Джеффри Дивер - Холодная луна
– Посмотрим, – откликнулся Райм, сохраняя непроницаемое выражение. – Но вот в одном, пожалуйста, окажите мне услугу.
– Все, что попросите, будет выполнено.
– Отключите сотовый. Боюсь, у меня возникнет непреодолимое желание позвонить вам, если у нас тут появятся какие-нибудь новые материалы.
Кэтрин рассмеялась:
– Если бы мне не нужно было возвращаться к детям, я была бы совсем не против.
Селлитто снова поблагодарил ее, и Том проводил до дверей.
– Рон, у меня к тебе просьба.
Парень взглянул на схемы.
– Я уже позвонил по поводу каната, если вы об этом.
– Нет, я не об этом, – пробормотал Райм и молча кивнул на бутылку виски на полке в противоположном конце комнаты.
– А, да, без проблем.
– Наливай на двоих, – пробурчал Селлитто. – И не скупись.
Пуласки налил виски и протянул два бокала. Купер отказался. Райм нахмурился и заметил:
– А себя что, забыл?
– Я ж при исполнении.
Селлитто подавил смешок.
– Ладно. Немножко можно.
Пуласки налил себе и сделал глоток крепкого и очень дорогого напитка.
– Неплохо, – произнес Рон, хотя по глазам было видно, что он слукавил. – Правда, можно было бы немного разбавить имбирным пивом или спрайтом.
Глава 42
17.18
«До и После».
Люди проходят…
По разным причинам люди проходят, и то, что было «до», становится «после».
Эти слова проносились в голове Линкольна Райма снова и снова. Словно заевшая пластинка. Люди проходят…
Он сам когда-то произнес их, когда говорил жене вскоре после несчастного случая, что хочет развода. Они уже некоторое время были чужими друг другу, и Райм решил, что, если ему суждено выжить, он будет тянуть свою лямку сам, так как не желает портить ей жизнь необходимостью постоянного ухода за неподвижным инвалидом.
Но тогда слово «проходят» значило для Райма нечто совершенно иное, нежели сейчас. Та жизнь, которую он с такими усилиями создал для себя в течение нескольких последних лет, жизнь, в общем, довольно хрупкая, должна была вот-вот принципиальным образом измениться. И проблема состояла в том, что, уходя в «Арджайл секьюрити», Амелия вовсе не «проходила», а возвращалась.
Селлитто ушел, Райм с Пуласки сидели в лаборатории перед столом с вещественными доказательствами по делу о 118-м отделении. В конце концов, осознав убедительность имеющихся против них улик и то, что они, сами того не ведая, наняли профессионального террориста, Бейкер, Уоллес и Хенсон написали просьбу о снисхождении и выдали практически всех, кто был причастен к их преступлениям. (Хотя ни словом не упомянули о том, кто нашел Часовщика для Бейкера. Причина ясна. Нельзя выдавать имя члена мафиозной организации, занимающего более высокую ступеньку в иерархии, если есть шанс, что он из-за твоего свидетельства попадет в одну тюрьму с тобой.)
Готовясь к уходу Амелии, Райм пришел к заключению, что Рон Пуласки со временем может ее заменить как эксперт достаточно высокого уровня. Он парень сообразительный, неглупый и не менее упертый, чем Лон Селлитто. А за годик или даже меньше Райм его пообтешет… Вместе с Роном они будут осматривать места преступлений, анализировать полученные материалы, находить преступников и отправлять их в тюрьму. Система будет продолжать работать без перебоев. Процесс защиты законности и порядка в стране гораздо важнее чувств отдельно взятых мужчины или женщины. Так устроена жизнь, и ничего тут не поделаешь.
Да, система будет продолжать функционировать… Но было невероятно трудно представить себе эту систему без Амелии Сакс.
«Черт с ними, с распроклятыми чувствами! – злобно произнес про себя Райм и взглянул на доску со схемами. – Он где-то там. Я обязательно его найду. Он… не… уйдет».
– Что? – переспросил Пуласки.
– Я ничего не говорил, – рявкнул Райм.
– Нет, говорили. Я только что… – Он умолк под злобным взглядом Райма.
Вернувшись к просмотру материалов, Пуласки спросил:
– Заметки, которые я нашел в машине Бейкера, сделаны на дешевой бумаге. Мне нужно применять нингидрин для проявления того, что там может быть написано скрытыми чернилами?
Райм начал отвечать, но его перебил женский голос:
– Нет. Вначале нужно попробовать пары йода. Затем нингидрин. А потом нитрат серебра. Анализ делается всегда только в такой последовательности.
Райм поднял голову и увидел на пороге Амелию. И сразу попытался изобразить вполне доброжелательное выражение лица. Будем учиться лицемерить. Быть великодушными. Быть взрослыми.
