Виктор Суворов - Змееед
Обзор книги Виктор Суворов - Змееед
Виктор Суворов
ЗМЕЕЕД
Перед началом Великой чистки в высшем руководстве НКВД был 41 комиссар Государственной безопасности.
Звание Генерального комиссара ГБ равнялось званию Маршала Советского Союза. Это звание тогда носил только один человек. Он был арестован и расстрелян.
Из семи комиссаров ГБ 1-го ранга были арестованы и расстреляны семеро.
Из 13 комиссаров ГБ 2-го ранга — арестованы и расстреляны 11, один отравлен в кабинете нового заместителя главы НКВД, который, в свою очередь, через год был арестован и расстрелян уже во второй волне очищения.
Из 20 комиссаров ГБ 3-го ранга трое покончили жизнь самоубийством.
15 арестованы и расстреляны, один бежал в Маньчжурию, где позднее был убит японцами.
Из 41 комиссара Государственной безопасности, которые накануне Великой чистки руководили тайной полицией Советского Союза, 1937 и 1938 годы пережили двое. После смерти Сталина один из них был арестован и расстрелян, второй арестован, во время следствия сошел сума и умер в психиатрической клинике тюремного типа.
Пролог
Выходит, что за всю свою жизнь ты не убил ни одного человека?
— Так оно и выходит: ни одного.
— Вообще ни одного?
— Да все как-то не выпадало.
— Никогда-никогда?
Совсем парень смутился:
— Никогда…
— Ну, ты даешь! Тебе скоро двадцать один, а ты…
— Так жизнь складывалась, что…
— А ты вспомни. Может, в юности… Ну хоть одного… или, быть может, в детстве?
— Не убивал.
— Зачем же тебя к нам прислали?
— Не знаю. Подписан приказ к вам явиться, вот и явился. Начальству виднее.
— Кем же ты раньше был?
— Разведчиком-наблюдателем по восьмой платформе Северного вокзала.[1]
Переглянулись исполнители, присвистнули: вот это карьера!
— Ты, паренек, видно, с начальством дружишь: из разведчика-наблюдателя да прямо в подручного исполнителя в Лефортове! Такого взлета до тебя никто не делал. Такой приказ мог подписать только сам Народный комиссар товарищ Ягода.
— Вот он самый и подписал.
— Кто же тебя по служебной лестнице с такой скоростью тянет?
— Не знаю, кто тянет. Честное комсомольское, не знаю. Нет у меня блата. Безродный я. Из беспризорных. Знаете в Болшеве колонию НКВД для босяков? Имени товарища Дзержинского. Так я оттуда. Перековали, перевоспитали, — ив разведку. Два года на десятой платформе наблюдателем работал, потом повысили, на восьмую перебросили. Год я там отмотал, обещали на седьмую платформу перевести за ударный труд, а тут вдруг — бац: приказ — подручным исполнителя…
— Тут что-то не так. Так не бывает. Чтобы до таких высот дойти, люди всю жизнь трубят. И очередь в нашу группу длиннее Беломорско-Балтийского канала. К нам заслуженные люди просятся — не берем… К нам исполнители из республиканских наркоматов рвутся, мастера с многолетним стажем…
— А меня сразу к вам…
— Да может мы тебя в свой коллектив не возьмем, неграмотного! На кой ты нам?
— Так прикажете и доложить в секретариат товарища Ягоды? Приказ им лично подписан.
— Приказ — дело серьезное. Да только у нас коллектив сплоченный. Не впишешься — выживем. И товарищ Ягода не поможет. Сам от нас попросишься. У нас работа серьезная. Мы последнюю точку в каждом деле ставим. Тут соображать надо. Давай-ка мы тебя на сообразительность проверим. Готов?
— Готов.
— Смотри, перед исполнением надо совершенно точно удостовериться, что это именно тот, кто тебе нужен. Для этого клиента к нам сюда заводят. Вот прямо в этот кабинет. Клиент не знает, что его прямо сейчас — того. Обстановочка у нас, как видишь, располагающая, даже занавесочка на окне. Я за столом сижу. Дело передо мной. Листаю странички. Мы тут вежливость блюдем. Ему сесть предлагаю. И вопросики — про имя-отчество и год рождения… А на столе у меня по правую руку — пачка «Казбека» и спички. Что бы ты по левую руку положил?
В потолок парень взгляд метнул. Но на потолке ответа не оказалось. Посмотрел в окно. Но и там ничего интересного не обнаружил. Пришлось соображать самому. И он сообразил:
— Кулек мятных пряников.
Переглянулись исполнители. Согласились молча: верно парнишка мыслит.
Глава 1
Меня Иолантой зовут.
