Крис Хаслэм - Двенадцать шагов фанданго
— Мартин, ты дерьмово выглядишь, — рассмеялся Гельмут. Его костлявые белые ягодицы заалели, когда он нагнулся, чтобы включить свою походную плитку. — Кофе?
— Да, — ответил я, отводя взгляд, когда мои глаза привыкли к полумраку камеры. За все годы проживания в Европе я так и не смог научиться чувствовать себя комфортно и уверенно, как все европейцы, при виде наготы. — Знаешь что…
Гельмут прервал меня, подняв руку.
— Погоди, — сказал он, — послушай это: у Альберто новое объявление.
«Итак, вы едете в своей машине, — говорил диджей Альберто, — а этот мужчина выступает по радио. Он сообщает вам все больше и больше свежей информации, которая призвана разжечь ваше воображение и заполнить ваш досуг. Он говорит, что вы не мужчина, поскольку не курите те же сигареты, что и он. Как часто случается такое? Слишком часто, не правда ли? Говорю вам, друзья, курите „Винстон“, и вы забудете чувство неполноценности. Курите „Винстон“. Будьте мужчинами».
Раздался звук падения какой-то пластиковой вещи на пол. Я взглянул на Гельмута.
— Кончилось, — произнес я.
— Тсс, — шикнул Гельмут. — Будет продолжение.
«О'кей, — продолжил Альберто. — Что это за шелудивый пес? Кожа да кости, роется в мусоре и ест фрукты, потому что кто-то слишком беден, чтобы накормить его, а он слишком глуп, чтобы научиться ловить кроликов. Отошлите этого тощего пса на ферму Фернандо Леона Неро, дайте ему отъесться лошадиным мясом! Предложение действительно на ограниченный срок. Сообщите сроки и условия. Узнайте у Фернандо Леона Неро подробности. Теперь, э-э, Стив Харлей и Кокни Ребел…»
— Что за чертовщина? — спросил я Гельмута.
— Думаю, это дохлая лошадь, — ответил он. — Там, в долине. Так о чем ты говорил?
— Ты ведь знаешь о французе, который ошивается у меня?
Пол помещения был отполирован тревожными шагами давно почивших узников. Гельмут передал мне чашку кофе. Он прошел позади меня и сел на кровать.
— Да, Иван, — кивнул он. — И что же?
Я отхлебнул кофе. Сахара в нем не было.
— С ним очень плохо. — Я сделал еще один глоток. Этого будет достаточно. — Кажется, он покалечил ногу, от нее сильно воняет, возможно, это гангрена.
Гельмут глубоко вдохнул воздух.
— Тебе нужно отвести его к врачу.
— Он не пойдет.
— Но он нуждается в этом, — сказал Гельмут раздраженно. — Он что, хочет умереть?
Я бросил взгляд на хребет Монтекоче и допил кофе.
— Непонятно. Не думаю, что он боится погибнуть из-за ноги. Он беспокоится только о том, чтобы не встречаться с врачами, постоянно повторяет: «Никаких докторов».
— Возможно, у него есть тайна… — задумчиво произнес Гельмут.
— Возможно, — согласился я, — но он унесет ее с собой в могилу, если я о нем не позабочусь.
Гельмут встал и обернул вокруг бедер скатерть из Раджастана. Похоже, он почувствовал наконец, что меня смущает его нагота. Взял эмалированный кофейник и вновь наполнил наши чашки.
— Тебе нельзя вести Ивана к врачу против его воли. Такова медицинская этика.
— Гм, — кивнул я медленно и с мудрым видом. Этика была для меня неизвестной величиной. — Значит, мне следует оставить его гнить, так?
— Ты ощущаешь себя ответственным за его судьбу? — парировал Гельмут.
Я вздохнул. Еще слишком рано заводить такой разговор. Я повернулся и прислонился к подоконнику.
— Не знаю. Мне известно только, что он болен как свинья, от него воняет. Луиза придет в бешенство, если я с ним что-нибудь не сделаю.
Гельмут протер маленькие круглые очки углом своей набедренной повязки, снял их и встал передо мной, заложив руки за спину и глядя так, словно он Ганди, попавший в гестапо.
— Я скажу, что тебе нужно делать, — заявил он. — Тебе следует повести своего приятеля к знахарке.
Это было стоящее предложение. Антониту ла Буэну упоминали в разговорах довольно часто, хотя я с ней никогда не встречался. Ее репутация целительницы не подвергалась сомнению в этих краях. Каждый знал кого-то, кто рассказывал, что осла его дяди, ребенка сестры или сифилис соседа вылечила эта старуха, проживавшая в каменном жилище. Сам Хенрик утверждал, будто был спасен ее магической силой. Опухшего и бездыханного, признанного врачом безнадежным, отец привез его глубокой ночью, миновав усеянное валунами ущелье, в дом Антониты ла Буэны. Раньше они никогда у нее не бывали. Антонита встретила их у реки, где заговаривала рыбу. Она сказала отцу Хенрика, чтобы он возвращался с сыном домой, потому что с ребенком все в порядке. Младенец Хенрик действительно оказался здоровым и в подтверждение диагноза старухи вырос прекрасным парнем.
