Вячеслав Энсон - Эра беззакония
– Не генерал. Секретарша его, Танечка, – ответил Лагутин, и щеки его пошли пятнами. – Мы с ней как-то, после прошлого Дня милиции… Моей не скажи! Разок только, по пьяни. Случайно! – Лагутин, оказывается, решал сложную задачу: «Быть или не быть». Кололся перед Калмычковым в связи с генеральской секретаршей, чтобы объяснить доступ к документам. С одной стороны – выручал Калмычкова, с другой – топил себя и Танечку.
– Пойми, – объяснял Лагутин. – Она хорошо к тебе относится. И я, тоже. А Перельман ваш… Одним словом, он на тебя два рапорта генералу подал. Один – о наказании за невыполнение приказа по какому-то самоубийству. И заметь, сразу «неполное»! Не «выговор», не «строгач»… «Предупреждение о неполном служебном соответствии»! Танька как прочитала, хотела тебе звонить, но струсила. Ей за утечку, сам понимаешь, что будет. Выкинут, и хрен где потом устроишся! Меня позвала. Знает, что пересекались. Смотри, Николай Иванович, я тебе как человеку.
– Успокойся, Саня, – сказал Калмычков. – Если бы во мне сомневался, разве пришел бы?
– Не уверен. Про Перельмана все управление в курсе – редкая гнида. А тебя в Питере знают, кому надо… – Лагутин прикурил от калмычковской зажигалки.
– Короче, – продолжил Саня. – Второй рапорт в Управление собственной безопасности. Просит проверить твои связи с коммерческими структурами. Конкретного не вменяет, но ход мыслей ясен. Копает под тебя. Убрали Макарыча, теперь его людей зачищают. Сволочь московская!
– Спасибо тебе, Саша. И подруге твоей спасибо. Думал, нормальных людей не осталось… – Калмычков не мог подобрать нужных слов. Редко кто с добром приходит. Благодарные слова в памяти всяким хламом завалены. – Спасибо, Саша! Не забуду.
– Я чего?.. – засмущался Лагутин – Татьяна обещала до обеда папочку с рапортами придержать, не понесет на подпись. Просись на прием к генералу, он людей понимает. Может, успеешь упредить?
– Попробую, – Калмычков задумался. – Ты ей скажи: пусть не подставляется. Не надо из-за меня. Пусть, как положено, делает.
– Если генерал не напомнит, она до обеда продержит, – сказал Лагутин. – Еще раз прошу: моей не проболтайся. Или Валентине.
Лагутин пожал на прощание руку и вышел из кабинета.
«Молоток, Сашка! – думал Калмычков. – Предупредил. Однако, гусь каков! Валентина его в пример ставила: «Отличный семьянин! Вечерами дома…» А он генеральскую секретаршу закадрил. Подпольный Дон Жуан. «Я только разочек…» Ну, гусь!..»
На душе потеплело. Аж два человека не побоялись подставиться из-за него. Бескорыстно, во вред себе. Значит, жить еще можно: есть люди в МВД! И на гражданке – найдутся! Обойдется он без милиции. Похоже, судьба!
Если бы не перельмановские рапорты, еще цеплялся бы за службу. А теперь – дудки! Придется уволиться по собственному желанию. «По всей морде вам, господин Перельман, с вашими рапортами».
Еще вчера почуствовал: приказ о внутреннем расследовании – первый ход. Игра идет на выбывание. Но чистого Калмычкова уволить трудно. Это Перельман понимает. Обгадить решил.
Пусть покопается Калмычков в делишках Центрального РУВД. Пусть вываляется в чужих грехах, как бомж на помойке. Людей подставит, провоняет протоколами на своих же товарищей. Потом – пара-тройка взысканий. Лети Калмычков!.. Кто пожалеет стукача?
«Хрен вам!..» – сжал кулаки Калмычков.
Надо уйти героем. Отказался, мол, на товарищей компромат лепить. Совсем другое дело! Обеспечена помощь бывших сослуживцев после ухода на гражданку. А помощь понадобиться. Крыша не крыша, но обращаться придется не раз. Пострадавшему за правду – кто откажет?
Логика в этих построениях есть. Но душа… Душа приросла к серой форме и никак не соглашается с доводами. Уперлась душа. Тринадцать лет чистой выслуги из памяти не выкинешь.
«Каким наивным лейтенантом я пришел в свое первое отделение!» – вспомнил он. Старики шутили: «Калмычков цепкий, как легавая…» А ему нравилось! По нем работенка. Не в бумажках копаться, хотя и этого хватало. Землю рыл, ноги до задницы стирал. Тогда еще считалось, что задача милиции – ловить преступников. Он и ловил. То есть, рылся в помойках, промерзал в засадах, погружался на такое дно человеческих отношений, о котором прежде не догадывался. Осваивал азы.
Под нож случалось лезть, под пулю. Пер напролом, назад не оглядывался. Твердо верил: сзади свои! Сзади скала! Машина по имени Уголовный розыск, одетая в Закон, Правду и Справедливость. Не подкачает, не сдаст! Если, что – и другие помогут. И соседний район, и ГУВД. Москва, если надо. Только свистни – прикроют!