— А меня… — он на мгновение задумался.
— А меня — Иваном Ивановичем.
— Вот и познакомились, Иван Иванович.
— Сколько же тебе, Иоланта, годиков?
— Уже восемнадцать, — глазом не сморгнув, — привычно соврала Иоланта.
— И… сколько это стоит?
— Три рубля.
— Сдурела?
— Найдите дешевле.
— Давай за два.
Смерила Иоланта оценивающим прищуром глубину бездонного неба и согласилась:
— Пусть будет два, только денежки вперед.
Так быстро она согласилась, что он даже пожалел: можно было бы рубль предлагать, а то и полтинник. Но было уже предложено и уже принято.
— Ладно. А где?
— У меня место есть.
— Что за место?
— Через площадь привокзальную, через трамвайные линии, за угол, там, в переулке, — трактир, за трактиром — конюшня, на чердаке — сеновал. Никого там нет, на сеновале.
— Хорошо. Только я заплачу, когда придем. Чтоб не удрала с денежками.
— Ах, мы такие недоверчивые… Идите за мной, только по той стороне улицы. И на меня все время не смотрите. Вроде гуляете. Вроде меня не знаете и не замечаете.
2— Итак, все с самого начала.
— Товарищ Генеральный комиссар Государственной безопасности, все было как всегда. Но на этот раз лопнуло колесо…
— Надо было сменить.
— Запасное оказалось с проколом.
— Надо было звонить.
— Звонил, никто не отвечал, снова…
— Короче, на сколько вы опоздали?
— На два часа девять минут.
— Дальше.
— Прибыл на Северный вокзал с опозданием. Обыскал все. Его не было.
— В милицию обращались?
— Конечно, нет.
— Правильно. Так где же он?
— Не знаю, как сквозь землю.
— «Владивосток — Москва» прибыл на первую платформу?
— Как всегда, на первую.
— Выяснили, кто работал на первой?
— Должен был Звонарев, агентурный псевдоним — Брыль. Но он на переподготовке. Вместо него работал Змееед с восьмой платформы.
3— Здравствуйте, Змееед.
— Здравия желаю, товарищ Народный ко…
— Дома я просто Генрих Григорьевич.
— Здравствуйте, товарищ Генрих Григорьевич.
Подал Генрих Григорьевич руку. Пожал Змееед нежную белую ладонь Народного комиссара внутренних дел.
— Садитесь.
Садится Змееед, а сам замечает: народный комиссар под столом эдак незаметно руку платочком вытер, да платочек батистовый с буковками вышитыми — в мусорную корзину. Опять же — незаметно. Но Змееед не зря три года разведчиком-наблюдателем на Северном вокзале оттрубил. Змееед все видит. Только виду не подает. Так приучен. У больших начальников, известное дело, к своим рукам почтение. Предшественник товарища Ягоды, товарищ Менжинский, ту же манеру имел, — в Болшево, в колонию беспризорную приезжал, всей шпане ручки жал. А потом, бывало, зайдет за уголок, чтоб незаметно, а там из особой канистры ему на руки спирт льют. Беспризорные ему однажды сказали, что лучше бы он им руки не жал и свои ладони спиртом не отмывал, а сразу бы им канистру отдал, так они б его за то пуще бы полюбили…
— Итак, дорогой Змееед, у вас теперь новая работа.
Подумал Змееед, что бы такое ответить, но ничего умного не придумал. Вместо ответа головой мотнул.
— Нравится?
— Еще бы!
— Это я вас на такую высоту поднял.
— Спасибо, Генрих Григорьевич.
— Приказ пока предварительный, но если будете хорошо работать, подпишу приказ окончательно.
— Постараюсь.
— Теперь — к делу. Прежде всего, подпишите вот эту бумагу. Это расписка о неразглашении. Вы, Змееед, никогда на моей даче не бывали, никогда меня не встречали, никогда со мной не говорили.
— Понял.
— Если понял, распишись. И выйдем в сад. Тут душно.
4— Люська!
— Да.
— Люська, ты кого, стерва, привела?
— Бобра.
— Так он же чекист.
— А мне почем знать?
5— Вот, товарищ Змееед, десять фотографий. Вы кого-нибудь из этих людей видели вчера на первой платформе Северного вокзала?
— Видел вот этого. Курьерский «Владивосток — Москва», прибыл в пятнадцать часов десять минут. Он вышел из шестого вагона.
— Постойте… В поезде двенадцать вагонов. В Москве выходят все пассажиры. И встречающих — толпа. Смена ваша — восемь часов. За смену вон сколько поездов приходит и уходит. И вы одного разглядели? Одного запомнили? Он чем-то привлек внимание?
