Джон. Дж. Нэнс - Час Пандоры
Роджер неистово переплел пальцы и уставился на спинку сиденья. Он ненавидел подобные стычки, но выбора у него не было. Помощник глубоко вздохнул и наконец повернулся к Уилсону.
– Вы ведь знаете, как меня волнует это интервью, верно? Помните, я говорил вам, что они могут задать вам неприятные вопросы о налогах, в частности, по поводу госпиталя в Канзас-Сити, правильно?
– Да, да, да. Помню, но я могу с этим справиться. Разве я не управлялся со всем этим в течение сорока лет, хвала Господу?
Роджер заерзал на сиденье.
– Сэр, а вы не думаете, что именно Богу было угодно задержать нас на этом рейсе, чтобы вы не попали на шоу?
Хороший аргумент, и Роджер знал это. В прошлом такое срабатывало.
Уилсон фыркнул и покачал головой. Он терпеть не мог, когда его помощник оказывался прав. Предполагалось, что только преподобный может все, а не скромный коллега, сидящий слева от него. Но может быть, ему и вправду слишком хотелось рекламы, а от шоу на телевидении попахивало кровью. Освещение на всю страну отрицательного сальдо сети больниц Уилсона было не слишком хорошей идеей для бизнеса именно сейчас. «Бизнес по спасению душ и жизней», – напомнил Уилсон сам себе. Никогда не забывай о твоем имидже!
Преподобный Уилсон выпрямился на покрытом синтетическим бархатом сиденье первого класса, его лицо приобрело мрачное выражение, но этого никто не видел. Он представил себя с самым благочестивым выражением лица, в руках библия, кругом направленные на него микрофоны. «Мой бизнес, сэр, это нести слово Господне людям». Непроизнесенная фраза звучала так же хорошо, как и всегда. Он человек духа, а не бухгалтер, и старается служить Богу, а не Мамоне.
Проповедник вдруг осознал, что ему неинтересно знать противоположную точку зрения. Ему просто хочется попасть в Нью-Йорк.
* * *Подальше рядов на тридцать Кейт Эриксон передал трубку своей жене Лизе и закусил губу. Дети показались ему веселыми, и свояченица не огорчилась из-за того, что они задерживаются с прилетом. С этим опозданием времени на пересадку на местный рейс у них будет слишком мало. Они точно на него не успеют.
Кейт взглянул на Лизу, говорившую с двухлетним Джейсоном, а потом с пятилетним Томми. Малыш еще не мог поддерживать разговор, но Эриксон знал, что его жена будет настаивать на том, чтобы трубку поднесли к уху ребенка и она могла утешить его. Ему так же легко было представить и удивленные глаза ее сестры.
Кейт посмотрел назад, в проход между креслами. Интересно, как там мужчина с сердечным приступом, как быстро удастся отправить его в больницу и двинуться в обратный путь. Ему потребовалось не меньше года постоянных упрашиваний, чтобы Лиза согласилась поехать в отпуск без детей.
– Разумеется, им нужна мать, но и мне нужна любовница, – сказал он жене.
– Почему в Европу? – парировала Лиза.
Кейт слишком хорошо помнил свой ответ.
– Потому, что ты не сможешь звонить детям каждый день.
Но она это делала, в отместку, с маниакальной настойчивостью, превратившейся в одержимость. Все путешествие оказалось полным кошмаром. Сначала – неприятная сцена прощания в аэропорту Де-Мойна, где из-за Лизы задерживали самолет, пока она своими многократными объятьями и рыданиями не довела до слез и мальчиков. Жена мучилась и волновалась всю дорогу до Франкфурта и отказывалась отойти от платного телефона в здании аэровокзала, пока ее мать не вернется с детьми с обычной вечерней прогулки. И теперь снова слезы, когда Лиза узнала о том, что их возвращение задерживается. Это становилось типичным – и пугающим, как и ее мрачное, яростное негодование по поводу того, что Кейт увез ее из дома.
В течение двух недель Лиза мало на что смотрела, постоянно выискивая телефоны-автоматы, способные соединить ее с детьми. Никакого интереса к истории, к сексу, к нему самому. В ее голове не осталось места ни для чего, кроме истерической реакции на разлуку с сыновьями. Лиза ненавидела мужа за это. Эти слова она выкрикнула в парижском отеле.
– Нет, нет, – сказала она, оглядывая кровать широко раскрытыми глазами. Он задумал отобрать у нее детей, разве не так? Все придумано заранее!
