Марио Пьюзо - Крестный отец
Майкл фыркнул:
— А я, признаться, не думал, Том, что ты догадаешься.
Хейген понимал, что его стараются задобрить.
— Может быть, я бы пригодился, — сказал он.
Майкл решительно помотал головой:
— Ты выбываешь, Том.
Том Хейген допил свой стакан.
— Не в укор тебе будь сказано, Майк. Ты почти ни в чем не уступаешь своему отцу. Но одному тебе еще предстоит поучиться.
— И чему же? — вежливо осведомился Майкл.
— Как нужно говорить людям «нет».
Майкл серьезно кивнул:
— Ты прав. Я это учту.
Когда Хейген ушел, Майкл полушутливо обратился к отцу:
— Ну вот. Всему ты меня научил. Теперь осталось сказать, как отказывать людям, чтобы они не обижались.
Дон зашел за массивный письменный стол и сел в свое кресло.
— Людям, которых любишь, говорить «нет» нельзя — во всяком случае, часто. В этом весь секрет. Когда же все-таки приходится, то твое «нет» должно прозвучать как «да». Или добейся, чтобы они тебе сами сказали это «нет». И не жалей на это времени и усилий. Но что тебе меня слушать — ты человек современный, а я рассуждаю по старинке.
Майкл засмеялся:
— Понял. Но ты согласен, что Тому участвовать в операции нельзя?
Дон кивнул:
— Да, ему надо держаться в стороне.
Майкл понизил голос:
— Наверное, настало время сказать тебе, что я предпринимаю этот шаг не просто из желания сквитаться за Аполлонию и Санни. Такая мера необходима. Тессио и Том правду говорят насчет Барзини.
Дон Корлеоне опять задумчиво кивнул.
— Месть — это блюдо, которое вкусней всего, когда остынет, — сказал он. — Разве я стал бы заключать с ними мир, если б не знал, что иначе тебе живым не вернуться. Странно все же, что Барзини, несмотря ни на что, еще раз сделал попытку тебя убрать. Или, может, машина была запущена раньше мирных переговоров и он уже не смог ее остановить? Ты уверен, что охотились не за доном Томмазино?
— Это только обставлено было как охота на дона Томмазино. И отлично сработано — даже ты бы, пожалуй, ничего не заподозрил. В одном им не повезло — я все-таки остался жив. А я видел, как Фабрицио спасается, уходит за ворота. Ну и, понятно, всему этому я добыл подтверждение, когда вернулся.
— Нашли пастуха-то? — спросил дон.
— Сам его отыскал, — сказал Майкл. — Год назад. Держит маленькую пиццерию в Буффало. Другое имя, паспорт липовый, водительские права. Славно он устроился, пастушок Фабрицио.
Дон опустил голову.
— Значит, больше ждать нет смысла. Когда ты думаешь начать?
— Хочу дождаться сперва, пока Кей родит. Просто так, на всякий случай. И пока Том прочно осядет в Вегасе, окончательно отрубит концы. Через год, я думаю.
— Ты все предусмотрел? — Дон продолжал говорить, не поднимая глаз.
Голос у Майкла потеплел:
— Ты к этому непричастен. Я все беру на себя. Я один за все в ответе. Я даже не послушался бы сейчас твоего запрета. Если б ты вдруг решил все отменить, я вышел бы из организации и все-таки поступил по-своему. Вся ответственность целиком на мне, не на тебе.
Дон долго молчал. Потом наконец вздохнул:
— Что ж, так тому и быть. Оттого я, возможно, и устранился от дел — оттого и передал их в твои руки. Я свое в жизни исполнил, больше душа не принимает. Иной долг самую крепкую силу ломит. Быть по сему.
До истечения года, в положенный срок, Кей Адамс-Корлеоне разрешилась вторым ребенком, снова мальчиком. Роды прошли легко, без малейших осложнений, и в парковой резиденции ее по возвращении из больницы встречали как принцессу. Конни Корлеоне преподнесла младенцу шелковое приданое ручной итальянской работы, безумно дорогое и красивое. Отдавая его Кей, не забыла отметить:
— Это Карло нашел. Все магазины перерыл в Нью-Йорке — хотелось, чтобы это было что-нибудь особенное, а мне ничего такого не попалось.
Кей, принимая подарок с благодарной улыбкой, мгновенно поняла, что от нее требуется донести эту трогательную подробность до ушей Майкла. Она становилась заправской сицилийкой.