– В противном случае, – продолжала Амелия, – может начаться химическая реакция, и ты испортишь отпечатки.
Пуласки кивнул. Молчание.
Как-то чертовски неуклюже все выглядит, подумал криминалист.
Амелия быстрым взглядом окинула собранные материалы.
Райм не отрываясь смотрел на свои схемы, и напряженное молчание между ними стало подобно ледяному декабрьскому ветру, дувшему за окном.
– Извини, – произнесла она наконец.
Было так необычно слышать от Амелии подобные слова. Она извинялась примерно так же часто, как и Райм. То есть практически никогда.
Райм ничего не ответил. Он не отрывал взгляда от схем.
– Да, мне в самом деле очень жаль.
Раздраженный слюнявой рождественской сентиментальностью, он отвернулся, нахмурившись и с трудом сдерживая гнев. И только тут понял, что она обращается совсем не к нему. Она смотрела на Пуласки.
– Я постараюсь это тебе как-то компенсировать. Ты сможешь поработать со следующим местом преступления. А я буду тебе помогать. Или даже с двумя.
– Каким образом? – спросил Рон.
– Ты ведь наверняка слышал, что я ухожу.
Он кивнул.
– Я передумала.
– Ты остаешься? – переспросил Пуласки.
– Остаюсь.
– Ну и никаких проблем. Я совсем не против совместной работы.
Чувство облегчения при мысли о том, что он не будет единственной мурашкой, на которую Линкольн Райм устремит свое увеличительное стекло и критический взгляд, явно перевесило разочарование от возвращения на не слишком почетную роль ассистента.
Амелия пододвинула стул и поставила его так, чтобы смотреть Райму прямо в глаза.
– А я думал, ты в «Арджайле», – сказал он.
– Я действительно ходила туда. Чтобы отклонить их предложение.
– И можно мне спросить почему?
– Мне позвонили. Сюзанна Крили. Жена Бена Крили. Она поблагодарила меня зато, что я ей поверила, и зато, что я нашла убийц ее мужа. Она плакала и говорила, что для нее была невыносима мысль, что ее муж покончил с собой. Убийство ужасно, но самоубийство любимого человека подрывало те основы, на которых в течение многих лет строилась ее жизнь. – Амелия рассмеялась. – Узел на веревке и сломанный палец… И я поняла, что в этом-то и заключена основная суть нашей работы, Райм. А не в том дерьме, в котором я на какое-то время увязла, с политикой, отцом, с попытками Бейкера и Уоллеса расправиться со мной… Не надо все усложнять. Быть полицейским – значит пытаться найти истину, скрывающуюся за узлом на веревке и сломанным пальцем.
«Ты и я, Сакс…»
– Ну, – спросила она, кивнув на доски, – как дела у нашего плохого парня? Есть что-нибудь новое?
Райм кратко обобщил имеющиеся сведения о Часовщике:
– Скалолаз или альпинист, подготовку получил в Европе. Много времени провел в Калифорнии на побережье. Был там совсем недавно. Возможно, проживает там и сейчас. Блестяще образован. Безупречная грамматика, синтаксис и пунктуация. Я собираюсь просмотреть каждый винтик и колесико в часах, которые он мне подарил. Он ведь на самом деле Часовщик. А это значит, что скорее всего он в них копался. И если там осталась хоть молекула его следов, я ее найду. – Райм кивнул на записку преступника и добавил: – Он признается, что наблюдал за отелем, в котором жила Шарлотта, когда вы производили арест. Необходимо тщательно осмотреть все места, с которых он мог производить наблюдение. Вот, Рон, тебе и нашлась работа.
– Понял.
– И кстати, не забывай о том, что нам о нем известно. Возможно, он уехал, а может, и нет. Будь всегда начеку и оружие держи наготове. Над «Тайвеком», а не под ним. Помни…
– «Внимательно все осматривай, но не забудь прикрыть задницу»? – вспомнил Пуласки известную фразу Райма.
– Пятерка за хорошую память, – отозвался криминалист. – А теперь приступай к работе.
Часть IV
Понедельник
Что такое время? Когда никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что оно такое.
Но когда меня просят объяснить, что такое время, я не могу этого сделать.
Блаженный АвгустинГлава 43
12.18
Декабрьский день не был особенно холодным, но старый котел в доме Райма практически вышел из строя, и все в лаборатории сидели скорчившись, в толстых куртках. У рта вились клубы пара, а руки приобрели ярко-красный цвет. Амелия натянула два свитера, а на Пуласки была зеленая куртка на теплой подкладке, на которой, словно медали солдата-ветерана, висели билеты на лыжный фуникулер.
