Билл Нэйпир - Икона и крест
— Карибское золото! Это уж наверняка, мистер Чандлер, — согласился с подошедшим Турок.
Тут что, все знают всех?
— И аутодафе, если только нам не добавят людей.
— Аутодафе? — спросил я.
Чандлер удивленно на меня посмотрел.
— Ты не знаешь, что такое „аутодафе“?
Я смутился и помотал головой. Тот, откинувшись, захохотал.
— А на борт тебя заманил, разумеется, Турок!
— Я сам хотел попасть на корабль, и никакой Турок меня не упрашивал!
— Осторожней! Не задирай юного шотландца, — сказал Турок словно в шутку.
— У него крутой нрав, и он способен на любую жестокость, — радостно присоединился Майкл. — Я собственными глазами видел трех человек, которые с воем катались по земле, пытаясь засунуть на место выпущенные им кишки!
Я предпочел не спорить, решив, что среди моих новых товарищей такая слава не помешает.
— Готов поспорить, что загрузка корабля — уловка, — сказал человек по имени Хангер. — Рассчитанная на лазутчиков Мендосы. Мы наверняка зайдем в Портсмут и возьмем там еще провизии и людей. А пока рано что-либо говорить.
Раздираемый любопытством, я спросил:
— Мендосы?
Человек по имени Чандлер откликнулся:
— Что за отсталый народ эти шотландцы! Ты знаешь вообще хоть что-нибудь?
— Я знаю, как перерезать глотку!
Чандлер прищурился. Наверное, прикидывал, где в моих словах хвастовство, а где — правда. Сказать он ничего не успел. К нам шел невысокий плотный человек с короткой дубинкой в руке. Держал он ее как-то странно. В следующую секунду я заметил, что у него не хватает на руке двух пальцев. Борода и бакенбарды были такими густыми, что они делали его похожим на какое-то животное, покрытое мехом. На меня уставились маленькие свиные глазки, чем-то похожие на камешки.
— Заканчивайте и принимайтесь за погрузку!
— Есть, мистер Солтер!
Меня поразила раболепность в голосе Турка. Что-то подсказывало мне, что слава пятнадцатилетнего головореза не произведет на бородача особого впечатления.
Волшебство следующих дней невозможно описать! Подчиняясь хриплым командам мистера Солтера, мы поднялись на мачты и поставили паруса. С высоты мачты я видел большую часть Лондона и даже немного за ним. Паруса наполнились ветром, и мы заскользили по Темзе. Турок показал, где Гринвич и Айл-ов-Догз. Река постепенно расширялась, и к концу первого дня до ближайшего берега было не меньше мили. Тогда на корме зажгли огромный фонарь, и дальше корабль шел в темноте. Вскоре к горлу у меня подкатила тошнота, и я, под смех окружающих, поспешил вдоль прохода, выбрался наверх, пробрался к фальшборту и опустошил желудок прямо в море.
На третий день подгоняемый криками мистера Солтера корабль начал поворачивать к большому городу с огромной гаванью. Вдоль берегов тянулись ряды хорошеньких белых домиков и лавок, а на улицах было полно людей. Я как раз убирал парус, название которого было для меня настоящей загадкой. И располагался он на высоте, достаточной, чтобы испугать меня. Мы работали вместе с Хангером и Турком.
— Что это за город?
— Плимут!
Корабль скользил вдоль длинной пристани, сплошь заваленной мешками, бочками и всякими другими грузами. Несколько детей приветственно нам махали. Мы проплыли мимо какого-то парусника, который был немногим меньше нашего.
— „Лайон“, — произнес Хангер с благоговением.
— И „Роубак“, — сказал Турок. — А это что за корабли?
Турок, судя по всему, не умел читать.
— „Дороти“ и „Элизабет“, — ответил ему Хангер.
Но восхищаться нам было некогда. Нас ждала погрузка. Солдат в порту собралось видимо-невидимо. Я с удивлением заметил, что копья у них такие же, как у меня. Такого количества запасов я не видел за всю свою жизнь! Сундуки, бочонки, мешки, бочки побольше, корзины с сушеной рыбой, с черносливом… А уж сидра, вина и пива было столько, что все собравшиеся могли бы не просыхать месяцами!
С пристани раздался хриплый окрик:
— Дорогу!
Люди с короткими дубинками, одетые в морскую форму, гнали несколько десятков изнуренных, серолицых мужчин самых разных возрастов. Некоторые из них были пьяны.
— Кто они? — спросил я у Турка, с которым мы закатывали бочку в подвешенную к лебедке сеть.
— Судя по виду, острожники, — ответил тот. — И кабацкий сброд.
Кажется, Турок забыл, что впервые я увидел его как раз в кабаке.
— Насильно взятые на флот, — просветил меня Хангер. — Люди боятся служить. После экспедиции сэра Хамфри удивляться тут нечему.
