Матс Ульссон - Наказать и дать умереть
Кому ныне нужны эти видео и DVD? Все есть в Интернете, все скачивается.
Порно в первую очередь. Последний раз я заходил в порнобутик десять лет назад, а на известного рода сайты заглядываю минимум раз в неделю. Чтобы ничего не пропустить.
– Она была особенная, – кивнул на снимок гигант. – Но я никогда не работал с ней. Белые девочки много о себе думают – просто беда с ними. Ты с ней знаком?
– Ее больше нет, – сообщил я.
Он пожал плечами:
– Такое может случиться с кем угодно, с тобой или со мной. Но я знаю, кто работал с ней. Ее зовут Лоне, и она обедает в «Дане Тюрелле».
Он отпустил меня и удалился, похожий на огромную прямоугольную дверь.
Он запросто мог меня задушить, если бы захотел.
Итак, я отправился в кафе, названное в честь датского классика криминального жанра – Дана Тюрелля. Оно располагалось на Большой Регнегаде. Этот район приобрел популярность, когда старые дома скупили рекламные агентства, а в местных бутиках появилась одежда от известных датских дизайнеров.
Просторный, светлый зал кафе напоминал о французских бистро. Прошло три дня, соответственно три обеда, прежде чем бармен с окладистой светлой бородой указал мне на женщину по имени Лоне.
У нее были коротко стриженные, почти белые волосы. Перед ней на столике лежали ноутбук и огромный ежедневник. В строгом черном костюме и светлой блузке, она больше походила на бизнес-леди, чем на проститутку. Разве что юбка коротковата, но ведь и это зависит от рода бизнеса.
Лоне ела салат с копченым лососем, который запивала белым вином. Она казалась подавленной. Взглянув на фото, пожала плечами и заговорила лишь после того, как я сообщил ей о смерти Юстины.
– Ты коп? – спросила она.
– Нет, – успокоил я. – Жаль, что здесь никто не может о ней рассказать.
– Она работала в одиночку. – Лоне как ни в чем не бывало ковыряла вилкой салат.
– Она умерла в Мальмё. Не знаешь, был у нее там кто-нибудь?
– Нет, мы почти не общались. Она, как я слышала, обслуживала особых клиентов. Кто-то говорил, что она катается в Мальмё как минимум раз в месяц. К одному типу, который ей хорошо платил. Она мечтала разбогатеть и уехать в Америку.
Но Юстина Каспршик не разбогатела и никуда не уехала. Она умерла в отеле в Мальмё, и скоро ее прах будет погребен в мемориальной роще.
Вечер в Копенгагене выдался на редкость ветреным и холодным. Когда я уезжал на Центральный вокзал, вовсю хлестал дождь.
Поезд до Мальмё идет под землей – в такое трудно было поверить в годы моего детства.
Я не знал, что думает обо мне инспектор Эва Монссон и почему соглашается на встречи, но она оставалась моим единственным источником информации, единственной путеводной ниточкой во всей истории. Кроме того, иногда мне нравилось просто болтать с ней – о музыке, кино или телесериалах.
Ей, как она призналась, было тридцать восемь лет. Про себя я добавил, что она одинока, хотя инспектор об этом не упоминала.
Однажды мы ужинали в «Кин-Лонге». В тот вечер Чьен предлагал гостям особое меню, с каракатицами, креветками и рыбой. Он был худой и выглядел не старше двадцати пяти. Чьен довольно бегло говорил на сконском диалекте, разве забавная интонация выдавала в нем иностранца. Но главное – у него подавали настоящую китайскую еду, в отличие от других подобных заведений Мальмё.
– И зачем это кому-то понадобилось укладывать мертвую женщину в постель с наклюкавшейся звездой шведского рока, пусть даже далеко не первой величины? Думаю, вы тоже задавались этим вопросом? – обратился я к Эве.
– Разумеется.
– И?..
– А сами-то вы что об этом думаете?
Эва Монссон любила отвечать вопросом на вопрос. Еще одна ее манера вести беседу, помимо привычки неожиданно направлять разговор в другое русло.
– Полагаю, это могло получиться совершенно непреднамеренно, – рассудил я. – Жертва была проституткой, а они иногда имеют дело с извращенцами. Так далеко ли до трагической развязки?
– Правдоподобный сценарий, – задумчиво кивнула Эва. – А этот извращенец не мог быть рок-певцом?
– Не исключено, – согласился я. – Как Майкл Хатчинс из INXS. Хотя он, насколько я знаю, решал свои проблемы в одиночку. Онанировал в гостиничном номере, а потом повесился. Что же касается нашего убийцы, думаю, он метил именно в Томми Санделля. Не в смысле подставить его и засадить за решетку, а просто наказать. Мне кажется, этот человек очень расстроился оттого, что именно я обнаружил в комнате труп Юстины. Он сделал все, чтобы первым ее увидел Томми.
