Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1
Где Ван не помнил, крепкий голос воспитанника тверже выбирал слова, оглушая раскатистым эхом пространство близ монастыря: «Как вечным огнем, сверкает днем вершина изумрудным льдом…».
Снисходительные улыбки патриархов сменились заинтерисованными лицами. Они прислушивались. Русский преподавался в Китае после 1949 года как основной иностранный почти во всех школах.
— «…Надеемся только на крепость рук, на руки друга…».
Эти слова с особым азартом выделял Ван.
Старейшины тихо вошли в храм, стали у дверей. Монахи сидели у стен помещения и компанейски прислушивались к словам русской песни.
— «Мы рубим ступени, ни шагу назад, и от напряжения колени дрожат, и сердце готово к вершине бежать из груди…»
* * *
Несколько монахов дружно подтянули, жестко картавя непривычные для них слова.
— «…Весь мир на ладони, ты счастлив и нем…».
Песня кончилась. Ван поднял кулак.
— Как, а! Такую силу слов редко встретишь. Чувственный народ. Такое не от слабости. Понимание бытия до нервных стружек. Это ли не то, что ставит устремленного человека на пьедестал, а нацию — в первые ряды?
— Редкие слова, — подтвердил Пат. — Когда тебе по душе, ты даже на русском поешь. Трудно тебя узнать. Спроси знакомого, так он скажет: Ван в обратную сторону развиваться начал.
— Не вредно, — зашелся сиплым смешком Ван. — Зато какую песню знаю. Наши слова.
— Да, такие слова стоят того, чтобы их знал каждый, кто имеет цель.
Снова, как и четыре года назад, сидели монахи, уставившись в одну точку. Сидели, как обычно: на земляном полу, поджав под себя ног. Врассыпную, образовав большой ломаный круг.
Час уже длилась беседа. До того неторопливая, что время иногда позванивало висящими секундами оглушительной тишины.
В своих куцых, таких же сухих, как и он сам, словах высказал Патриарх удовлетворение и озабоченность прошедшим, будущим. Сейчас его интересовала дальнейшая судьба Руса.
Настоятель подтвердил сложность и двоякость сложившегося момента. Довел до сведения, что воспитанник через несколько дней покинет пределы Китая. Главная цель — обеспечение завуалированности нахождения Руса на территории метрополии — была достигнута. После некоторой заминки добавил — «от недругов».
Пат уловил слабость в последних словах, но не стал настаивать на уточнении. Все детали он уяснит в личной беседе. Для памяти пальцы аккуратно продвинули на отдельную петлю трезубец. Четки помогали держать в памяти многочисленные нюансы деловых разговоров.
Рус тяжело выслушивал отцов. Напряжение больно давило на висок. Он понимал — так надо. Но самое гнетущее, что мир, однажды распахнувшись перед ним, предстал такой ложной и отвращающей реальностью, что непросто было вновь возвращаться в него.
Трудно слова продышались сквозь парализованную мысль. Наконец он пересилил себя.
— Нет мне места в том мире. Не осилить мне мирскую суету и суть. Лишний я там, не нужный. Мир не для меня. Я путаюсь в хаосе и неприятии обычной мысли. Не по мне, где убивают из-за выгоды. Это не мир. Закуток, преисподняя для душ болтливых, бесчестных. Надо родиться там, чтобы его терпеть, осилить, выжить.
Снова позванивающая мыслью тишина. Все было до простоты ясно. Но от того и цеплялось на душе что-то неправдоподобное, нехорошее.
Молчание нарушил Дэ:
— Рус, четыре года назад вошел ты в мир не как человек, наполненный богоугодными мыслями, и не как простой мирянин. Волею рока суждено было войти тебе в гущу понятий таких сложных и противоречивых, что не просто даже человеку, живущему в том мире, сполна разобраться в вечно бурлящем бульоне человеческих отношений. Там должен был ты выбрать себя. Судьбе угодно было предоставить трудности не только физического характера, но и психологического, морального. От того, на какую ступеньку бытия ступил ты, и пошло бы твое новое исчисление дней. Наша радость, наша гордость, что ты сумел сохранить себя таким, каким был воспитан. Не убоялся угроз. Не расслабился перед пустыми довольствиями той жизни. Осталась лишь неприязнь приближения к мирскому свету. Но это не от слабости духа. Если в первый раз остался ты с миром один на один, то теперь товарищей с тобой будет больше, и будут они рядом. Запомни только как непреложное — врагов меньше тоже никогда не будет.
До сего времени сопутствовала нам удача, Китай на пороге и в ожидании перемен. Мы надеемся, что изменения будут в лучшую сторону. Все худое отойдет в небытие. Высокие умы займутся своими прямыми обязанностями. Спокойней станет в Срединной. Ты сможешь, вернуться под крышу родной обители. Годы прошлого выравнивают события настоящего, затирают их. Для тебя безопасность — это время.
