Виктор Суворов - Змееед
Вышел товарищ Крайний, дверью хлопнув.
Следом за ним дежурный исполнитель товарищ Злыдень рванул, дверь за собою плотно прикрыв:
— Ты что наделал?
— А что?
— Сообрази: осуждены Зиновьев, Каменев и их ближайшие подручные. Всего 16 врагов. Все они получили заслуженный и давно всем трудовым народом ожидаемый высший приговор. Сегодня Зиновьева и Каменева шлепнут на Лубянке в присутствии товарища Ягоды. Но почему-то остальных разослали по разным расстрельным пунктам Москвы. Это для чего?
— Не знаю.
— На суде выяснилось, что Смирнов — посланник Троцкого в Советском Союзе. И он это признал. Его к нам привезли на исполнение. И тут же у нас в группе новый человек. Его сам Ягода к нам прислал. Для чего, спрашиваю?
— Не знаю.
— Для контроля! А кликуха ему — Змееед! Рассказал, что никого никогда не убивал, ты и поверил. Да ты на его рожу посмотри. На ухватки. Зря он с кастетом ходит? Зря он бледнел и дрожал? Да он дождаться не мог, когда до убийства дорвется! Кабинет он тебе смирновской кровью заляпал, ты ему — строгача, еще и отчислением пригрозил. Ты во всем прав! Любой человек, которого приговорили к смерти, сообразив, что попал в расстрельный подвал, что это — конец жизни, может заявить что-то очень важное, то, что раньше утаивал. Потому в инструкцию внесено требование в последний момент спросить, не желает ли приговоренный что-либо сообщить. Змееед инструкцию нарушил. Ты его перед строем наказал совершенно правильно. Но! К нам же наверняка сексотов засылают, чтобы на каждого из нас материальчик иметь. Ты, командир, прав. Но ведь можно твой поступок вывернуть и так, что ты защищаешь центрового троцкиста от гнева народного.
— Понял, — отчеканил товарищ Крайний.
— Раз понял, действуй.
— Действую! Звони на проходную, чтобы никого из наших за ворота не выпустили. Еще никто далеко уйти не мог. Собирай срочно группу. И завхоза ко мне, пусть все, что надо, обеспечит…
5Собрана группа в той же комнате. Построена в линейку.
Свиреп товарищ Крайний.
— Змееед!
— Я!
— Выйти из строя!
— Есть выйти из строя.
Отрубил Змееед три шага вперед, замер.
Молчит строй. И товарищ Крайний молчит. Вдоль строя не спеша расхаживает. Каждому в глаза жаждущим вампиром заглядывает. Потом вдруг остановился, круто развернулся.
— Мы тут всё про классовое чутье, про пролетарскую непримиримость болтаем. А вот Змееед сделал то, от чего я сам себя и вас всех с таким трудом удерживал. Надо б тебя, Змееед, покарать примерно за нарушение инструкции. Так я и делаю. Выговор с тебя не снят. Права я такого не имею — нарушения без наказания оставлять. Ты наказан. Но я на твое нарушение светлым отцовским взглядом смотрю. Нарушай еще! Без наказания не останешься. Но вот тебе от меня лично.
Достал товарищ Крайний из жилетного кармана часы на золотой цепи, подает. Потом не сдержался, обнял.
— Нашему новому боевому товарищу Змеееду за проявленную ненависть к врагам рабочего класса, за усердие в службе объявляю благодарность. Буду ходатайствовать перед вышестоящим руководством о денежной премии и бесплатной путевке на курорт. В нашей группе, товарищи, появился новый боец, в котором кипит и клокочет классовая злость. Пролетарское ожесточение некоторые из вас не оценили по достоинству. А ведь он просто не мог дождаться момента, когда надо на врага бросаться. Троцкистско-зиновьевскую банду мы, товарищи, изведем. Побольше бы нам таких кипучих и могучих, как наш новый сослуживец. Нашего полку прибыло. Прошу любить и жаловать побратима!
Распахнулась дверь в соседнюю комнату — на длинном столе бутылок целый эскадрон и скромная холостяцкая закуска: огурцы, помидоры, капуста квашеная, картошка жареная, колбаса вареная, розовое сало полосочками, селедка с луком, шпроты в масле, хлеб черный ломтями.
6Вышел Змееед из лефортовских ворот. Куда путь держать? Этого он пока не решил. На подножку трамвайную прыгнул: куда вынесет. Ветер пыльного августа — в лицо. Звон встречного трамвая — в душу. Он никогда не ездил одним трамваем от одной остановки до другой. Он всегда прыгал на ходу, на ходу и соскакивал. И прыгал на другой. Он всегда путал след. Сам не зная зачем. Так служба приучила.
Спрыгнул с одного. Прыгнул на другой, на третий. И оказался где-то совсем рядом с Кремлём. Сел на лавочку. Призадумался. Потом решительно двинулся к Александровскому саду. Он знал: у Боровицких ворот в неприметном уголке, где почему-то нет охраны, висит простой почтовый ящик. На нем два только слова: ТОВАРИЩУ СТАЛИНУ.