Другой матрос, по имени Хог, вытер лоб.
— Говорят, перед той бедой рулевой слышал странные голоса, а на крючок им попадались необыкновенные морские твари. А незадолго до потопившей их бури мистер Кокс видел белые скалы, которые исчезали, как только корабль к ним подходил.
— Чушь, — сказал мне Чандлер. — Люди боятся идти в плавание, наслушавшись астрологов. А у тех планеты не так выстроились. Юпитер и Сатурн встретились на восьмидесяти трех градусах, так что мы вступили в век Огненного Треугольника. Пришли времена великих бедствий. Путешественникам Томас Портер пророчит лютые муки, а Юан Ллойд обещает нам тьму-туман, бурю-ураган и всякие другие напасти!.. Басни, годящиеся разве что для баб, — продолжал наставлять меня Хангер. — Многие матросы и вправду верят в эту ахинею. Шотландец, дела обстоят совсем не так. Людей в этом плавании пугает кое-что из нашего мира — дух и небеса тут ни при чем. Люди боятся аутодафе.
Опять это слово, которое всегда произносится с таким страхом. Даже манящий блеск карибского золота не мог пересилить эту боязнь.
На то, чтобы набить трюмы „Тигра“, ушло три дня непосильного труда. Десять пушек, внесенных на борт по частям, собрали уже здесь. Я тогда еще подумал, что эти громадные орудия должны были развеять опасения Турка и его друзей. Теперь на борт взошли матросы и солдаты. На корабле вдруг стало очень тесно, прямо повернуться было негде. И тогда же появились джентльмены.
День подходил к концу, когда Турок вдруг изо всех сил замахал мне, чтобы я подошел. Мы свесились через фальшборт и стали смотреть на маленькую группу внизу.
— Вон сам Уолтер Рэли, — сказал Турок с благоговением. — Он фаворит королевы, недавно произведен в рыцари! Рядом с ним стоит Томас Хэрриот.
— О Господи! Филип Амадас! — воскликнул Хангер в смятении, когда из кареты вышел какой-то крошечный человечек.
— А эти кто? — спросил я.
Из второй кареты вышли двое людей, которые выглядели очень странно. С ними было еще несколько джентльменов.
— Весь Лондон их знает, — ответил Турок. — Их зовут Мантео и Уончес. Туземцы, привезенные из Америки.
— Все ясно, — сказал Хангер. — Мы направляемся в Америку.
— Наверняка через Вест-Индию, — добавил Турок. — Заодно и пограбим немножко…
— Да будут благословенны пушки!
Дел мне хватило до самого вечера: на борт погрузили кур, свиней и коз. Мистер Солтер выделил для меня на палубе совсем узенький прямоугольник. Однако я справился и полагал, что, несмотря на тесноту, прекрасно все устроил, в связи с чем испытывал некоторую гордость. Наконец на борт поднялись джентльмены, большинство — на „Тигр“. Оставшийся на пристани Рэли сел в карету и уехал.
Девятого апреля тысяча пятьсот восемьдесят пятого года наши корабли бесшумно вышли из плимутской гавани. Меня разом охватили волнение и мрачные предчувствия. Однако прошло еще целых тринадцать дней, прежде чем я отважился спросить Турка об аутодафе».
ГЛАВА 8
«Все началось незадолго до моей первой стычки с мистером Солтером. Теперь я благодарен ему за ту трепку. Не потому, что исполнился ненависти к своему обидчику (а я исполнился), но потому, что тогда же решил расстаться с кабацким сбродом — чего бы мне это ни стоило — и войти в круг джентльменов.
Следуя указаниям и во всем повторяя Турка, я взбирался на мачты, тянул за веревки до тех пор, пока мои ладони не начинали кровоточить, драил палубу и выполнял все требования мистера Солтера.
Меня постепенно охватывало странное чувство, связанное каким-то образом с моим желудком. Ожидание чего-то нехорошего, которое трудно описать… День ото дня оно росло, и в конце концов все мое существо наполнила уверенность в собственной никчемности. Еще немного, и я захотел бы умереть.
Это случилось на самом верху, на брам-стеньге. Турок сидел верхом на рее, а я, сам не свой от страха, тянул за веревку, как он мне говорил. Отсюда я видел все пять кораблей, разбросанные тут и там среди бурлящего моря. Они перекатывались с боку на бок, поднимались, опускались, вертелись, а ветер все гнал и гнал их по волнам. На такой высоте качка казалась куда сильнее. Я припоминал какой-то принцип, связанный с рычагом, высказанный… Аристотелем, что ли? Впрочем, я был слишком несчастен и напуган, чтобы как следует все обдумать. Брам-стеньга раскачивалась из стороны в сторону, ужасное ощущение усиливалось.
