Дэн Браун - Инферно
— Даю лиру, чтобы узнать о чем ты думаешь, — произнес глубокий голос позади неё.
Сиенна не обернулась:
— Надвигается шторм.
— Я знаю, — ответил Лэнгдон спокойно.
Спустя некоторое время Сиенна повернулась к нему.
— Я хотела бы, чтобы ты тоже поехал в Женеву.
— Мне приятно, что ты сказала это, — ответил он. — Но Вы будете заняты разговорами о будущем. И менее всего, тебе будет нужно, чтобы какой-то старомодный преподаватель мешал твоей работе.
Она посмотрела на него с недоумением.
— Ты думаешь, ты для меня слишком старый?
Лэнгдон громко засмеялся.
— Сиенна, я определенно слишком стар для тебя!
Она неловко покачнулась, чувствуя смущение.
— Хорошо… но по крайней мере ты будешь знать, где меня найти. — Сиенна пожала худенькими плечами. — Я имею в виду… если ты когда-нибудь захочешь увидеть меня снова.
Он улыбнулся ей.
— С удовольствием.
Она воспряла духом, и все же тишина повисла между ними, они оба не знали, как лучше попрощаться…
Сиенна смотрела в глаза американского профессора, и почувствовала, как ею завладели эмоции, с которыми она не могла совладать. Она встала на цыпочки и поцеловала его губы. Когда она отстранилась, ее глаза были влажными от слез.
— Я буду скучать по тебе, — прошептала она.
Лэнгдон нежно улыбнулся и обнял её.
— Я тоже буду по тебе скучать.
Они долго стояли обнявшись, не в силах оторваться друг от друга. Наконец, Лэнгдон сказал:
— Существует старинное изречение… которое часто приписывают самому Данте… — Он сделал паузу. — «Вечность… начинается сегодня».
— Спасибо, Роберт, — сказала она, и из её глаз покатились слезы. — Я наконец чувствую, что у меня есть цель.
Лэнгдон придвинул ее ближе.
— Сиенна, ты всегда говорила, что хочешь спасти мир. Это твой шанс.
Она улыбнулась и направилась к выходу. Пока Сиенна шла к ожидающему её C-130, она думала обо всем, что произошло с ней … обо всем, что еще может произойти …обо всем, что станет её будущем.
Вечность, повторила она про себя, начинается сегодня.
Когда Сиенна поднялась на борт, она молилась, чтобы Данте был прав.
Глава 104
Дневное бледное солнце низко опустилось над Домской площадью, отражаясь от белой плитки колокольни Джотто и отбрасывая длинные тени на великолепный собор Флоренции Санта-Мария-дель-Фьоре.
Похороны Игнацио Бузони только начинались, когда Роберт Лэнгдон проскользнул в собор и нашел себе место, радуясь тому, что жизнь Игнацио будет увековечена здесь, в бессмертной базилике, за которой он присматривал на протяжении долгих лет.
Несмотря на яркость фасада, интерьер собора Флоренции был совершенным, строгим, лишенным всяких излишеств. Тем не менее, аскетичное помещение, казалось, сегодня было особенно торжественным. Чиновники, друзья и коллеги из мира искусства со всей Италии заполонили храм, чтобы отдать дань памяти большому и веселому человеку, которого они ласково назвали Дуомино.
Средства массовой информации сообщили, что Бузони умер, когда делал то, что любил больше всего — прогуливался ночью вокруг Домского собора.
Тон похорон был удивительно оптимистичным, с юмористическими комментариями от друзей и семьи. Один коллега отметил, что любовь Бузони к искусству эпохи Возрождения, по его собственному признанию, могла сравниться только с его любовью к спагетти болоньезе и карамельному пудингу.
После службы, когда все присутствующие на похоронах смешались и принялись с нежностью вспоминать случаи из жизни Игнацио, Лэнгдон бродил по кафедральному собору, любуясь произведениями искусства, которые Игнацио так глубоко любил… «Страшный суд» Вазари под куполом, витражи работы Донателло и Гиберти, часы Уччелло, и мозаика, украшающая пол, о которой часто забывают.
В какой-то момент Лэнгдон обнаружил себя, стоящим перед знакомым лицом — портретом Данте Алигьери. Изображённый на легендарной фреске Микелино, великий поэт стоял перед Горой Чистилища и словно скромное подношение держал в руках свой шедевр «Божественная комедия».
Лэнгдон задумался, что подумал бы Данте, узнав, какое воздействие оказала его эпическая поэма на целый мир спустя столетия, в будущем, которое даже сам флорентийский поэт не смог бы вообразить.
Он обрёл вечную жизнь, подумал Лэнгдон, вспомнив высказывания о славе ранних греческих философов. Пока произносят ваше имя, вы не умрете.
