Марк Олшейкер - Охотники за умами. ФБР против серийных убийц.
В 1969 году на Рождество я собрался домой. Чтобы сесть на вылетающий в Нью-Йорк самолет, предстояло проехать сотню миль до Амарилло, а мой «фольксваген»-жучок для такого путешествия находился не в лучшей форме. Поэтому мой друг по базе Роберт Ла Форд ссудил мне свою «Кар манн Чию». Я неохотно уезжал с рождественской вечеринки Специальной службы, но иначе не смог бы успеть к нужному рейсу в Амарилло.
В Ла-Гуардиа меня встретили родители, и, выходя из самолета, я сразу заметил, что они необычайно бледны, чуть ли не на грани обморока. Я не мог понять почему. Жизнь моя была в конце концов устроена, и я больше не давал поводов для разочарований.
Оказывается, родителям сообщили, что недалеко от базы на «фольксвагене», по описанию походившем на мой, разбился неизвестный военнослужащий, и пока я не вышел из самолета, они не представляли, жив я или умер.
Мне рассказали, что во время вечеринки Роберт Ла Форд, как многие другие, напился до бесчувствия. Какой-то офицер и сержант отнесли его в мою машину с торчащими в замке зажигания ключами и запихнули внутрь. Ла Форд очнулся и попытался уехать с базы. В тот день шел снег и подмораживало, и он наскочил на пикап с женщиной и детьми. К счастью, семья не пострадала, но в моей хлипкой машине Роберта кинуло на руль и выбросило из ветрового окна. Он скончался на месте.
Его смерть меня потрясла. Мы были очень близки, и меня преследовала мысль: не воспользуйся я его хорошей машиной, трагедии могло бы не произойти. Вернувшись на базу, я собрал его вещи, упаковал и отослал родным. Потом пошел посмотреть на свою искореженную машину и представил Роберта в момент аварии. Я был с ним вместе, когда он покупал рождественские подарки родителям. Они пришли по почте в тот же день, когда в дом постучали офицеры ВВС, чтобы сообщить старикам о смерти сына. Но я был не только раздавлен, но и чертовски зол. Подобно следователю, каким я и сделался позже, все спрашивал и спрашивал сослуживцев, пока круг подозреваемых не сузился до двух человек. Я нашел мерзавцев в их собственном кабинете, сгреб за грудки, поставил к стене и начал молотить. Меня пришлось оттаскивать — не подействовала даже угроза военного суда; я знал лишь одно: эти двое убили моего лучшего друга. Военный суд был бы хлопотным делом: ему пришлось бы рассматривать мое официальное обвинение, выдвинутое против двух военнослужащих. К тому времени война во Вьетнаме пошла на убыль и солдатам, у которых до демобилизации оставалось несколько месяцев, предлагали сократить срок. Кадровики так и решили, и, чтобы все спустить на тормозах, меня уволили досрочно.
Еще во время службы я кончил колледж и получил диплом магистра в области психологии трудовых отношений. И теперь жил в Кловисе на пособие демобилизованным — 7 долларов в неделю, занимая подвал без окон в трехэтажном особняке и сражаясь со свирепыми клопами, которые бросались на меня развернутым строем, стоило погасить свет. Поскольку у меня больше не было возможности пользоваться спортивным инвентарем базы, пришлось записаться в захудалый оздоровительный клуб, обстановка которого как нельзя более соответствовала интерьеру моей квартиры. Осенью 1970 года в этом клубе я встретил Фрэнка Хейнса, оказавшегося агентом ФБР. Он руководил отделением в Кловисе, которое состояло всего из одного человека. Мы подружились. Оказалось, что от ушедшего в отставку командира базы он слышал обо мне раньше, и теперь начал склонять к работе в Бюро.
До этого у меня никогда не возникало серьезной мысли о правоохранительных органах. Я считал, что, имея такой диплом, как у меня, вполне резонно рассчитывать на карьеру промышленного психолога: работа в большой компании — общение с кадрами, помощь служащим и снятие у них стресса — обещала вполне солидное и предсказуемое будущее. До этого я общался с ФБР один-единственный раз — еще в Монтане, когда украли мой чемодан, который я отправил домой. Местные агенты ФБР сняли с меня показания, решив, что я подстроил все дело сам, чтобы получить страховку. У них, естественно, ничего не вышло, и теперь я размышлял: если в ФБР такая работа, то нечего на нее и зариться.
Но Фрэнк был настойчив и убеждал, что из меня выйдет хороший специальный агент. Несколько раз приглашал к себе на обед, познакомил с женой и сыном, показал оружие и корешки чековой книжки, и я не мог не признать, что ничего подобного у меня не было и по сравнению с моим унылым существованием Фрэнк жил как король. Тогда я решил попробовать.
