Дин Кунц - Апокалипсис Томаса
Первым делом предположил, что это человек. Хотя голова, рука и кисть выглядели бесформенными, причиной искажений могли послужить необычный угол, с которого светило солнце, и дефекты толстого стекла.
По мере того, как красный закат лиловел, новые тени появились в других окнах, менее далекие, более бесформенные, возможно, полдесятка каких-то существ. И с каждой секундой уходила уверенность в том, что вдоль стены конюшни, постукивая и скребясь, движутся люди.
Во-первых, их нисколько не тревожил вызванный ими шум, но при этом они не разговаривали. Даже с намерением соблюдать тишину люди редко воздерживаются от коротких комментариев или сдавленных ругательств. Что-что, а поболтать мы любим.
Далее, находящиеся за стеной не проверяли ее прочность и не объявляли о своем прибытии. Они просто нащупывали путь вдоль нее, несомненно, искали дверь, но не так, как это делал бы обычный человек. Надвигающаяся ночь еще не полностью вступила в свои права. Наружного света хватало, чтобы человек быстро нашел дверь. Медленное, с остановками продвижение этих существ предполагало, что они или слепцы, или калеки, а может, и первое, и второе.
Я не верил, что легион слепых калек пересек лужайки Роузленда, чтобы обследовать конюшню или встретиться со мной, — с какой стати? — раз уж я в ней оказался.
Кем бы ни были существа, отбрасывающие искаженные тени на окна и постукивающие по стене, я бы предпочел не встречаться с ними. Что бы они ни хотели от меня получить, я бы предпочел им этого не давать.
Первый из них обогнул угол и нашел северную дверь, через которую недавно убежал Кенни. Принялся стучать по бронзе, но не из вежливости, желая, чтобы его впустили, а определяя характер препятствия. Помимо стука я слышал и другие звуки, указывающие на поиск дверной ручки.
Впервые задумавшись над тем, а каким образом у Кенни появились эти шрамы на лице, я поспешил от середины конюшни к южной двери.
Мне не хотелось рисковать, выходя в эту гоблиновскую ночь, чтобы проделать путь до гостевого домика в эвкалиптовой роще. Но еще меньше меня привлекала перспектива остаться в конюшне и встретиться с этими незваными гостями, которые неизвестно что задумали.
Когда я уже подходил к южной двери, большущая бронзовая панель затряслась под ударами того, кто хотел войти в конюшню. Будучи обычным поваром блюд быстрого приготовления, способным видеть призраков, я, однако, не обладал даром телепортации, а потому не мог перенестись в какое-то другое место.
Расположенная по мою левую руку комната для упряжи не запиралась. Никакую мебель в ней нынче не держали, и забаррикадироваться там я не мог. Десять пустых стойл тоже не могли послужить укрытием. По правую руку находилась кладовая для фуража, квадратное помещение со стороной примерно в двенадцать футов. В силу отсутствия окон темное, как подземелье.
Побывав в конюшне в прошлый раз, я заглянул и в кладовую. Знал, что вдоль правой стены пустые полки, а у левой — два ларя, каждый длиной в пять футов, глубиной в четыре с половиной и высотой в четыре.
Ближайший к двери ларь делился на три отделения, в каждое из которых вела своя крышка, крепившаяся на петлях с дальней от прохода стороны. В одно отделение я целиком бы не поместился. Для этого пришлось бы предварительно разложить руки-ноги по соседним.
Второй ларь имел две крышки, которые вели в одно большое отделение. Изготовили его из толстых деревянных брусков, а изнутри еще и обили листовой нержавеющей сталью. Фигурная фаска крышки плотно входила в канавку, вырезанную в ларе, чтобы обеспечить плотное соединение, вероятно, служившее защитой от мышей.
Будь у меня выбор, я бы никогда не полез в этот пустой ларь, который, насколько я помнил, очень уж напоминал гроб. Но если настойчивые гости, которые теперь барабанили по обеим дверям, пришли не с миром, альтернативой ларю являлась смерть в комнате для упряжи, или в проходе между стойлами, или в одном из стойл, и ни один из вариантов не казался мне привлекательным.
Каким бы ни было зрение моих неизвестных противников, я перестал отличаться от слепого, едва закрыл за собой дверь в кладовую — само собой, никаких замков — и на ощупь двинулся ко второму ларю. Поднял одну из крышек и толкал от себя, пока не щелкнул стопор, удерживающий ее в вертикальном положении.
Мне не требовалось соблюдать тишину, забираясь в ларь, потому что те, кто хотел войти в конюшню, с такой силой лупили по бронзовым дверям, что они грохотали, словно колокола.
