Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1
Есть у меня личный вопрос. Развейте сомнения относительно самого воспитанника. Хотелось бы более понять его из ваших уст. Чем можно аргументировать его действия, которые плохо укладываются в логику происшедшего. Не вызывает сомнений ни для какого агента средней руки, что после его необъяснимого исчезновения Китай не примет с распростертыми объятиями предателя. Но он решился. Что это? Отчаяние? Сверхвера в свои возможности? Недооценка противника? Как по-вашему, чем можно толковать все происшедшее? Почему, столь не задумываясь, уничтожал преследователей и случайных лиц? Оставлять свой след подкрашенный кровью, это трудно объяснимо. Тем более, что Рус обучался на базе более трех лет и основные законы конспирации и человеческой подлости прошел недурно. Почтенный Фу Цинь вверил свое слово настоятелю. Я внимательно слушаю вас, Дэ. Чтобы рассеять имеющиеся остатки сомнений, скажу, что полковник Чан убедил меня в том, что Рус еще не потерян для нас как сотрудник и как гражданин Китая. Основные задачи он выполнял, не удержался только на стратегических вопросах. Вам слово, уважаемый Дэ.
Настоятель немного помедлил, словно не решаясь открывать свои сокровенные мысли.
— Нетрудно понять существо вопроса. В свое время кратко, но достаточно ясно, я рассказал полковнику Чану о воспитаннике. Получилось, что мои предостережения не возымели подобающего действия. И, наверное, потому, что к вопросу отнеслись как к некоему дополнительному штриху в характере человека, не играющему существенной роли в его деятельности. Его пустая биография всем известна, но никакой базы для размышления она не оставила. А ведь мне давали слово, что к юноше будут относиться осторожно.
Чтобы он смог наиболее гладко и без ущерба войти в мир. Но… этого не случилось.
С двух лет в монастыре. Практически полная изоляция от внешнего мира. Я стремился, чтобы мои слова, слова старейшин не расходились с тем. что может узреть воспитанник за стенами монастыря. На молодом неокрепшем организме очень болезненные, глубокие следы оставляют действия внешнего мира, если они не имеют объяснения и резко расходятся со словами наставников. Кому верить? Впоследствии может вырасти индивидуум явно скрытого и злобного характера. И чем сильнее будет пагубное влияние внешнего мира, тем более ярко высветится подобное несоответствие.
Мы не утописты. Не оспариваем: действительность так переворачивает идеалы, что практически остается то, что человеку можно верить до тех пор, пока имеется общность цели, то, что ставит в зависимость перед коллективом в идейной, материальной и прочей деятельности. Монастыри имеют некоторый запас независимости, эту возможность я использую.
Вырос он, огороженный от лжи, алчности, зависти и прочего, что так всегда дополняло обедненные личности. Но уточняю: растили мы его для дел монастырских. Ничего, связанного с деятельностью за стенами, для его понятия не уточнялось и не вводилось в душу.
Но я не представляю, есть ли у американцев какой-либо уголок земли, где бы не рыскали их алчные глаза, не вынюхивали хищные носы. Кто бы преградил путь этим наглым всетребующим джентльменам. В достижении вытребованных целей не гнушаются никакими методами, опробывают возможные и невозможные варианты, лишь бы добиться своего. Не в счет, что после их святого пребывания останется нищета, смерть, смрад и мрак. Это янки. Их чувствуешь повсюду: в каждом бесчестном деянии, в каждом капитулятивном требовании.
Простите некоторое отступления от темы, но слишком янки влезли в ребра каждому, чтобы к ним сохранялось хоть какое-нибудь нейтральное отношение. Мы сами достаточно могущественная нация, чтобы свои вопросы решать самим и выслушивать свои имеющиеся умы. Действовать, сообразуясь со своими целями и желаниями.
Дэ остановился. В глазах гордо горел огонек упрямства и безропотности.
Генерал катал трость по бедру. Его губы иногда слегка иронически морщилась.
Мудрый старик долго молчал. Огненный взгляд мысли жестко жег пространство.
— У людей множество разновидностей проявления духовной деятельности. Одно из них — монастырское отшельничество. Монастыри — место, где издавно паства скрывается от гонений, несправедливости, жестокости, мирского отчаяния. Здесь монахи живут в боговозделанном мире. Монастыри дают приют для разуверившихся. Служат лечебницей душ покалеченных, отверженных. То, чего им недоставало в суетном мире, находят братья в безмолвии уютного двора и келий. Грехи не проникают за стены, где они никому не нужны, где нет питательной почвы для низости. Здесь, посвятившие себя служению одному, кто их создал, находят ответы на терзающие вопросы, утешаются близостью с ним. Монастыри — обитель успокоения, примирения душ ропщущих, лихих. Первозданный служит нам, мы, с той же покорностью, служим ему. Вот есть суть обители тихой и неслышной.
