Брэд Мельцер - Книга судьбы
— Когда вы нашли кроссворд? — настойчиво спросил Бойл, все еще надеясь привлечь внимание Рого.
Адвокат бросил в его сторону взгляд, чувствуя, что лед тронулся. Раз пока невозможно добраться до Уэса, то можно попытаться, по крайней мере, получить ответы на некоторые вопросы.
— Вы готовы рассказать нам, что в нем зашифровано? — поинтересовался он.
Бойл пропустил вопрос мимо ушей.
— Не стоит вести себя так, — вспылил Рого. — Не стройте из себя… Если вы можете помочь Уэсу… если знаете, о чем идет речь в кроссворде…
— Я ничего не знаю.
— Это неправда. Зачем-то же вы летали в Малайзию.
— Лейб, ты здесь? — спросил в микрофон рации охранник.
— Бросьте, Бойл… Я слышал, как Уэс рассказывал о вас. Мы знаем, что вы пытались исправить положение.
Бойл, не отрываясь, смотрел на охранника, который в ответ отрицательно покачал головой.
— Пожалуйста, — взмолился Рого. — Уэс там один, он считает, что встретится с вами.
Бойл никак не отреагировал на его слова.
— Кто-то заманил его туда, — продолжал Рого. — Если вам что-то известно, то молчанием вы позволяете ему занять ваше место.
По-прежнему никакой реакции.
— Забудь об этом, — вмешался Дрейдель. — Он не…
— Где он нашел ее? — не выдержал Бойл.
— Нашел кого? — спросил Рого.
— Записку. Вы говорили, что Уэс нашел записку. С предложением встретиться на кладбище.
— Бойл… — предостерегающе протянул охранник.
— Под «дворниками» на своей машине. У дома Мэннинга.
— Когда это случилось? — снова вмешался в разговор Дрейдель. — Ты ничего не говорил об этом. Они мне ничего не сказали, — добавил он, обращаясь к Бойлу.
Бойл покачал головой.
— И Уэс решил, что это… Мне показалось, будто вы сказали, что разгадали кроссворд.
— Мы разгадали имена — по инициалам, — признался Рого. — Мэннинг, Олбрайт, Розенман, Дрейдель…
— Это старая криптограмма Джефферсона, — пояснил Бойл, доставая из кармана истрепанный, сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув его, он показал кроссворд и скрытый код вместе со своими примечаниями.
— Да, кроссворд тот самый, — согласился Рого. — Но кроме того, что президент доверял Дрейделю, мы не узнали ничего…
— Постойте-ка! — перебил его Бойл. — О чем вы толкуете?
— Бойл, тебе известны правила о неразглашении! — заорал охранник.
— Почему бы тебе не перестать беспокоиться о неразглашении? — рявкнул в ответ Бойл. — Скажи Лейбу, что я беру всю ответственность на себя. — Повернувшись к Рого, он добавил: — Почему вы решили, что Дрейдель заслуживает доверия?
— А вы хотите сказать, что я его недостоин? — с вызовом бросил Дрейдель.
— Четыре точки, — пояснил Рого, указывая на значок . — Поскольку и президент, и Дрейдель отмечены четырьмя точками, мы решили, что это внутренний круг тех, кому можно доверять.
Бойл снова погрузился в молчание.
— Это что, не внутренний круг? — упавшим голосом спросил Рого.
— Вот это внутренний круг, — сказал Бойл, показывая на значок , которым была отмечена фамилия руководителя аппарата сотрудников Мэннинга — человека, с которым он обычно разгадывал кроссворды.
— В таком случае, что означают эти четыре точки? — по-прежнему ничего не понимая, спросил Рого.
— Бойл, хватит! — вмешался охранник.
— Это не имеет никакого отношения к допуску! — взорвался Бойл.
— Четыре точки — хороший знак, — утверждал Дрейдель. — Мэннинг доверял мне во всем!
— Просто скажите, что означают эти четыре точки, — потребовал Рого.
Бойл метнул сердитый взгляд на Дрейделя, потом уставился на Рого.
— Четырьмя точками Джефферсон отмечал солдат, у которых не было вообще никаких политических убеждений, — оппортунистов, готовых пожертвовать всем ради собственной карьеры. А для нас это стало указанием на тех, кого Мэннинг и Олбрайт подозревали в слишком тесном общении с прессой и выбалтывании секретов журналистам. Когда этот экземпляр обнаружила Троица и расшифровала его, они поняли, кто, может стать четвертым членом.
— Я не четвертый член в Троице, — запротестовал Дрейдель.
— А я никогда и не утверждал подобного, — согласился Бойл.
Рого опустил глаза на старый кроссворд Мэннинга, вглядываясь в фамилии, напротив которых стояли четыре точки.