Сразу оговорюсь, что почтовых ящиков там не один, а сразу четыре. На одном надпись — «По Москве», на другом — «По стране», на третьем — «Зарубежные». А вот четвертый как раз для товарища Сталина. Так ящики расположены, чтобы любому нормальному человеку к ним подойти можно было, да чтоб никто посторонний увидеть не мог, в какой именно ящик письмо брошено. Народ московский тот уголок знает, письма в те ящики бросает. За всеми не уследишь.
Три дня Змееед носил конверт за пазухой. Теперь решился. Подошел. Поднял зеленую крышку, оглянулся и бросил свой серый конверт. Никто не видел? Явно никто. Теперь надо скорее уходить. Следы путая. Вскочил на извозчика: гони! Куда гнать? Вперед гнать! Сыпанул горсть серебра, соскочил — и переулками! И на подножку трамвайную!
Уж потом, отдышавшись, сообразил Змееед, что неспроста почтовый ящик в неприметном месте. Это для дураков, для тех, кто думает, что тут нет наблюдения. А оно есть. Без него, да еще в таком месте, не обойтись. Ясно, как заря апрельская, что следят за каждым, кто в этот ящик письмо бросил. Понимает Змееед, что и за ним вертлявые увязались. Да только не на того напали. Уходит от них Змееед одному ему известными, давно подобранными и проверенными маршрутами отрыва. Никого за ним нет. В этом уверен.
Если письма Сталину адресованы, тогда люди Сталина могут следить за теми, кто анонимки бросает. Такой слежки Змеееду бояться нечего. Он написал письмо Сталину, назвав себя, свой адрес оставив. Но у Сталина много врагов. Тот же Ягода, например. Враги тоже следить могут за этим местом, выявлять тех, кто Сталину сигналы шлет. Вот они-то и опасны. Вот от них-то и надо уходить, путая след.
7Тихо в казарме на ВПП. Кто-то после ночного дежурства похрапывает. Кто-то, наоборот, перед дежурством. Но большинство коек пусты — на работе народ.
В углу только Сверчок очкастый. Увидал Змеееда и с книжкой — к нему. Вроде показать что-то интересное решил. Рядом сел. И тихо так:
— Ждут тебя. Кому про меня вякнешь — убью.
— Кто ждет?
— Выйди за ворота. На станции перейди через все пути. Между эшелонами проверь, чтоб хвоста не было. На той стороне за складами — ларек пивной. Знаешь?
— Знаю.
— Там тебя дядька на мотоциклетке ждет. Скажи, от Сверчка.
— Понял.
Вышел Змееед за ворота. Вдоль заборов прошелся. Наклонился шнурок завязать. Это поза удобная для того, чтобы осмотреться, но при этом воровато не оглядываясь. Вроде никто за ним из ворот не вышел. Никого кругом. Товарными эшелонами станция забита. Но тихо. Нырнул под вагон, под другой. Тут уже открыто озираться можно, подозрений не вызывая. Ведь крутят же головами все нормальные люди, железнодорожные линии пересекая.
Чудно Змеееду: не успел от Кремля до Красной Пресни добраться, а его уже ждут. Первая боевая группа Пятого отдела ГУГЪ, айв ней сталинский человечек притаился. Кто бы на очкастого Сверчка подумал? Тихоня тихоней, а тут вон какую речь завел: убью, говорит!
Попетлял Змееед переулками, к ларьку вышел. Стоит там дядька огромный в шлеме кожаном, в очках, в длинном черном плаще. На дежурного исполнителя уж очень похож.
Не дожидаясь слов заветных от Змеееда, сунул шлем и очки, на мотоциклетку кивнул: садись, только держись крепко.
Не узнать Змеееда в том шлеме, в тех очках.
Каблуком правым так дядька по рычагу саданул, что взревела мотоциклетка дьяволом непокорным, аж подпрыгнула, чихнув бензиновым дымом зело вонючим и поганым. И понесло их по гулким булыжным мостовым. Рев на три версты. Ветер в ушах да свист. Вцепился Змееед в спину могучую, ужас затаив.
Глава 4
Девочка озорная от дерева к дереву, от куста к кусту скользит. Очень уж ей интересно, где Ящер живет. Загремел Ящер калиткой. Пса с цепи спустил. Побрел в сад да там под деревом и залег.
А небо уж сереет. Времени у нее в самый обрез. Благо оказалось, что Ящер ей почти сосед. Понеслась она домой. Забор перемахнула. И — на чердак. Гирьку на цепочке бросила. Теперь оружие другое надо. Мощнее.
Вот ржавая цепь в углу под ящиками. Такими цепями привязывают тракторы к телеграфным столбам, чтоб сами собой в поле не укатывались, пока трактористы в запое. Хороша цепь. Лежит тут, наверное, давно. Цепь — это мощь. Вооружилась она цепью, как пролетарий на смертный бой. А вот — гитара в пыли. Гитара — это романтика. Но девочке нашей не до романтики.