На внутренней поверхности крышки имелась шестидюймовая рукоятка с кнопкой на конце. Если человек стоял перед ларем, то нажатием кнопки он снимал крышку со стопора и мог опустить ее на ларь.
Услышав, что колесики северной двери покатились по направляющим, я забрался в это не самое укромное из убежищ и опустил крышку, спрятавшись в ларе для фуража, в надежде, что на этот раз его содержимое не будет использовано для кормежки, как, несомненно, случалось раньше.
Сидя на полу ларя, спиной к дальней стенке, я обеими руками держался за рукоятки, приваренные к крышкам, надеясь удержать их на месте, если кто-то войдет в кладовую и попытается их открыть. Возможно, этот кто-то подумает, что от времени крышки деформировались, их заклинило и теперь нет никакой возможности оторвать хоть одну от ларя.
Южная дверь откатилась с особенно сильным грохотом, потому что ниша в стене находилась рядом с кладовой.
После того как гости получили возможности войти в конюшню, шум прекратился полностью, будто они все зашли в проход между стойлами и замерли. И почему?
Они, вероятно, прислушивались к звукам, которые мог издавать я, точно так же, как я вслушивался в их звуки. Но гости превосходили меня численностью и могли вести поиск более уверенно, более агрессивно.
Прошла еще минута. Я задался вопросом, а вошли ли они в конюшню, откатив двери, или по-прежнему находятся у порога, снаружи.
Я мог бы подумать, что ларь блокирует идущие из конюшни звуки, но в его переднем торце проделали два ряда отверстий, один на фут выше другого. Каждое — диаметром четыре дюйма — закрывал сетчатый экран. Вероятно, отверстия служили для проветривания зерна и препятствовали образованию плесени. Так что я мог уловить шум от любого, самого скрытного движения.
Напоминающий хлор запах озона усилился до такой степени, что я начал тревожиться, как бы мне не чихнуть.
Если не верить, что ты хозяин своей судьбы, человеческий разум становится генератором тревог, динамо-машиной негативных ожиданий. А поскольку свою жизнь человек формирует сам, руководствуясь свободной волей, если тревожиться слишком о многом, если не верить в провидение, тогда многие страхи обращаются в реальность. Зачастую мы сами источники наших бед, от какой-нибудь ерунды до катастрофы, потому что очень много рассуждаем об их возможности, и в результате возможное становится неизбежным.
Поэтому я приказал себе не тревожиться из-за чиха и ввериться в руки провидения. Здесь и теперь, да и всегда, если ничего не усложнять (как сказал поэт), надежда и вера, скорее всего, удержат человека на плаву, тогда как страх точно утащит его на дно.
Тишина накладывалась на тишину… и только я успел подумать, что гости ушли, как дверь кладовой открылась.
Тот, кто вошел, фонариком не воспользовался. Вероятно, ночь полностью поглотила день, потому что сквозь закрытые сеткой дыры я не увидел даже отблесков последнего зарева заката, которое могло просочиться в окна.
По меньшей мере, один гость переступил порог. Крупный, тяжелый, но не высокий, что чувствовалось по неуклюжести движений.
Первая крышка ближнего к двери ларя поднялась в тихом скрипе петель, с грохотом захлопнулась. Потом вторая крышка. Третья.
В темной комнате гость заглядывал в три чернильно-черные отделения ларя и обнаруживал, что в них пусто. Если этот индивидуум не использовал очки ночного видения последнего поколения, тогда от природы он мог видеть в темноте, как любой кот.
Крепко вцепившись в рукоятки, я намеревался удерживать крышки на месте, готовясь к тому, что сейчас их попытаются поднять.
Гость, шаркая, подошел ко второму ларю, но не стал сразу открывать его. Вместо этого ощупал пару вентиляционных отверстий перед моим лицом.
Если темнота, в отличие от меня, не полностью ослепила охотника, сетка с крошечной ячейкой, конечно же, не позволила бы ему меня разглядеть. Тем не менее я занервничал, думая, что сейчас мы, возможно, смотрим друг другу в глаза.
Но отвлекаться опасно. Мне следовало полностью сосредоточиться на том, чтобы изо всей силы тянуть рукоятки вниз. Только тогда при внезапном рывке крышки бы не поднялись, и незваный гость мог решить, что их заклинило от времени.
Новое ощупывание сетчатых экранов последовало вроде бы с тем, чтобы пощекотать мне нервы. Будто охотник знал, где я, и решил подсолить мою плоть потом страха, чтобы сделать ее вкуснее.