Везло дураку, жив и невредим остался. Молодым себя ровно год ощущал. На второй год – учился пить, чтобы глупых вопросов не задавать. Про Правду и Справедливость. А на третий он твердо знал: никакой скалой его оперская задница не прикрыта. Сказки и детективная литература. Опер мало кого заботит. Мясо, в смысле – расходный материал.
У всех свои интересы. В родном уголовном розыске и в соседнем, и выше, выше, до самого МВД. Основных интересов два, с нюансами и вариантами: бабла срубить и карьеру сделать. Эти интересы важнее любых государственных и межпланетных. И работать надо так, чтобы чужих интересов не зацепить, а то, не дай Бог, кто-нибудь на твои наступит. Тут УПК не советчик, и УК нужно применять с умом.
Ходить лучше осторожно, как по минному полю. Нечаянно зацепишь участкового на поборах с ларьков, а потом вдруг окажется, что он чей-то племянник, и долю наверх посылает. Тут тебе раз, и по самые помидоры! За что – всегда найдется. Да, что там участковый, на любой блатоте сгореть можно. И от наркотиков – как от чумы бежать надо. Такие айсберги!
Он научился работать автономно. Сам за себя. В чужие дела не соваться. И людей своих придерживать. Когда стал начальником уголовного розыска отделения, половина рабочего времени уходила на разруливание «грехов» подчиненных. Но проскочил. В академию ушел и за спиной врагов не оставил. Потому, что не лез в чужие дела.
И вот надо же! Носом ткнул его Перельман в эту парашу: «Ищи утечку информации!» А собственная безопасность на что? Время на дворе – какое?! Кого, сейчас, правда и справедливость интересуют?
Начало его карьеры пришлось на пору скандалов с изживанием правдоискателей. В 90-х то тут, то там кто-нибудь не вписывался в общий развал. «Качал права», вдохновленный словами про свободу и демократию. Думал, что только его начальник – мудак и бездельник, а вокруг – спасительная «скала», которая прикроет честного мента, не даст в обиду. Некоторые письма Ельцину писали, открывали глаза.
Повезло тем, кого из органов просто турнули. Кто-то сел, кого-то в «дурку» свезли. А кого и на кладбище. Зато система сплотилась и окрепла. Прониклась рыночными отношениями. Сменила былые принципы на противоположные и бодро зашагала в новое тысячелетие. Милиционеры кончились. Менты стали ездить на дорогих иномарках, покупать квартиры и шмотки. Как вся страна.
«А что вы хотите? Будете Советский Союз дербанить, совестью и властью торговать, а мы на это смотреть и в ладоши хлопать? Ремни потуже затянем, и у каждой дырки в заборе на посты встанем?
Хрен вам! Мы тоже советские люди. Претендуем на долю! У нас тоже кусочек власти имеется. На продажу. Или информации, как в данном случае. Кто на чем сидит».
Калмычков себе не враг. Его не трогают, а он чужие кормушки ломать побежит? Даст повод в своих делах покопаться. Накося – выкуси!
«На гражданку, Коля, на гражданку! По собственному желанию. Служил как вол, а тебя… Рановато, конечно. Еще потянул бы, до пенсии….
В конце концов, что он теряет, уходя? Еще одну звездочку? Так за звездочки теперь не служат. Может, осталась в МВД пара старожилов, которые пришли в милицию не бабло рубить. Случалось такое в прошлом веке. Но Калмычков не смог бы назвать ни одного своего сверстника, для которого служба в милиции была чем-то другим, кроме источника дополнительных доходов. Как ресторан для шустрого официанта. Нет, говорить, конечно, можно всякое, но по факту… За что держаться? За сосущую госбюджет систему, в разы больший теневой бюджет поднимающую наверх, с использованием Закона, как орудия преступления? Так деньги Калмычков научился зарабатывать и без нее… Престиж? Уважение?.. За что уважать? За работу? Бандитов, мол, победили в девяностых годах. Так не выловили и не посажали, а победили в конкурентной борьбе, заменили собой – структурой более эффективной в деле крышевания и вымогательства. Стали круче бандитов. Не за что ему держаться. Уходить надо без сомнений. В органах перспектив у него не осталось. А на гражданке еще развернется, будет уважаемый бизнесмен. Избавится, наконец, от занозы в душе, от подспудного несогласия с двусмысленностью ментовской жизни. Ну, не смог он убедить себя за тринадцать лет, что все это хорошо и правильно. Смирился со способом существования, но душой не принял… Что ж, попробуем жить иначе…»
В таких раздумьях просидел Калмычков до обеда. К генералу не пошел. Бессмысленно и унизительно. Перекусил в столовой, дотащился до своего кабинета. Закрыл дверь на ключ и, порывшись в шкафу, нашел недопитый Женькин «Хеннесси», а к нему – засохшую жопку лимона. Нацедил коньяк сразу в три рюмки и одну за другой хлопнул. Дождался, когда тепло потечет по жилам. Взял чистый лист бумаги, ручку, приготовился писать рапорт об увольнении.
