Избранные детективы серии "Высшая лига детектива". Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Уайт Лорет Энн
– В восемьдесят шестом году «ангельская колыбель» почти не отличалась от этой, – тихо проговорила Дженни Марсден. – Мы все были в шоке, найдя там окровавленную, но при этом молчащую девочку. Такая красивая малютка – беленькая, а волосы темно-рыжие, но такое, знаете, драное розовое платьице с расползшимися кружевами… Мы не сомневались, что за ней сразу придут. Видно же было, что у ребенка есть семья, о ней явно заботились. Но никто не пришел и не позвонил, и ни тогда, ни потом к нам в больницу не доставили мамашу с травмами или ранами. Другие больницы в городе тоже не отметили подозрительных случаев. Загадка. Абсолютная тайна.
– А расскажите… расскажите поподробнее о ребенке, – хрипло попросила Энджи.
– Рот у нее был порезан чем-то острым – попало и верхней, и нижней губе. Из раны обильно текла кровь – весь матрац в кроватке пропитался и перед платья. Малютка судорожно, как спасательный круг, стискивала игрушечного мишку, которого мы сажаем в кроватку. Медвежонок, кстати, тоже был в крови. Девочка была в состоянии шока – серые глаза круглые и большие, как блюдца, и ни единого звука, как будто уже выкричала все, что могла, и давно находилась в таком состоянии…
Энджи повернулась к замолчавшей медсестре.
– Глаза такого же цвета, как у вас, – еле слышно сказала Дженни. Ее взгляд метнулся к шраму, пересекавшему слева губы Энджи. – И волосы такого же густого оттенка, цвета древесины бразильской вишни…
Щекам Энджи стало горячо.
– В статье, которую я прочла в Интернете, кроме этих деталей, почти ничего не было.
– Полиция просила сохранить остальное в тайне. Сказали, это поможет расследованию. Мы отнеслись к просьбе очень серьезно – как я уже сказала, состояние малютки шокировало всех. Каждая из нас ждала ответов, и если не откровенничать с журналистами означало помочь полиции, мы выполнили это самым добросовестным образом.
У Энджи защипало глаза. Ее удивляла столь эмоциональная реакция, но узнать, что тридцать лет назад люди не остались равнодушными к ее беде и желали получить те же ответы, которые она сейчас ищет… Это рождало в Энджи чувство сопричастности месту – и этой женщине, разделившей с ней частичку прошлого. Это давало ощущение корней, которые она не переставала искать с того дня, как признание отца стало для нее громом среди ясного неба.
– Неразглашение информации, – понимающе отозвалась Энджи. – Но срок давности уже прошел: какие бы улики ни нашлись тогда в «ангельской колыбели», они давно уничтожены. Я утром наведалась в управление полиции Ванкувера, мне это подтвердили. Ни материалов дела, ни приобщенных вещдоков – ничего не сохранилось. Процедура сбора и хранения вещественных доказательств тоже претерпела кардинальные изменения: теперь у нас стало как во многих других странах – дела хранятся определенный срок, а затем подлежат уничтожению. Детективов, которые вели это расследование, уже нет в живых. Я договорилась встретиться с вдовой одного из них, но вряд ли я услышу что-нибудь важное.
Дженни Марсден кивнула, покусывая нижнюю губу.
– Может, вы помните, во сколько сработал сигнал из бэби-бокса? – подсказала Энджи. Версию Джозефа Паллорино она уже знала и теперь хотела послушать как можно больше свидетелей.
– Около полуночи, – ответила старая медсестра, – когда сочельник сменился Рождеством. Потом сразу зазвонили колокола собора. Я была занята на сестринском посту, когда раздался сигнал. Мы неоднократно сталкивались с ложными тревогами – любопытствующие иногда открывали дверцу поглядеть, что там внутри, но в ту ночь вышло иначе, – Дженни смотрела на кроватку невидящим взглядом, будто заново переживая события тридцатилетней давности. – Я открываю створки, а там сидит малютка и смотрит на меня. Изо рта льется кровь, а ручонки вцепились в игрушечного мишку. Я… Это был настоящий шок, я никогда прежде ни с чем подобным не сталкивалась… – Дженни помолчала, справляясь с собой. – Должно быть, ее забрали откуда-то в большой спешке, она была одета совсем не по погоде и даже не обута, хотя туфельки у нее наверняка были – подошвы ножек оказались в очень даже хорошем состоянии. Правда, малютка была очень худенькая…
– А дальше? – не выдержала Энджи.
