворения от преподавания. Все чаще он ловил себя на том, что ему хочется удовлетворить более простые, более приземленные желания.
Реалии пожилого возраста.
Нортон бросил взгляд на часы над доской. Урок подходил к концу, поэтому учитель коротко рассказал о нацистских экспериментах и докторе Менгеле[4], что, как обычно, вызвало заметное повышение внимания со стороны учеников.
Как всегда, Нортон постарался изложить информацию в исторической перспективе, придать ей какой-то контекст, произвести на учеников впечатление, продемонстрировать им, почему эта тема так важна. Заставить их думать.
– Последствия этого мы продолжаем наблюдать и по сей день, – сказал Нортон. – Эксперименты, проводившиеся нацистами над людьми, какими бы чудовищными они ни были, дали ценную научную информацию, которая в настоящее время может использоваться для благих целей. И это дилемма. Являются ли эти знания запятнанными вследствие того, каким путем они были получены? Многие полагают, что из зла никогда не получится ничего хорошего, и признание научной ценности этой информации косвенно оправдывает деяния нацистов. Другие уверены, что знания являются знаниями, и сами по себе они не могут быть ни плохими, ни хорошими, а метод, каким они были получены, не имеет никакого отношения к их ценности. Есть и те, кто считает, что если зло принесло хоть какую-то пользу, значит, все эти жертвы погибли не напрасно. Это очень сложный вопрос, и на него нет простого ответа.
Прозвенел звонок.
– Подумайте над этим в выходные. Возможно, вам предстоит написать сочинение. – Нортон улыбнулся, увидев, как ученики, собиравшие книги и тетради, застонали, услышав его слова. – И желаю вам хорошо отдохнуть.
– Отдыхаем мы всегда хорошо! – крикнул Грег Васс, бросаясь к двери.
Когда Нортон вышел из школы, погода по-прежнему была прекрасная, и он направился напрямик через футбольное поле к Пятой улице. В конце поля на полосе травы вдоль забора, отделяющего территорию школы от улицы, увидел вереницу огромных рыжих муравьев, марширующих от отверстия в земле к брошенному пакету из-под бутербродов, и остановился понаблюдать за ними. Было что-то ироничное в том, что муравьи, эти нацисты царства насекомых, наиболее часто подвергались геноциду. Мухи и комары, пауки и жуки обыкновенно убивались поодиночке; но муравьев давили или травили ядом сотнями, тысячами за раз – одним ударом уничтожались целые колонии.
Нортон нахмурился, вспоминая один случай из детства. Как-то раз они с соседской девчонкой подожгли муравейник, облив его керосином и бросив спичку, а затем смотрели, как в языках пламени корчатся и обугливаются маленькие тельца. Они бросали в костер и других насекомых, жуков и пауков, всех, кого только могли поймать. Они едва не сожгли и котенка, вот только огонь погас до того, как им удалось поймать бедное животное.
Нортон закрыл глаза. Откуда пришло это воспоминание?
Внезапно ему стало не по себе, он ощутил легкое головокружение. Сделав глубокий вдох, Нортон вышел в распахнутую калитку на улицу. День больше не казался прекрасным, и вместо того чтобы неспешно прогуляться, наслаждаясь прохладой преждевременной осени, Нортон быстро направился по Пятой улице к дому.
Когда он пришел, Кэрол готовила на кухне ужин, но у него не было настроения говорить с нею, поэтому он лишь мимоходом бросил жене приветствие, швырнул портфель на полку рядом с вешалкой, схватил с журнального столика «Ньюсуик» и заперся в туалете. И просидел там целый час, пока Кэрол не постучала в дверь и не спросила, собирается он провести на унитазе всю ночь или же все-таки выйдет ужинать. Нортон крикнул, что выйдет через минуту, и когда он вошел в гостиную, стол уже был накрыт. Кэрол достала хороший сервиз. Посреди стола стояли полная салатница, миска с картофельным пюре и корзинка с рулетами.
«Ого», – подумал Нортон.
Из кухни появилась Кэрол с аппетитно пахнущим бифштексом на серебряном подносе.
– Что это? – спросил Нортон, когда жена поставила поднос на стол.
– Ты это о чем?
– Вот об этом. – Он обвел рукой стол. – Что случилось?
– Ничего, – ответила Кэрол. – Просто у меня хорошее настроение и я решила приготовить на ужин что-нибудь особенное. Разве это преступление?
– Нет, не преступление. Но обыкновенно ты предпринимаешь такие усилия только тогда, когда тебе что-нибудь нужно. Или… – Нортон пристально посмотрел на жену. – Ты попала в аварию? Разбила машину?