– Но почему? – удивилась Эва.
Честно говоря, эту версию я и сам не успел продумать как следует. Даже странно, что так поспешно ее озвучил.
– Может, потому, что Томми играл такой паршивый блюз, – пошутил я. – Мне приходилось сталкиваться с любителями блюза по работе. Умом они не отличаются, зато фанатично преданы жанру. Среди них попадаются настоящие экстремисты. Бен Ладен младенец по сравнению с ними.
Эва Монссон рассмеялась.
– Где сейчас Санделль? – спросил я. – Можно поговорить с ним?
– Нет, к нему не пускают никого, кроме адвоката. И газет ему не дают, по крайней мере тех, где пишут о его деле. Все мы ждем неизвестно чего, в результате до сих пор ничего не нашли и ничего не знаем. Но Санделля нельзя держать за решеткой до второго пришествия, и скоро его, так или иначе, придется отпустить. И все-таки почему вы думаете, что убийца метил в Санделля?
– Не знаю, это всего лишь предположение.
– А вы давно с ней встречаетесь?
Я опешил:
– С кем?
– С той, из «Бастарда». Вы ведь приехали в Мальмё ради нее – так всегда начинается. А теперь наезжаете сюда постоянно…
Я хотел сказать, что это не ее дело, но сдержался, боясь навлечь на себя еще большее подозрение. Впрочем, теперь мне было все равно, что говорить.
– Мы не встречаемся, – возразил я Эве. – А почему это вас так волнует?
– Вовсе нет, – улыбнулась она. – Я просто пытаюсь составить целостную картину. Проехать шестьдесят миль ради женщины, с которой даже не собираетесь встречаться. Не слишком логично, вам не кажется?
– Мне кажется, это не лучшая тема для разговора.
– Разумеется, вы ведь весь вечер просидели в травмпункте.
– Вы туда звонили?
– Да, я чертовски въедлива. И у вас был при себе гитарный футляр.
Последнее замечание я оставил без комментариев и попросил счет.
– Жаль, что здесь не подают печенье с предсказаниями, – заметила Эва, пока я возился с банковской картой. – Говорят, в Америке так принято.
– Говорят? Вы ни разу там не были?
– Не пришлось, – вздохнула она.
– Кто из шведов не был в Нью-Йорке! – поразился я.
Она печально покачала головой:
– Кроме того, я боюсь разочарований.
– В чем?
– Не знаю.
– Вы верите в эти глупости? Это же все равно что читать гороскопы.
Она пожала плечами.
– Когда я работал в газете, сам их писал, – продолжал я.
– Шутите?
– А как, вы думаете, это делается? Приходит астролог и смотрит на небо в бинокль?
– Ну… не знаю… должно же быть у человека специальное образование…
Я махнул рукой:
– Одна дама вздумала как-то на меня пожаловаться, утверждала, что ни одно мое предсказание не сбылось. Тогда наш джаз-обозреватель ей ответил: «А вы видели, какое сегодня небо? Там же пасмурно, ни одной звезды». И она купилась. Собственно, меня не удивило, что мой гороскоп ей не подошел. Я ведь писал их для моих родных, приятелей, для любимой девушки. Не для нее.
– В жизни не слышала ничего ужаснее, – фыркнула Эва.
– Вы издеваетесь надо мной? – Я никак не мог поверить ее признанию. – Вы, инспектор криминальной полиции, верите в гороскопы?
Она снова пожала плечами.
Когда мы вышли из «Кин-Лонга», я подумал, что до сих пор не знаю, где она живет. Хотел спросить, но Эва меня опередила:
– В травмпункте говорили, что вы должны были играть в тот вечер, но концерт пришлось отменить.
– Уже не помню, чего им наплел.
– Так утверждала медсестра.
– Значит, так оно и есть.
Некоторое время мы шли молча.
– Не думаю, что он не понимал, что происходит, – вдруг заметила Эва.
– Кто?
– Санделль.
– Гм… И?..
– Но говорил странные вещи.
– Какие, например?
– Странные.
Тут я вздохнул, отметив про себя странный характер нашей беседы.
Был типичный для Мальмё в это время года холодный, сырой вечер. Я посмотрел в небо и остановился, не в силах оторвать взгляд от полной белой луны. Все так. За своими монологами – о том, какая чушь гороскопы и звезды, – я упустил из виду, что сам очень подвержен влиянию этого ночного светила. Я боюсь полной луны. Она производит на меня такое же гнетущее впечатление, как высота или стильно одетые мужчины. Вот откуда мое беспокойство. И я осознал это только сейчас, взглянув на вечернее небо. А если бы его затянуло облаками, возможно, так и не понял бы. Но вечер, когда Эва Монссон, простившись со мной, исчезла в направлении Южной Фёрштадгатан, выдался на удивление звездным, и луна стояла настолько ясная, что дома и деревья отбрасывали тени.