Все это по-прежнему не имело никакого смысла. Уэс клялся, что почерк — и пометки — принадлежали Мэннингу. Но если это правда…
— А почему тогда президент поставил себе такой низкий рейтинг?
— В этом все и дело. Он не мог этого сделать, — ответил Бойл.
— Но на кроссворде… вы сами сказали, что четыре точки…
Бойл задумчиво прикусил верхнюю губу.
— Рого, забудь о своих предположениях и теориях. Троице нужен был тот, кто находился в непосредственной близости к принятию каждого важного решения, тот, кто мог повлиять на принятие этих решений… вот почему поначалу они выбрали меня, а не Дрейделя.
— Бойл, достаточно! Последний раз тебе говорю! — заорал охранник. Но Бойл не обратил на него никакого внимания. После восьми лет такой жизни ему больше нечего было терять.
— Ну что, теперь понимаешь? — поинтересовался Бойл, пока Рого недоуменно рассматривал страничку с кроссвордом. — Фамилия у тебя есть. И рассуждения твои тоже верны — не стоит недооценивать того, что они могли бы сделать за следующие четыре года. Вот только ты выбрал не того Мэннинга.
Рого в растерянности покачал головой, не сводя глаз с кроссворда.
— О каком еще Мэннинге может идти речь?
И тут страшная догадка холодными клещами стиснула сердце Рого. Он понял. Проклятье!
Глава сто четвертая
Я узнаю ее тень где угодно. Я знаю ее лучше своей собственной. Я смотрел на нее каждый день в течение почти десяти лет. В этом и заключается моя работа: следовать за ней в трех шагах позади, то есть достаточно близко, если ей что-нибудь понадобится, но в то же время достаточно далеко, чтобы не попасть на фотографии. Еще во времена нашего пребывания в Белом доме, когда ее окружала орда почетных гостей, иностранных журналистов, наших репортеров, сотрудников аппарата и агентов Секретной службы, я мог стоять позади, всматриваться в море ног и с легкостью различать в центре столпотворения ее силуэт — причем не только потому, что только она одна была на высоких каблуках.
И сегодня вечером, когда я сижу на корточках, прячась за разросшимся кустом, все повторяется. Я прищуриваюсь, пытаясь сквозь переплетение ветвей и листьев рассмотреть происходящее в пятидесяти ярдах от меня, в темноте над могильными плитами, и вижу, как по вымощенной камнем дорожке движется острый силуэт доктора Леноры Мэннинг.
В груди разрастается боль. Нет… она… она никогда… Я качаю головой, и мне кажется, что сердце вот-вот разорвется на части. Как она могла?.. Для чего ей это понадобилось?
Остановившись под деревом в конце дорожки, она слегка наклоняет зонтик, и в тусклом свете далеких фонарей я вижу на ее лице гнев и раздражение, даже страх. А перед глазами у меня стоит картина того, как она покидала Белый дом… и как президент держал ее за руку, когда они шли к вертолету ВМФ. Она сама говорила: когда речь идет о том, чтобы остаться у власти, можно пойти на что угодно.
Она что-то коротко бросает стоящему рядом мужчине, но я слишком далеко, чтобы разобрать, что именно. Ей здесь явно не нравится. Что бы она ни сделала, совершенно очевидно: она сожалеет об этом. Я прячусь глубже в тень, глаза режет от напряжения. Но Бойл… Если первая леди здесь и рядом с ней мужчина с забинтованной правой рукой (это что, пистолет?), и если это Римлянин… Я чувствую, как в груди возникает горячая волна, кровь приливает к лицу. Я прижимаю руку к щеке, и она горит — совсем как тогда, когда меня ранили.
Я закрываю глаза, и мысленно прокручиваю кадры черно-белой хроники, на этот раз другие. Тогда, в доме Мэннинга, она знала, что я смотрю на нее… когда она плакала, показывая мне письмо Бойла… а потом я нашел записку на лобовом стекле машины. Вот почему почерк совпадал. Она… и Римлянин… О боже!
Я перевожу взгляд на Лизбет, которая шокирована ничуть не меньше меня. Это была ее идея: поменяться местами, пока не покажется Бойл. Я должен был исполнять роль приманки, ради которой он придет сюда, а она будет играть роль дружески расположенного репортера, который убедит его остаться. Но Бойл не придет. Он и не собирался этого делать.
Римлянин делает шаг к Лизбет, и она выпрямляется, пытаясь выглядеть гордо и независимо. Но то, как она смотрит на его оружие… и как пятится, натыкаясь на высокое светло-коричневое надгробие… Она понимает, что нарвалась на крупные неприятности. Впрочем, как и все мы. Если только я не смогу позвать на…
