Яна Розова - Воронка
Паша не мог оторвать глаз от безвольной женской руки, болтавшейся на весу и такой маленькой, что казалось будто принадлежит она ребенку, а не взрослой женщине. Он и сам не знал, что сейчас чувствует. Вроде бы его возмутила эта грубая и беспощадная расправа и, кажется, ему неприятно, что такое случилось в его квартире. Но, в сущности, какое ему дело? Эта Ника и самому Паше показалась весьма и весьма странной особой. Говорит что-то несуразное, несусветное. Ему нужно глотнуть алкоголя, необходимо позарез, его уже кошмарит от всей этой накипи!
— Видите ли, — снова заговорил мужчина. Павел оторвал взгляд от светлого пятна волос, растаявшего в полутьме коридора, и поднял глаза на собеседника. Лицо этого человека явно привыкло менять свои выражения быстро и убедительно. Он, вообще, был похож на актера, привыкшего профессионально использовать свою внешность. Но на хорошего актера. — Видите ли, это семейное дело, так сказать. Ника немного не в себе. Может, вы заметили, что она чушь несет? — Паша никак не отреагировал на вопрос, но мужчину это не смутило. — Так вот, мы нашли для нее хорошего специалиста, а она убегает, не хочет лечиться. Это все очень тяжело и хлопотно, понимаете? — Он достал из кармана тяжелый, блеснувший желтым металлом, портсигар и одним гусарским жестом откинул крышку перед самым носом Павла.
— Я просто хочу попросить вас не рассказывать никому о том, что произошло и вообще о том, что Ника была у вас. Мы договорились?
Паша вытянул из шикарного портсигара сигарету, с трудом удержавшись от дурацкой шутки. Ему вдруг захотелось попросить у своего гостя пару сигареток про запас с комментарием: «Сам-то я не курю, вы знаете, но в камере пригодится!». Мужчина расценил следы внутренней борьбы на испитом и помятом лице парня, хозяина зашарпанной однушки, по-своему:
— Вот, возьмите! — Вместо портсигара перед Пашкой возникла веселенькая зелененькая бумажечка.
Внезапно Пашке стало тошно. Надо выпить, вот что! Он брезгливо наморщил нос, усыпанный рыжими веснушками и, поворачиваясь спиной к протянутой сотке, сухо сказал:
— Вам пора, вас приятель ждет!
Наверное, мужчина в сером пальто сообразил, что сморозил глупость.
— Э… извините, — услышал Паша за своей спиной, — я все же надеюсь на ваше понимание!
— Ага! — невнятно отозвался Седов, удаляясь в направлении кухни.
Хлопнула дверь.
…У ларька Паша нарвался-таки на встречу с Ежевикой. Она вывернулась из-за угла, увидела друга детства, устало улыбнулась ему и оттянула еще на пятнадцать минут долгожданную встречу с огненной водой.
Отношения их всегда складывались неровно. Дружили Паша и Вика с самого детства и с самого детства ссорились ужасным образом. Проблема заключалась в наивной болтливости Ежевики. Так, когда обоим приятелям было по десять, Пашка увлекся пиротехникой. В те времена петардами на улицах не торговали и приходилось самостоятельно раздобывать порох, селитру, спички и прочие расходные материалы. К тому же, надо было самому изготавливать боеприпас, рассчитывать пропорции составляющих, стараясь достичь максимальной боевой мощи снаряда. Паша в этом деле был талант — его самодельные бомбы взрывались круче чем у остальных пацанов. Вот, однажды и бабахнуло… На первом этаже их жилого дома повылетали несколько стекол, жильцы страшно перепугались, в общем, всякое такое. Пашка понял, что надо ложиться на дно. К сожалению, Ежевика была в курсе Пашкиного подвига и очень гордилась своим талантливым другом. Понятное дело, Пашку вскоре изобличили и ему здорово досталось.
Потом Ежевика ляпнула одноклассникам, что Паша влюблен в Светку Мордовцеву и все над ним смеялись. Потом подружка разболтала про курение за зданием школы… Словом, были дела! И каждый раз, после очередного воспитательного вливания со стороны педагогов и родителей, Паша клялся себе, что, во-первых, отлупит Ежевику, а во-вторых, больше не будет с ней водиться и не заговорит ни разу в жизни. Но подружка появлялась на его горизонте, просила прощения, выслушивала его гневные филиппики, иногда огрызалась, но чаще каялась так искренне, что Паша, в конце концов, прощал. Потом они ссорились снова.