Где-то в глубине души Кейт еще в Де-Мойне понял, что ее психика пошатнулась. Тогда же он инстинктивно почувствовал, что жене нужна профессиональная помощь, но дома с ее эксцентрическими выходками можно было мириться.
Во Франкфурте он тайком выбрался из гостиницы и позвонил в Де-Мойн психиатру, договорившись о его встрече с Лизой на следующей неделе. Доктор внимательно выслушал его и предупредил, что госпитализация представляется весьма вероятным решением проблемы.
Лиза закончила ворковать с Томми, вытерла слезы и попросила снова передать трубку Джейсону. Кейт Эриксон подпер подбородок руками и стал ждать, понимая, с какой скоростью глотает доллары спутниковая связь.
Но он прекрасно знал, что прерывать жену не стоит.
* * *Голландский центр управления воздушным движением,
Амстердам
В Амстердаме новость узнали благодаря простому сообщению по телетайпу, за которым последовал звонок из Франкфуртского центра. Когда сообщение передали заинтригованному голландскому диспетчеру, ведущему рейс 66, он прочел его, недоуменно покачал головой, но немедленно включил микрофон. Авиалайнер пролетал на высоте тридцать три тысячи футов над голландским городом Тилбургом, приблизительно в пятидесяти милях от немецкой границы. Диспетчеру некогда было об этом думать.
– Рейс шестьдесят шесть, вас вызывает Голландский центр. Сообщаем вам, что Франкфуртский центр только что отменил разрешение на ваш заход в воздушное пространство Германии. Мы должны повернуть вас на другой курс. Что вы собираетесь делать?
* * *В пилотской кабине «боинга» эти слова разорвались подобно ручной гранате.
– Как они могли отменить разрешение? – спросил Робб. – Сначала британцы, а теперь и немцы? Немцы все это и начали!
Дик Робб немедленно снова нажал кнопку связи на контрольной панели.
– Голландский центр, рейс шестьдесят шесть возвращается во Франкфурт по специальному указанию немецкого правительства, у нас на борту больной.
Ответ раздался невероятно быстро.
– Рейс шестьдесят шесть, согласно только что полученному нами сообщению, вам запрещено пересекать границу Германии. Мне придется перевести вас в режим ожидания, прежде чем вы это сделаете, если вы не выберете другой маршрут.
Джеймс Холлэнд поднял руку, давая знак Роббу подождать. Его мозг лихорадочно искал выход. Может быть, главный штаб «Квантума» изменил планы, но ему об этом забыли сообщить? Или диспетчер перевел их на другой курс, проинформировал Франкфуртский центр и всего-навсего забыл о такой мелочи, как оповестить об этом экипаж.
Вероятно. Но слово «запрещено» колоколом звенело у него в ушах. Они бы не стали его употреблять, если бы речь шла всего лишь об изменении курса.
Холлэнд почувствовал, как у него на затылке зашевелились волосы. Ему вдруг захотелось немедленно приземлиться, неважно где – и ради себя, и ради больного пассажира. У него появилось странное ощущение, что время уходит, и ему надо действовать быстро.
Капитан нажал на кнопку связи.
– Голландский центр, мы просим координаты для немедленной посадки в аэропорту Схипхол в Амстердаме.
В голосе диспетчера послышалось облегчение.
– Понял вас, сэр. Сейчас поворачивайте налево, курс – два-девять-ноль, снижайтесь до шести тысяч футов и держитесь на этой высоте. Установите код бортового радиоответчика три-четыре-пять-семь.
Робб повторил координаты. В это время Холлэнд отключил автопилот и автоматическое управление закрылками, потом аккуратно, с небольшим левым креном начал снижение, сбрасывая обороты двигателей. Он мог надеяться на помощь голландцев.
«Мне сразу надо было отправиться в Амстердам! – отругал капитан самого себя. – Голландцы никогда не откажут в помощи гражданскому самолету, терпящему бедствие».
Глава пятая
Амстердам —
пятница, 22 декабря – 18.40 (17.40 Z)
Перед ним чашка свежесваренного кофе. Дверь кабинета закрыта. Управляющий аэропортами Министерства транспорта Нидерландов чуть откинулся назад в своем вращающемся кресле и расслабился, прибавив звук телевизора при помощи дистанционного управления. Весь день он дожидался этого, особенно кофе. Маленькая кофемолка и французская кофеварка в буфете были ценными приобретениями, хранившимися вместе с большим количеством кофе, привезенного из Соединенных Штатов. Это было европейским потаканием своим слабостям по-американски, которое он обычно позволял себе ближе к вечеру, но его привычка к мировым новостям была сугубо американской. Он всегда смотрел новости Си-эн-эн.