Фрэнк так и продолжал работать в Нью-Мексико, и через несколько лет наши дорожки вновь пересеклись, когда я приехал, чтобы свидетельствовать перед судом по делу, которое он расследовал: была жестоко убита женщина, а труп, чтобы не опознали, сожжен. Но осенью 1970 года я ни о чем таком не помышлял.
Фрэнк послал мои документы в региональное отделение в Альбукерке, и мне направили тесты согласно принятым в Бюро для оперативного состава параметрам. Оказалось, что, несмотря на хорошее физическое состояние и развитую мускулатуру, я при своих шести футах двух дюймах роста и весе в 220 фунтов превышал норму на 25 фунтов. А нарушение весового стандарта позволялось в ФБР одному лишь легендарному директору Эдгару Гуверу. Поэтому следующие две недели я поедал одно желе Нокса (Наименование фирмы, производящей продукты питания. — прим. ред.) и крутые яйца, стараясь сбросить лишние фунты, и три раза ходил в парикмахерскую, прежде чем добился пристойного вида для фотографии на документ.
Наконец в ноябре мне предложили испытательный срок с первоначальной зарплатой 10 869 долларов, и я выбрался из своего гнетущего жилища без окон. Интересно, что бы я в то время подумал, если бы мне сказали, что большую часть рабочего времени мне придется проводить в другом подвале без окон, разбирая тяжелые запутанные дела.
3. Пари на капли дождя
Много вложишь, кое-что сможешь взять. Эту истину постоянно вколачивали в головы новичков. В правоохранительных органах почти каждый стремился к карьере специального агента государственного Федерального бюро расследований Соединенных Штатов Америки, но только немногие избранные могли рассчитывать на такую возможность. Долгая и славная история Бюро восходит к 1924 году, когда никому не известный юрист Джон Эдгар Гувер принял коррумпированное, плохо финансируемое и неграмотно руководимое агентство. И тот же самый, но уже семидесятипятилетний Гувер твердой рукой решительно управлял почтенной организацией, когда я вступал в ряды ее сотрудников. Так что нам лучше было не подводить ФБР.
Телеграмма директора предписывала мне явиться к девяти утра 14 декабря 1970 года в комнату 625 Старого Почтамта на Пенсильвания-авеню в Вашингтоне, где мне предстояло начать четырнадцатинедельный курс обучения, призванный превратить меня из рядового гражданина в агента ФБР. Перед этим я заехал домой на Лонг-Айленд, и отец проникся такой гордостью, что вывесил на фасаде американский флаг. То, чем я занимался раньше, не требовало хорошей гражданской одежды, теперь же он приобрел мне три темных «официальных» костюма — синий, черный и коричневый, белые рубашки и две пары остроносых ботинок — тоже черные и коричневые. А потом отец отвез меня в Вашингтон, чтобы в свой первый рабочий день я не опоздал на службу. На внедрение в ФБР в соответствии с уставом и принятым ритуалом Бюро ушло совсем немного времени. Руководивший церемонией введения в должность агент приказал разобрать наши золотые значки и, произнося клятву, не сводить с них глаз. Мы говорили хором и впивались взглядом в женщину с завязанными глазами и весами правосудия в руке, давая обещание поддерживать и защищать Конституцию США от внешних и внутренних врагов.
— Поднесите ближе к лицу! Смотрите внимательнее! — требовал специальный агент, и мы старательно скашивали глаза на наши значки.
Мой класс начального обучения агентов состоял из одних белых и только мужчин. В 1970 году в ФБР было мало темнокожих и ни одной женщины. Они появились после завершения долголетнего правления Гувера. Да и тогда, казалось, его тень из-за гроба ещё долго влияла на работу Бюро. Возраст большинства курсантов колебался от двадцати девяти до тридцати пяти лет. Так что в свои двадцать пять я оказался чуть ли не самым молодым.
В наше сознание постоянно вдалбливали, что наш долг — повсюду выискивать советских шпионов, которые стремятся нас завербовать и выведать государственные секреты. Особенно предостерегали против женщин! Промывка мозгов оказалась настолько эффективной, что, когда меня пригласила пообедать работавшая в нашем здании симпатичная девушка, я начал опасаться, уж не ловушка ли это или провокация.
Академия ФБР на военно-морской базе в Квонтико еще не была достроена и полностью не вступила в строй. Там мы занимались огневой и физической подготовкой, а аудиторные занятия проходили в здании Старого Почтамта в Вашингтоне. Первое, чему учили курсанта, — что он должен вести огонь только на поражение. В этом правиле крылась жестокая философия и железная логика: раз выхватил оружие — значит, принял решение стрелять. Если оценил ситуацию как достаточно серьёзную, чтобы открывать огонь, — значит, готов отнять чужую жизнь. В сумятице события редко представляется возможность обдумывать целесообразность выстрела и заниматься гимнастикой ума. Пытаться уложить объект на землю пулей или просто остановить оказывается слишком опасным. Значит, нельзя неоправданно рисковать собой или другой потенциальной жертвой.
