Линн Эриксон - Безрассудство
– Вот так дела, – прошептал он себе под нос. – Какой удар для семьи.
А вот еще одно интересное сообщение. Брат Сары, Филипп, окончил школу. Это было четыре года назад. Значит, сейчас ему должно быть года двадцать два – двадцать три. Школа, разумеется, была престижной, в Хаверворде, еще одном пригороде Филадельфии. Может быть, Филиппу известно, где сейчас находится сестра? Возможно, они были близки, особенно после гибели Констанс. Но где его искать, этого парня? В колледже? Дома? А может, он путешествует по миру на папины денежки? Джейк сделал в блокноте несколько пометок.
Пришла пора начать передвигаться по городу и окрестностям, и на следующий день он взял напрокат небольшой белый автомобиль.
О том, как подъехать к этой семейке, Джейк не беспокоился. Юрист он опытный, что-нибудь обязательно придумает. К тому же импровизации ему особенно удавались.
Джейк был убежден, что кто-то из троих – Роджер, Элизабет или Филипп – наверняка знает, где прячется Сара Джеймисон. И он будет торчать здесь, на востоке, до тех пор, пока это не выяснит.
* * *Скандал начался как обычно в столовой.
Он всегда начинает бузу во время еды, подумал Филипп, подняв глаза от тарелки и встретившись взглядом с отцом.
– Чек на ежемесячное содержание будешь получать, как и положено, по первым числам, – рявкнул Роджер Джеймисон. – И ни цента сверх того. Хватит.
Филипп отодвинул тарелку. Он не был голоден. Это мама настояла на том, чтобы поужинать пораньше перед возвращением в колледж. Угощение в ее сознании приравнивалось к любви. А ему была нужна не еда, а деньги, потому что он проиграл больше двух тысяч на баскетбольном тотализаторе и сильно задолжал. Поэтому Филипп и приехал домой на целых два дня.
– Но я действительно хочу прослушать специальный курс. Все говорят, что это очень полезно, – угрюмо проговорил Филипп. – Дорого, я понимаю, зато лектор первоклассный.
Роджер тоже отодвинул тарелку и кивнул горничной, чтобы та ее убрала. Затем осушил бокал с коктейлем.
– Ты что же, считаешь меня дураком? Думаешь, я ничего не знаю о твоей успеваемости?
– При чем тут успеваемость? – огрызнулся Филипп.
– А что, успеваемость у него не такая уж плохая, – подала голос Элизабет с другого конца длинного обеденного стола, который принадлежал еще ее прапрабабушке. – Ты забыл, что он посреди семестра переболел ужасным бронхитом.
Роджер бросил на жену свирепый взгляд.
– Ты веришь каждому его слову! Неудивительно, что этот парень проваливает один экзамен за другим. – Он повернулся к сыну. – Я же тебе ясно сказал: никаких денег. Подожди до первого числа. Мне надоело, что ты приезжаешь домой только для того, чтобы клянчить деньги. И при этом постоянно врешь. И сейчас тоже. Ты же проигрался на баскетбольном тотализаторе. Верно?
Лицо Филиппа сделалось малиновым.
– Ты всегда найдешь повод, чтобы придраться, независимо ни от чего.
– Мальчик, ты лгун. Причем неумелый. Как начал врать в детстве, так до сих пор не можешь остановиться.
Филипп вскочил, чуть не опрокинув стул, и пристально уставился на отца, сжав дрожащие пальцы в кулаки, не скрывая ненависти.
Какой бы предлог он ни придумал, чтобы вытянуть у старика деньги, поначалу ответ всегда был один и тот же. А мать... она человек сломленный. Вот сидит сейчас, отводит глаза. Роджер подмял ее под себя, как и Констанс, и Сару. Вечно донимал Констанс своими пьяными грубостями и вздорными обвинениями, унижал и довел до того, что сестра ушла из жизни, оставив за собой последнее слово. Филипп был тогда еще ребенком, но все прекрасно запомнил.
И с Сарой отец пытался сделать то же самое. Любой другой на его месте после самоубийства дочери пересмотрел бы свое поведение, осознал ошибки. Любой, только не старина Роджер Джеймисон-третий. Он перенес свои злобные пьяные нападки на Сару, однако та, несмотря на мягкий, добрый нрав, нашла в себе силы противостоять отцу, ухитрилась выжить в этом дурдоме, полностью ушла в себя, еще будучи подростком. А затем и вовсе уехала из дома, чтобы больше никогда не возвращаться.
Филипп продолжал свирепо поедать глазами отца, и из глубины его памяти неожиданно всплыла сцена. Он в своей комнате наверху, в постели, ему лет семь-восемь. Просыпается от приглушенных голосов. Надо сказать, после той ночи, когда Констанс вскрыла себе вены в ванной комнате родителей, он спал беспокойно. Что было – страшно вспомнить. Крики, стоны, ужас, полиция, «скорая помощь». Он много часов провел в своей комнате, дрожа как осиновый лист...