M-да, это на самом деле было стоящее предложение. Может, одновременно она поможет и Луизе.
Я выкурил на пару с Гельмутом закрутку с марихуаной и отправился домой, поглядывая на луну и чувствуя себя достаточно здоровым и уверенным. Панический страх вчерашней ночи остался позади. Я продрался сквозь занавеску, стащил через голову тенниску и приступил к исполнению своего сомнительного долга.
— Приятель, решено, — объявил я. — Мы отведем тебя к знахарке, понимаешь, к une sorciere.[8]
Он еще плотнее закрыл глаза и застонал. Я продвигал свою идею.
— Подожди немного. Я достану кое-какие медикаменты для нашей поездки. — Он запротестовал, когда я взбирался по лестнице в спальню, но протестовал по-французски, и я не обращал на него внимания.
Сердитая Луиза лежала в кровати, широко раскрыв глаза. Она повязала шарфом лицо, надела наушники.
— Этот вонючий мерзавец должен убраться! — крикнула она голосом, который, возможно, считала громким шепотом.
— Он уходит, — согласился я. — Где ты была?
— На улице, — ответила она. — А что?
Я пожал плечами.
— Просто поинтересовался. Я с прошлого вечера не знаю, где ты. Вот и все.
— Вот как? — произнесла она лукаво. — Теперь ты знаешь, где я, не правда ли?
Я устало покачал головой. Было еще слишком рано, чтобы скандалить.
— Не важно, — вздохнул я.
Мой запас наркоты лежал на письменном столе. Упаковка значительно полегчала по сравнению с тем, какой была. Луиза завтракала в постели, но стоило ли на это жаловаться? Я разделил запас на две толстые дорожки и одну тонкую. Две первые предназначались для меня, поэтому я не волновался, спускаясь по лестнице.
— Эта дорожка для тебя здесь, — сказал я Ивану с улыбкой, — а другая ожидает тебя в фургоне.
Он неуклюже подался вперед, занюхал тонкую дорожку и взглянул на меня.
— Все же я не пойду.
Он повторял то же самое или варианты этого весь путь до фургона. Гельмут, Микки, Мамут и я пронесли его на стуле по пустым улицам, как какого-нибудь старого подагрического принца, путешествующего по городским развалинам. Мы уложили Ивана, губы которого напоминали кровоподтек, а лицо приобрело пепельный цвет, на матрас в задней части фургона и покурили по очереди закрутку с марихуаной.
— Кто со мной поедет? — спросил я приятелей, когда они закончили курить.
Они уперлись взглядами в землю и что-то бормотали. Проявил инициативу Мамут.
— Я не поеду, — сказал он, — еще увидимся. — Попрощался и ушел.
Я бросил взгляд на Микки. Он встретил мой взгляд и покачал головой.
— Нет, дружище, — вздохнул он. — Я не из тех, кто крутится вокруг знахарок.
— Сколько знахарок ты знаешь, в таком случае? — спросил я с вызовом.
Его глаза никогда не бегали.
— Многих и многих, — признался он. — Я найду тебя позже. — Он поднял кулак вверх. — Кремень!
Мы наблюдали, как Микки, хромая, пересекал площадь.
— Он сказал «кремень»? — спросил я Гельмута.
Тот устало кивнул:
— Он часто говорит таким образом. Это означает нечто вроде «до свидания» или что-то в этом роде.
Мне понадобилось десять минут, чтобы уговорить Гельмута поехать со мной. Он назначил свидание какой-то женщине и не хотел ее подводить. Однако мы с ним достигли неписаного соглашения, по которому я должен сделать все возможное, чтобы помочь ему организовать свое маленькое дело по торговле наркотиками взамен на его помощь в разных обстоятельствах. Сегодня, сказал я ему, мне нужна небольшая услуга.
Через двадцать минут во время проезда по еще тенистой долине мы вспомнили, что забыли захватить стул.
— Обойдемся без него, — сказал я.
— Каким образом? — поинтересовался Гельмут. — Как мы пронесем его три-четыре километра через ущелье?
— Не знаю, — пожал я плечами. — Будем нести по очереди или как-нибудь еще. Сделаем носилки из дерева или какого-нибудь хлама. — Я закурил сигарету. — Все, что нужно, — два шеста и одеяло.
Гельмут посмотрел удрученно.
— У нас нет ни того ни другого, — пробормотал он, но его пессимизм и прагматизм не могли испортить мне день.
Стояла прекрасная погода, я ехал под сияющим солнцем, при легком приятном гудении автомобиля и включенном радио, раскинувшаяся передо мной живописная местность пленяла живой красотой. Правда, в задней части фургона лежал француз с гангреной, но не вечно же мне таскаться с ним!