До истечения того же года умер от кровоизлияния в мозг Нино Валенти. В бульварной прессе об этом событии сообщалось на первых полосах, так как буквально за несколько недель до того Джонни Фонтейн выпустил на экраны картину с Нино в главной роли и небывалый успех этой ленты мгновенно выдвинул Нино в один ряд с суперзвездами мирового кино. Упоминалось, что проведение похорон взял на себя Джонни Фонтейн, что на похоронах не будет посторонних — только родня и близкие друзья. Сенсацию произвел материал, в котором говорилось, что якобы в одном из интервью Джонни Фонтейн горько винил себя в смерти друга, объясняя, что обязан был насильно поместить его в больницу. Никто не принял эти слова всерьез, автор статейки подал их как угрызения совести, естественные для впечатлительного, но ни в чем не повинного свидетеля трагедии. Разве не Фонтейн сделал из Нино Валенти кинозвезду? Какое же нужно еще свидетельство верной дружбы?
Никого из Корлеоне, кроме Фредди, на похоронах не было. Были Люси и Джул Сегал. Сам дон собирался в Калифорнию, но слег с сердечным приступом и пролежал в постели целый месяц. Ограничился тем, что прислал огромный венок из живых цветов. В качестве официального представителя семейства на похороны прибыл Альберт Нери.
Через два дня после похорон застрелили Моу Грина в доме его любовницы, известной голливудской киноактрисы. Альберт Нери вновь появился в Нью-Йорке только через месяц, проследовав из Голливуда на Карибское море, в отпуск. Когда же, загорелый дочерна, он снова приступил к своим обязанностям, Майкл Корлеоне встретил его улыбкой и скупыми словами похвалы, в которых, впрочем, нашлось место для сообщения, что отныне Альберту Нери сверх жалованья причитается доход от принадлежащей семейству очень прибыльной букмекерской «точки» в Ист-Сайде. Нери ушел от него довольный, с приятным сознанием, что живет в мире, где человека, который добросовестно выполняет свою работу, вознаграждают по заслугам.
ГЛАВА 29
Все предусмотрел Майкл Корлеоне — до малейшей случайности. Все безупречно рассчитал, принял все меры предосторожности. Запасся терпением на целый год, надеясь за это время окончательно завершить приготовления. Но судьбе не заблагорассудилось предоставить ему заветный год, судьба от него отступилась — непредсказуемым образом. Ибо не кто иной, как Крестный отец, сам всемогущий дон, подвел Майкла Корлеоне.
В это солнечное утро, когда женщины уехали в церковь, дон Вито Корлеоне облачился в свой обычный костюм для работы на огороде — старые серые штаны с пузырями на коленях, голубую выцветшую рубаху и мятую, бурую от времени шляпу с грязно-серой шелковой лентой. Дон основательно прибавил в весе за последние годы и всем говорил, что сажает помидоры, заботясь о своем здоровье. Но все знали, что это неправда.
Правда заключалась в том, что он любил возделывать свои грядки — радовался, озирая их в ранний час. Они напоминали ему Сицилию, детство, еще не омраченное страхом и горем, гибелью отца. Фасоль уже украсилась сверху беленькими цветочками; частоколом торчали из земли ядреные стрелки зеленого лука. На краю огорода несла почетный караул снабженная носиком бочка с жидким коровьим навозом — первейшее удобрение для овощей. На том же конце стояли дощатые, собственноручно сколоченные деревянные рамы, по планкам которых карабкались вверх помидорные плети, подвязанные толстой белой бечевкой.
Дон торопился. Надо было полить огород до того, как солнце поднимется выше и вспыхнет в каждой капле огнем, который прожжет салатные листья, как бумагу. Солнце, оно важнее даже, чем вода, и без воды тоже невозможно, но, если зазеваться, от их обоюдного воздействия может произойти большой вред.
Дон обошел грядки, выглядывая муравьев. Присутствие муравьев означало бы, что в огороде завелась тля, это к ней повадились муравьи, и, значит, овощи придется опрыскивать.
Он управился с поливкой как раз вовремя. Начинало припекать, и дон мысленно остерег себя: «Знай меру. Будет». Оставалось воткнуть кое-где колышки-подпорки, и он вновь нагнулся к земле. Еще только пройти эту последнюю грядку — и в дом.
Неожиданно солнце снизилось, нависло над самой головой. В воздухе заплясали золотистые мухи. Показался внучок, старший сын Майкла, побежал вдоль грядки к тому месту, где стоял на коленях дон, — и вдруг мальчика скрыло от глаз слепящее желтое пламя. Но дона было не провести, он был травленый зверь. За завесой желтого пламени притаилась смерть — уже изготовилась для прыжка, — и дон взмахом руки отогнал прочь ребенка. Еще миг, и было бы поздно. В грудь ему всадили кувалду, сделалось нечем дышать. Дон уткнулся лицом в землю.
Мальчик пустился прочь, зовя отца. На крик прибежал Майкл Корлеоне и несколько человек из охраны, стоящей на воротах; дон лежал ничком, хватая землю горстями. Его подняли, отнесли в тень мощенного каменными плитами дворика. Майкл стал на колени возле отца, держа его за руку, другие кинулись вызывать врача и карету «Скорой помощи».