— Но, почтенный отец, — непривычно вопросил генерал, — к чему тогда несравненное искусство единоборства, умение не промахиваться из мирского оружия?
— Сын мой скородумный. Мы не живем на каком-то уединенном острове или отдаленной планете. Вокруг наших стен кишит пороками и язвами жизнь мирян. В этом мире стреляет каждый, кто имеет поганую огнедышащую вещь. Дерзкая паства, неумолчные крикуны пускают в ход оружие, когда им захочется. Служители всевышнего не должны иссякать под напором никчемных, должны уметь постоять за себя, за вседержителя, которого ради и именем которого свершается все доброе, содеянное на земле.
— Существенно, — покачал в знак согласия головой генерал. — Многие желают отделиться от общества, существовать независимо от него, но за счет этого же, неприемлемого, общества. Где же справедливость?
— Вопрос бытия — непростой вопрос. Но не то должно тревожить мыслителя, если он не уподобляется букашке. В монастырях, где тишина и спокойствие дают светлость и полноту мысли каждому думающему, яснее видятся будни и страхи человечества. Здесь ярче проникают в сознание те безумные и бредовые идеи отдельных авантюрных личностей, за которыми бездуховно следуют немалые толпы амбициозных и безответственных людей. Здесь, с высоты неущемленной мысли и раскованности сознания, будущее человечества видится на щербленой пирамиде прошлого, которое еще не сумело полностью осознать свое место в развитии материи, но которое жаждет ее любыми способами покорить, а затем извести, как нечто, не дополняющее ее прихоти. Это смерть, пустота, к которой настойчиво карабкается человечество, не отдавая себе ни отчета в деяниях, ни ответственности перед Разумом.
— Неужели каждое время суток вас посещают столь мрачные мысли?
— Мы не пугаемся вселенской истины. Разум, как и материя, вечен. В каких формах существовать организованной материи в данный промежуток вселенского времени и в данном месте пространства, решить человеку. Если он, конечно, с полной ответственностью отнесется к самому себе и не будет, шаловливому ребенку подобно, играть со спичками. Вселенная — нечто большее, чем мы видим перед собой, даже если видим на несколько миллиардов световых лет вокруг.
— И какие даны возможности здесь, в монастырях?
— Не стоит иронизировать, стоя у общей ямы. Умирать с песней — удел людей, не видящих других путей. В мире есть силы, которые с каждым годом становятся могущественней, и они уже сейчас в полный голос предупреждают о черном будущем, если человечество будет продолжать ту же бездумную вакханалию оружейного соперничества. И мы, наши, да и прочие монастыри философского направления будут всемерно поддерживать те течения, которые за разумный подход не только в экономической сфере но и жизненной сфере мирного, развивающегося существования всех видов разумной жизни. И здесь мы всегда, если понадобится, выступим и с оружием в руках, как бы вы это ни называли.
— Страшно. Не думаю, что есть на земле какие-то силы, которые желали бы полной смерти всему живому.
— Сосед, строящий свой дом за счет другого и, зачастую, за счет жизни соседа, ведет весь род к деградации, моральному, физическому, родовому обеднению и тем самым к общему угасанию жизни. Жизнь сильна и неподвластна времени, если она многочисленна, разнообразна, оптимистична в своих видах на будущее.
Генерал долго смотрел на землю перед собой.
— Если б я знал ранее, что в наших монастырях обитают столь глубокие положения человеческого и вселенского бытия, даю слово: той ситуации, что случилась с вашим воспитанником, не произошло бы. Мы, государственные чинуши любого ранга, недооцениваем тех невидимых течений жизненного мировоззрения в среде народа. Я заметил такую, глубоко ранимую вещь в бюрократической среде управленцев, что каждый, правдой или неправдой занявший кресло, считает себя много мудрее тех, кто на социальной лестнице стоит ниже. Они считают последней инстанцией свое «я». Им с крыши виднее. Только из-за борьбы за место, за оклад они не удосуживают себя усилием использовать то, что зреет в среде народной. И это, наверное, первое, что угрожает земной цивилизациии.