Но однажды была и настоящая оттепель — это уже в восемнадцать. Как-то весной, под влиянием забурливших гормонов, Паша увидел какие красивые глаза у подруги его детства. Он стал очень внимательным к ней и даже подарил цветы. Теплым майским вечером они долго целовались в подъезде. Как не странно, Вика об этом никому не рассказала. Их романтические встречи, полные неумелой юношеской нежности, продлились до самого Пашкиного призыва, то есть, до осени. Потом Вика писала ему милые длинные письма и его сердце билось при виде только одного ее округлого почерка. Ко второму году службы письма стали короче. За пять месяцев до дембеля Паша узнал, что Вика выходит замуж. Он не слишком хорошо помнил свои переживания. Насколько тяжело ему было? Обиделся ли он на изменницу? Во всяком случае, через какое-то время после возвращения Паши из рядов, он снова оказался в одной компании с Ежевикой. Приятели забыли сентиментальные страницы из прошлого и общались почти по-прежнему — дружески, безбожно ссорясь и небрежно примиряясь почти каждую встречу.
Сейчас Ежевика была располневшей домохозяйкой при муже — бизнесмене. Пашина дорогая тетя Слава не раз высказывалась, подразумевая именно подружку племянника: «Если о женщине говорят, что она хорошая хозяйка, значит, больше о ней сказать нечего!». Относительно Ежевики все так и было: любимые дети, полон рот забот, бразильские сериалы, парикмахерская и магазины наполняли ее жизнь с утра до самого вечера. И все-таки, тетя Слава была немного несправедлива: о Виктории Звонаревой можно было бы еще сказать, что она очень переживает за своего друга детства. И пусть воспоминания о юношеском романе с Пашкой она похоронила под целым ворохом текущих дел, но не могла напрочь искоренить чувство вины за прошлое. Ей, не слишком хорошо знавшей реальные обстоятельства Пашкиной жизни, казалось, что она несет некую ответственность за нынешнее положение Пашиных дел. Если бы тогда она не поступила нехорошо, то была бы рядом с ним сейчас и смогла бы удержать его от алкоголизма и неизбежной деградации. Ежевика пыталась компенсировать свою прошлую подлость, стараясь при каждой встрече убедить Павла вернуться к нормальной жизни.
— Давай, я попрошу мужа помочь тебе найти работу! — горячо предлагала она. — Будешь среди людей — начнешь лучше себя чувствовать, общаться будешь, друзей себе найдешь порядочных, девушку! Нет, правда! Ты же симпатичный, молодой… Ну и что, что тридцать четыре?! Мне тоже тридцать четыре и в петлю я не лезу! Паша, что это у тебя в пакете? — Ежевика не стеснялась сунуть свой маленький острый нос в шуршащий мешок Пашки, — Бутылка? Вот дурак! Ну, дурак, и все! Нет, я этого так не оставлю! Все, берусь за тебя. Потом ты мне спасибо скажешь.
Досадливая морщинка прорезала лоб Седова, и Ежевика чувствовала его обычное замкнутое равнодушное отчуждение. Будто он на другой планете, будто не такой как все и не хочет жить путем. Или знает больше других. Всегда задавался, с самого детства!
— Ага, Викочка, спасибо! — с вымученной вежливостью отвечал друг детства. — Я, извини, спешу.
А если продолжить наседать с предложениями, то можно нарваться на откровенно грубый тон:
— Тебе какое дело? Оставьте все меня в покое!
Сегодня все могло бы повториться, но вот только подруга детства выглядела совсем несчастной. Обычная жизнерадостная улыбка не осветила ее лицо при виде рыжих вихров Пашки и, заметив это, он сам остановился перед ней.
— Ты чего такая грустная?
Ежевика подняла на него покрасневшие глаза. Кажется, она недавно плакала.
— Да так, — голос звучал непривычно вяло, — у мужа неприятности. И еще в аварию попал…
— Серьезно разбился? — Паша не слишком хорошо знал мужа Вики, Алексея Звонарева. Кажется, у Звонарева был цех по производству мягкой мебели и, вроде бы, был он удачлив в делах и о семье заботился не в пример лучше многих других. Еще, кажется, бзик у него был на автомобилях: любил машины в стиле ретро, имел пару редких и весьма ценных динозавров, участвовал во всяких выставках и автопробегах, где собирались такие же чокнутые на рухляди энтузиасты. Учитывая последнее обстоятельство, Паша задал и второй важный вопрос: — На чем ехал?
— На «Порше» своем любимом. — Вика произносила название автомобиля с ударением на первый слог. Это мешало Пашке сосредоточиться на рассказе, но умничать и поправлять подругу сейчас казалось лишним. — Управление отказало…
«Porsche 911» 1963 года был избранной колымагой Звонарева. Этот почтенный экземпляр пыхтел — кряхтел, но не рассыпался, потому что почти все потроха были в нем новые. Но, видимо, Алексею не повезло и автомобиль подвел.