А тогда, спустя несколько месяцев после похорон, Филиппа разбудил пьяный голос отца:
– Где ты шлялась, черт побери? Уже два часа ночи!
– Я была у Барбары. Я же предупредила. Ты сказал, что можно...
– Да, сказал! Но не до двух ночи, черт побери! Такого я не разрешал. Ты шлялась со своей подружкой-потаскушкой!
– Но Барбара не...
– Вы обе потаскухи. Мне известно, что ее родители сейчас на Бермудах, а ты...
– Они никуда не уезжали! Сегодня вечером они были дома, и мы не...
– Посмотри на себя. Нет, ты глянь на себя в зеркало! Настоящий скелет. Не знаю, какой парень обратит на тебя внимание. – Долгая пауза. – Соревнования по выездке на прошлой неделе ты проиграла? Проиграла. А почему? Потому что костлявая и не можешь удержать лошадь.
– Не в этом дело. – Сара всхлипнула. – Констанс ты называл толстой свиньей. Я для тебя слишком худая. Тебе не угодишь. А я и стараться не буду!
Филипп тогда накрыл голову подушкой и долго плакал, пытаясь забыть унижение сестры и жестокость отца. Это было ужасно...
Фигура Роджера перед ним обрела четкость. Губы молодого человека задрожали. Констанс придумала удачный ход, избавилась от «родительской опеки» лучшим способом из всех возможных в ее положении, и он ею бесконечно восхищался. И Сара... она тоже сбежала, пошла своим путем. Только он, младший, пока еще не был способен покинуть этот сумасшедший дом. Ничтожность существования укрывала его, как плащ, слишком удобный, чтобы его сбросить. Собственная слабость порой просто ужасала Филиппа.
– Убирайся, – процедил сквозь зубы Роджер. – Прочь с моих глаз. Возвращайся в колледж.
– Роджер, пожалуйста, не надо, – напряженным голосом произнесла Элизабет.
Он не удостоил жену даже взглядом.
– Ты уже убил мою сестру, – проговорил Филипп ледяным тоном. – Теперь то же самое хочешь сделать со мной.
– Филипп! Перестань... – тщетно умоляла Элизабет.
– Да, ты сломал, уничтожил всех своих детей, – продолжил Филипп обличительным тоном.
– Чего ты мелешь... – начал Роджер.
– Ничего ты о своих детях не знаешь, – нажимал Филипп. – И если я лжец и слизняк, то это вы... вы оба, – он развернулся к матери, – меня таким сделали. Так что примиритесь с этим. Как примирились с гибелью своей дочери. – Он наблюдал за лицами родителей, понимая, что стрелы попали в цель. – Черт с вами. Я пошел собирать вещи. – Он вышел, гордо подняв голову, зная, что одержал победу.
Спустя пять минут в его дверь мягко постучала Элизабет и протянула чек на две тысячи долларов. Глаза заплаканные, виноватые, руки дрожат. Она быстро поцеловала сына в щеку и ушла.
Роджер тоже проглотил крючок, но не так быстро. Он появился во дворе с чеком в руке, когда Филипп уже завел свой «порше». Абсолютно пьяный, хуже, чем обычно после ужина. Холодная война детей с родителями была своего рода традицией в их семье. Констанс победила, но заплатила слишком дорогую цену, у Сары получилось гораздо лучше. Но никто из них не воевал так искусно, как Филипп.
Не встречаясь с отцом глазами, сын медленно тронул машину. Он получил то, что хотел, – два чека, по одному от каждого страдающего комплексом вины родителя. Проблема состояла в том, что старшие Джеймисоны всегда путали деньги с любовью. Будучи неспособными окружить своих детей настоящим теплом, в котором те отчаянно нуждались, родители выписывали чеки.
Филипп выехал из внутреннего двора на улицу. В голове и в душе все смешалось – он не знал, то ли торжествовать победу, то ли горевать. Дорога была извилистая, а он ехал довольно быстро. По каменному мосту с однополосным движением промчался на скорости шестьдесят миль в час. Он думал о Саре – только она могла привести в порядок его чувства. Как там сестра, все ли у нее в порядке? Он мог ей позвонить, но Сара взяла с него обещание делать это только в крайних случаях. А ему так хотелось услышать ее голос.
Филипп был настолько погружен в свои мысли, что на крутом повороте чуть не столкнулся в лоб со встречной машиной, заставив ее свернуть на обочину, в грязь. Он заметил только цвет автомобиля – белый, а затем снова включил понижающую передачу и прибавил газ.
Посмотрел в зеркало заднего вида, пробурчал под нос:
– Пошел ты... – И скрылся в тумане.
В левом внутреннем кармане покоились аккуратно сложенные чеки, добытые с таким трудом.