– Я закричала, прося помощи. Ко мне подбежали санитары и врачи из «Скорой». Мы отвезли девочку в операционную, остановили кровь, провели общий осмотр. Дежурный врач зашил ей порез на губах. Вызвали медсестру, обучавшуюся судебной медицине, чтобы она… гм…
– Провела осмотр с целью выявления возможного изнасилования?
– Ну, в общем, да – и сделала снимки, пока мы работали. Основная задача стояла стабилизировать общее состояние пациентки… Потом приехали полицейские, задавали вопросы, пригласили педиатра и социального работника. У малютки выявили признаки недоедания и дефицита витамина D – судя по всему, она мало бывала на солнце. Возраст определили где-то в районе четырех лет – ну там, по плотности и прорезыванию зубов, росту трубчатых костей, по эпифизарным пластинкам, по закрытию определенных зон роста – это все известные методики… Правда, для четырех лет девочка заметно отставала в росте и весе.
Энджи чувствовала, что напряжение, как змея, навивает все новые кольца под ложечкой.
– Значит, налицо были признаки запущенности и отсутствия должного ухода, – стараясь, чтобы не дрогнул голос, произнесла она.
– Причем в течение длительного периода, если хотите мое мнение. Не исключено, что и в течение всей жизни.
Энджи медленно набрала в грудь воздуха и спросила:
– А что там с признаками изнасилования?
– Явных следов проникновения не было – анальных или вагинальных разрывов, характерных следов в паховой области, но это не всегда означает, что… – Дженни кашлянула и полезла в карман за платком. – На теле девочки были синяки – и старые, и свежие. Некоторые на внутренней стороне бедер. На рентгене врач заметила костную мозоль на левой лучевой кости – ручку ей явно не складывали, кость срасталась сама… – медсестра высморкалась. – Простите. У каждого медработника есть такой случай, что и рад бы забыть, да не получается… У меня вот этот.
– Я знаю, – быстро сказала Энджи. – В Виктории я работаю в отделе расследований преступлений на сексуальной почве и неоднократно видела детей, беззащитных перед насилием или страдающих в отсутствие должного ухода со стороны взрослых.
Энджи знала, что это такое, каждой молекулой своего существа, вот почему и стала полицейским. Вот почему расследовала преступления специфического рода. Вот отчего каждое утро вставала с постели и шла работать. Но даже в самых диких фантазиях ей не приходило в голову, что мотивация, двигавшее ею жгучее желание справедливости для жертв сексуального насилия могли сформироваться и подпитываться подавленной детской психологической травмой, жизнью, полной побоев и насилия, которую она вела, пока однажды зимней ночью ее не нашли в «ангельской колыбели» ванкуверской больницы. Прошлое, которого она не помнит.
Медсестра кивнула, сжав губы:
– Пока мы хлопотали над ребенком, другие работники больницы слышали выстрелы и крики у стен собора, которые заглушил праздничный колокольный звон. Кто-то уверял, что кричала женщина. Многие свидетели слышали визг покрышек сорвавшейся с места машины. Полицейские опросили всех прихожан и посетителей ресторанов напротив. Один из наших санитаров, куривший на балконе наверху, утверждал, что по Франт-стрит на большой скорости пронесся темный фургон, но не брался утверждать, что визг шин издавал именно фургон. Больше никто ничего не видел – тридцать лет назад эта часть города по ночам практически пустела…
– А какие находки следователи попросили вас скрыть от прессы?
Дженни Марсден поколебалась, припоминая.
– В кроватке вместе с ребенком оставили кофту, – медсестра вытерла рот рукой, будто стирая что-то отвратительное на вкус. – Фиолетовый женский кардиган с застежкой спереди, размера «М», популярной для того времени марки «Сирс»… Видимо, кофту подложили в кроватку, чтобы девочке было теплее. – Она помолчала. – К трикотажу пристали несколько очень длинных темно-каштановых волос и короткие темно-русые, а еще на кофте оказались сравнительно свежие следы семенной жидкости.