– Ты меня оскорбляешь! – сверкнула глазами Кэрол. – Я же сказала, что у меня просто хорошее настроение. – Она помолчала. – Было хорошее настроение.
Какое-то мгновение они смотрели друг на друга, затем Кэрол отвернулась и ушла на кухню. Нортон сел за стол и принялся за ужин. Еда выглядела аппетитно, и он наложил себе щедрые порции всего. Вернувшаяся Кэрол поставила перед ним стакан молока.
Некоторое время они ели молча – такое положение дел устраивало Нортона как нельзя лучше; однако Кэрол, судя по всему, в отсутствии беседы чувствовала себя неуютно, поэтому в конце концов она нарушила молчание.
– Разве тебе не хочется узнать, почему у меня хорошее настроение? Почему я счастлива?
Нортон вздохнул:
– Почему ты счастлива?
– Потому что у нас состоялось первое в новом сезоне собрание.
– И что же вы собираетесь ставить в этом году? Снова «Энни»?[5] Мир просто не может обходиться без любительских постановок «Энни»!
Кэрол швырнула вилку на стол.
– Самодовольный осел!
– Что ты имеешь в виду?
– Ну почему ты вечно стремишься принизить все, чем я занимаюсь?
– Я не стремлюсь принизить все, чем ты занимаешься.
– Тогда как это называется?
– Я тебя не…
– Ты меня не критикуешь? Черта с два, именно этим ты и занимаешься! И, к твоему сведению, в этом году мы ставим «Компанию» Сондхейма[6]. – Посмотрев на мужа, Кэрол сверкнула глазами. – И не вздумай говорить, что нам эта постановка не по силам!
– У меня и в мыслях этого не было, – возразил Нортон.
Однако на самом деле он собирался сказать именно это. И спасло его только то, что жена говорила гораздо быстрее и не дала ему рот раскрыть.
«Почему я так себя веду? – подумал Нортон. – Что заставляет меня нападать на жену, принижать ее способности, издеваться над ее достижениями, порочить все то, что она делает?» Он вовсе не считал себя умнее и талантливее Кэрол, как она часто намекала. В то же время нельзя было сказать и то, будто он страдает комплексом неполноценности и стремится выместить это на окружающих. Нет, все было проще. Проще – и в то же время гораздо сложнее.
Нортону доставляло удовольствие делать людям больно.
Муравьи.
Шумно вздохнув, он уставился в тарелку с пюре. Ему было очень нелегко сделать это признание, дать себе четкую убийственную оценку, честно сказать, что у него есть качества, которыми он предпочел бы не обладать. Мало кто мог распознать в себе подобные низменные, предосудительные побуждения…
«Господи! – подумал Нортон. – Я ведь даже хвалюсь этим, поздравляю себя с тем, что разглядел в себе мерзавца!»
Черт возьми, что с ним происходит?
Все началось с этих проклятых муравьев.
Нортон поднял взгляд на сидящую напротив Кэрол.
– Извини, – пробормотал он. – Просто я… просто день выдался тяжелым.
– Я имею в виду не только сегодня, – сказала Кэрол.
– Понимаю, понимаю…
– Нет, ты ничего не понимаешь.
– Кэрол, что ты от меня хочешь? Я уже извинился перед тобой.
– Порой ты бываешь заносчивым эгоистом и не замечаешь никого вокруг.
– Я…
– Прямо сейчас я не хочу с тобой говорить, Норт. Просто заткнись и доедай ужин.
Они молча закончили ужин, после чего Нортон отправился в гостиную смотреть документальный фильм о Гражданской войне, а Кэрол удалилась на кухню.
Закончив проверять последнюю контрольную, Нортон, покачав головой, положил тетрадь в стопку. Конечно, он не ожидал высоких результатов, однако итоговые оценки оказались еще хуже, чем он предполагал.
Похоже, дети с каждым годом становились все тупее и тупее.
Вздохнув, Нортон взял чашку и допил последний глоток остывшего кофе. На самом деле его ученики не были глупыми, однако они были необразованными и не имели желания учиться. У них не имелось наставника, который указал бы им, что и почему они должны знать. Нортону приходилось слышать, как нынешних подростков называли «поколением после всеобщей грамотности», и эта характеристика точно описывала суть происходящего. Они не читали, не были знакомы с основополагающими фактами и мыслями, лежащими в основе западной культуры, и даже не следили за текущими событиями, но в то же время имели энциклопедические познания в телевизионных сериалах и низкопробной поп-музыке. Даже лучшие ученики обладали каким-то извращенным умом: воспитанные на средствах массовой информации дети, интересующиеся одной банальностью, интеллектуальной валютой своей эпохи.
