Йеллоуфейс - Куанг Ребекка
Некоторые из его аргументов отдавали легким экстремизмом — он, например, не считал, что существует какое-то четкое моральное обязательство следовать воле умерших при наличии явной заинтересованности в перераспределении их благ в пользу других или что существуют серьезные нравственные препоны против использования кладбищ для проживания, скажем, бездомных. Общая тема его исследования состояла в том, кто и при каких обстоятельствах может считаться полномочным моральным актором. Я мало что понимала в его опусах, но их главный аргумент звучал весьма красноречиво: мертвым мы ничего не должны.
Особенно когда мертвые тоже воры и лжецы.
И я, черт возьми, скажу просто: для меня забрать рукопись Афины было чем-то вроде возмещения ущерба; расплаты за то, чего Афина лишала меня.
4
Издание готовится медленно, поди дождись. Реально захватывающие моменты — аукционные торги, переговоры о сделках, звонки от потенциальных редакторов, выбор издателя — все это головокружительный вихрь, но остальное подчас сводится к долгому разглядыванию своего телефона в ожидании, кто и с чем позвонит. Большинство книг реализуется еще за два года до их фактического выхода. Мегаанонсы, которые предстают перед нами на сайтах («Покупка прав!» «Экранизация!» «Покупка прав для ТВ-сериала!» «Номинация на премию!»), — это все приоткрытые секреты недельной, если не месячной, давности. Вся эта шумиха — по большей части работа на публику.
«Последний фронт» выйдет не раньше, чем через год и три месяца после моего подписания контракта. А пока идет так называемый продакшн.
Письмо из издательства я получаю через два месяца после заключения сделки. Редактором в Eden мне ставят Даниэлу Вудхаус, обстоятельную особу с сильным и быстрым голосом, которая в ходе нашего первого телефонного разговора меня разом и насторожила, и заинтриговала. Мне вспомнилось, как в прошлом году на конференции она вызвала переполох, назвав свою коллегу по дискуссии «харизматичкой» за ее выплески, что сексизм в нашей отрасли является препятствием, после чего разные интернет-персоны стали на Даниэлу навешивать ярлык «врагини женщин» и потребовали, чтобы она если еще не подала в отставку, то принесла публичные извинения. Даниэла ни сделала ни того ни другого. Судя по всему, на ее карьере это никак не сказалось. За прошлый год она опубликовала три бестселлера: роман о тайной жизни кровожадных и озабоченных домохозяек, триллер о классической пианистке, в обмен на суперкарьеру пошедшей на сделку с подлинным дьяволом, а также мемуары пчеловодки-лесбиянки.
Прежде чем подписаться с Eden Press, я некоторое время колебалась, особенно с учетом того, что это издательство независимое, а не из большой пятерки HarperCollins, Penguin, Hachette, Simon & Schuster и Macmillan. Но Бретт убедил меня, что в доме среднего размера я буду большой рыбой в оптимально мелком пруду; мне будут оказываться вся та забота и внимание, которых я никогда не видела от своих первых издателей. И вправду, по сравнению с Гарретом, Даниэла со мной буквально нянчится: на все мои имэйлы отвечает в тот же день, нередко в течение часа, и всегда подробно и по существу. Она заставляет меня чувствовать, что я что-то значу. И когда она мне говорит, что эта книга станет хитом, я знаю, что ее слова обоснованны.
Редакторский стиль Даниэлы мне тоже импонирует. Большинство изменений, которые она запрашивает, звучат как простые уточнения: «*А американская аудитория поймет, что это за фраза? *Надо ли помещать этот флэшбэк так близко к началу, когда мы еще не встретились с персонажем в отведенной временной шкале? *Этот диалог цветист, но как он продвигает повествование?»
Честно говоря, я испытываю облегчение. Наконец-то хоть кто-то упрекает Афину в том, что она местами заигрывается в своей намеренной запутанности предложений и культурных аллюзиях. Афине нравится заставлять свою аудиторию «доходить своим умом». Насчет культурных контекстов она пишет, что не видит необходимости «приближать текст к читателю, когда у читателя есть Гугл и он вполне способен сам приблизиться к тексту».