Это было ранним вечером, когда Лэнгдон направился через площадь Сант Элизабетт и вернулся в элегантный флорентийский отель Брунеллески. Наверху, в своём номере, он с облегчением обнаружил огромный пакет, ожидвший его.
Наконец пакет прибыл.
Пакет я запросил от Сински.
Лэнгдон торопливо разрезал упаковочную ленту на коробке, извлек драгоценное содержимое и удостоверился, что оно тщательно упаковано в мягкую пленку с пузырьками.
Однако, к удивлению Лэнгдона, в коробке лежали еще несколько предметов. Кажется, Элизабет Сински использовала свое влияние, чтобы раздобыть даже сверх того, что запрашивал Лэнгдон. В коробке находилась собственная одежда Лэнгдона — рубашка с воротником, застёгивающимся на пуговицы, брюки цвета хаки и его поношенный пиджак из Харрис-твида — все тщательно выстирано и выглажено. Даже его туфли из кордовской кожи были — только что отполированные. Внутри коробки он также, к своему удовлетворению, нашел свой кошелек.
Последний извлеченный предмет, однако, заставил Лэнгдона тихо засмеяться. Его реакцией было отчасти облегчение, что предмет снова у него… а отчасти смущение от того, что он так волновался из-за него.
Мои часы с Микки Маусом.
Лэнгдон немедленно закрепил на запястье коллекционные часы. Ощутив на своей коже поношенный кожаный ремешок, он почувствовал себя в безопасности. К тому времени, одевшись в свою собственную только что полученную одежду, и засунув ноги обратно в свои же мокасины, Роберт Лэнгдон снова почувствовал себя самим собой.
Лэнгдон вышел из отеля, вынося с собой тонкий пакет в большой сумке отеля «Брунелески», которую он позаимствовал у консьержа. Вечер был необычайно теплым, добавляя сказочную нотку его прогулке по Via dei Calzaiuoli к одинокому шпилю Палаццо Веккьо.
Когда он прибыл, чтобы увидеться с Мартой Альварес, Лэнгдон отметился в офисе службы безопасности, где его имя было в списке встреч. Его направили в Зал Пятисот, который по-прежнему был переполнен туристами. Лэнгдон прибыл точно в срок, ожидая Марту, которая должна была встретиться с ним здесь, на входе, но ее нигде не было видно.
Он махнул рукой проходящему экскурсоводу.
— Простите?(ит.) — заговорил Лэнгдон. — Где я могу найти Марту Альварес?(ит.)
— Экскурсовод расплылся в широкой улыбке. — Синьора Альварес? Она не здесь! У нее родился ребенок! Каталина! Очень миленькая (ит.)!
Лэнгдон был рад услышать хорошие новости о Марте. — Ах … это здорово (ит.), — ответил он. — Великолепно!(ит.)
Когда экскурсовод поспешно удалился, Лэнгдон задумался о том, что делать с пакетом, который он нес.
Быстро решившись, он пересек переполненный Зал Пятисот, минуя фреску Вазари и направился вверх в музей Палаццо, оставаясь вне поля зрения охраны.
Наконец он добрался до узкого коридора музея. В проходе было темно и он был перекрыт стойками заграждения и знаком: CHIUSO/ЗАКРЫТО.
Лэнгдон осторожно осмотрелся вокруг и затем скользнул под знак в темное пространство. Он сунул руку в сумку и осторожно извлек тонкий пакет, снимая пузырчатую упаковку.
Когда пластик слетел, маска смерти Данте снова смотрела на него. Хрупкий гипс все еще находился в своем оригинальном пакете Зиплок, полученном, как и просил Лэнгдон, из камеры хранения вокзала Венеции. Маска оказалась неиспорченной, кроме одной детали — на обратной стороне, в форме элегантной спирали, добавлена поэма.
Лэнгдон взглянул на старинную витрину. Маска смерти Данте была выставлена лицом вперед… никто и не заметит.
Он осторожно извлек маску из пакета со специальной застежкой. Затем очень бережно водрузил её обратно на колышек внутри витрины. Маска опустилась на место, прижимаясь к своей знакомой красной бархатной оправе.
Лэнгдон закрыл витрину и постоял немного, глядя на бледное лицо Данте, призрачное в затемненной комнате. Наконец дома.
Прежде, чем выйти из зала, Лэнгдон осторожно поправил стойки заграждения и табличку на двери. Проходя по галерее, он остановился, чтобы поговорить с молодой девушкой-экскурсоводом.
— Мисс?(ит.) — сказал Лэнгдон. — Лампы над посмертной маской Данте должны быть включены. Очень трудно разглядеть в темноте.
— Мне очень жаль, — сказала молодая женщина, — но эта экспозиция закрыта. Здесь больше нет посмертной маски Данте.
— Это странно, — притворно удивился Лэнгдон. — Я только что любовался ею.