Снова пустующая тишина. Вновь стрелы задумчивых глаз пронзали общую точку.
Все сходились в одном мнении. Только Ван, одержимый праведностью мести, не соглашался кончать тихо и мирно.
— Если подлых оставим в покое, они не оставят нас, — устрашающее шипение едко ползло по полу. — Самые вредные для нас лица должны сойти со сцены, иначе нам многих еще не досчитаться. Резкие доводы своих принципов Чемпион считал первостепенными и доводил их до конца. — Враги должны уважать врагов. Джентльменское почтение должно соблюдаться во всех — случаях. Совесть Вана не стерпит допущенной подлости и мерзости решения спорных вопросов как с Сунем, Сен Ю, так и с братом «Великого предела». Да, Русу необходимо покинуть страну. Но спокойствие не восстановится среди враждующих сторон. Соперничающие банды в обличьи монастырей, преступные синдикаты, шанхайские школы кемпо, кто открыто, кто скрытно, выступили против «Лотоса». Неизвестно еще, сколько настороженных глаз глядят в спину и ждут послабления трех лепестков. Сдержанность удаленных монастырей не обещает легкой жизни. Молва, словно гадкая змея, подло стелется по земле, доносит до гнилых ушей всякие изменения, всякую неустойчивость Великого Братства. Тени «Триад» появляются в местах, ранее совсем их не интересующих. Какие запросы могли возникнуть среди визгливых главарей по делу Руса? Выжидают. Они против всех. Несомненно, при случае не упустят возможности выступить против «Воли». А руководство шанхайских «потрясателей»? Кто им давал право голоса на подлость? С ними нужно разобраться в первую очередь. Слишком нагло и самонадеянно выступают. Их, одержимые манией вседозволенности, сумасброды-хунвейбины представляют опасность прожорливой саранчи. И не только своей численностью: авантюризмом старших. Школы понесли чувствительные потери, но апломба от этого у них не поубавилось. Они продолжают считать себя сильнейшими и готовят новые акции. Тем более, что сейчас они имеют оружие.
— Жизнь наша еще не кончилась, — соглашаясь с Ваном, сказал Пат. — Каким путем решено переправить Руса?
Дэ немного помолчал.
— Первоначально Бирма, Сиам. В Бангкоке его встретят. Оттуда в Южную Америку.
Настоятель со скрытым удовлетворением разглядывал своего воспитанника. Наполненный опытом ум старейшины подмечал малейшие изменения, происшедшие с Русом. Многое сохранилось в его внешности, но глубинное самовыражение, сосредоточенность мысли достигли определенной завершенности взрослого человека. Глаза воспитанника утратили свою подавленную неподвижность. Холодный блеск с леденящими искорками сохранялся лишь в минуты оцепенелой задумчивости. Они не жалили собеседника прежней устрашающей отчужденностью, потеплели. Заинтересованность происходящим, жажда немедленного познания по-детски открыто и просто светилась в них.
Ранее жесткое, худощавое лицо с выступающими скулами и донельзя упрямым подбородком также смягчило острые черты, сгладило неприятные формы. Неприступная настороженность сменилась любопытствующим выжиданием, рассудительной выдержкой.
Вот и сейчас, следуя своим собранным но не до конца понятым наблюдениям, Рус обратился к старейшинам, словно вымаливая ответ на мучившие его сомнения: «Почему устойчиво держится отчуждение в среде монастырей?»
Старейшины притихли. Рус шел в глубины бытия с наивными вопросами, но с верой в праведные ответы и социальную справедливость.
Настоятель не спешил.
— Верно, сынок, верно. Ты вырос. Твоими устами заговорил мудрый Будда. Твои мысли — мысли великих мудрецов. Человек должен быть единым в себе, единым в обществе. Иначе ждет его горькое разочарование. Будущее его непредсказуемо. Нам, проповедникам Великого Равенства, приходится идти на оккультную мистику, таинства, магию, обман, чтобы смелее верили люди, задумывались. Там, где нет образования, слово должно иметь ту непреклонную силу воздействия, которая сможет повести народ к великой цели единения и братства. Человек не ценит себя как что-то возвышенное, как средоточие редчайшего дара Вселенной — осмысленного разума. Он печется о плоти своей во вред себе, во вред другим, во вред будущему. Разум занят не поисками Абсолюта, вселенской истины, а греховным состоянием той плоти, в которой находится. В этом его слабость, в этом его горе. Не так должно быть, где разум движет поступками людей. Вот так все в мире вертится и крутится. В этой сумасшедшей кутерьме стонет истина, бьются друг об друга головы, только больше распаляются, больше и дальше вязнут в путине никчемной бытовой спешки и мелочной ненависти друг к другу. В таком состоянии впереди видится только крутой темный обрыв. Люди видят это, но мелочный нарыв тщеславия не оставляет им сил успокоиться, осмотреться, подумать.