Ничтоже сумняшеся она вставляет целые фразы на китайском, не добавляя никаких переводов (в ее пишущей машинке нет китайских иероглифов, поэтому она оставляла пробелы и вписывала их от руки. Мне требовались часы возни с распознаванием текста через интернет, но даже тогда около половины тех фраз пришлось вычеркнуть). Членов семьи и родни она прописывает в терминологии китайской вместо английской, так что остается лишь гадать, является ли тот или иной персонаж, скажем, дядей или троюродным братом (на сегодня я прочла уже десятки пособий по китайской иерархии родства — бессмыслица полная).
Такое у нее и во всех других романах. Поклонники Афины нахваливают такую тактику как блестящую и аутентичную — необходимое вмешательство писательницы из диаспоры в борьбу с «белизной» английского языка. Но это не есть хорошо. Проза от этого делается раздражающе недоступной; так сказать, не для средних умов. По моему мнению, все это подыгрывает тому, чтобы Афина и клан ее почитателей чувствовали себя умнее, чем есть на самом деле.
«Витиеватый и высоколобый» — вот вам бренд Афины. «Коммерческий и широкого круга, но изысканно-литературный» — это, пожалуй, о моем слоге.
Самое сложное — это уследить за всеми персонажами. Чтобы как-то нивелировать путаницу, мы меняем почти дюжину имен. У двух разных персонажей фамилия Чжан, у четырех — Ли. Афина их различает, давая разные имена, которые использует лишь изредка, а есть еще другие — по-видимому, прозвища (Гэн, Чжу; если только «А» не фамилия и я чего-то не путаю). Или вот взять Да Ли и Сяо Ли — это реально ставит в тупик: лично я считала, что Ли — это фамилия; тогда откуда здесь взялись Да и Сяо? Почему женские персонажи тоже во множестве носят имя Сяо? А если это фамилии, значит ли это, что все они родственники? Это что, роман об инцесте? Наиболее простое решение — дать им всем разные прозвища, и я часами просматриваю страницы по истории Китая и сайты с детскими именами, подыскивая такие, которые бы соответствовали этническим канонам. По итогам мы вырезаем несколько страниц ненужной предыстории.
В своих книгах Афина тяготеет к ризоматике [11]: может возвращаться на два десятка лет назад, чтобы исследовать детство персонажа; витать среди пейзажей китайской глубинки на протяжении пространных, не связанных меж собою глав; вводить персонажей, подчас не имеющих четкого отношения к сюжету, а затем до конца романа о них забывать. Понятно, что через это она пытается придавать своим персонажам фактурности, показывая, откуда они берутся и в каких извивах повествования обитают, но при этом явно перебарщивает. Все это отвлекает от канвы развития. Чтение должно быть приятным занятием, а не нудными поисками.
Язык мы намеренно смягчаем. Убираем всякие «узкоглазые» и «желтопузые». «Не сочти за подкоп, — пишет в своих комментах Даниэла, — но в наши дни в таких подковырках нет необходимости. Зачем провоцировать читателя?»
Смягчаем и некоторых белых персонажей. Не сказать чтобы радикально, но тем не менее. Оригинальный текст Афины, надо сказать, до неприличия предвзят; французские и британские солдаты здесь просто карикатурные расисты. Я понимаю, этим она пытается подчеркнуть дискриминацию внутри Союзного фронта, но эти сцены настолько шаблонны, что кажутся недостоверными. Читатель просто теряет связь с действительностью. И вот мы заменяем одного из белых хулиганов персонажем-китайцем, а одного из самых шумливых китайских рабочих сочувствующим белым фермером. Это привносит усложненность и нюансы гуманизма, которые Афина из-за чрезмерной близости к проекту могла элементарно проглядеть.
В первоначальном варианте несколько рабочих доведены до самоубийства жестоким обращением со стороны англичан, при этом один вешается в капитанском домике. Капитан, обнаружив тело, через переводчика приказывает остальным рабочим повеситься тоже, но в своих землянках: «Нечего загаживать наши!» Вся эта сцена, по-видимому, взята непосредственно из архивных источников — в рукописи Афины есть пометка на полях: «ВЫНЕСТИ В КОММЕНТЫ, ЧТО ЭТО НЕ ОТСЕБЯТИНА. БРРР!»
