Камилла Гребе - На льду
– Не хочешь пересесть в кресло? Или в мою кровать? Я покачала головой, и тетя Агнета вздохнула.
– О’кей, делай как хочешь. А что, кстати, у тебя в банке?
– Куколка.
– Что?
– Куколка. Гусеницы делают такие, чтобы потом перевоплотиться.
– А где она?
Я показала тете на куколку. Она осторожно взяла банку, поднесла к свету, прищурила голубые глаза под тяжелыми веками.
– Такая крошечная.
– Она такая и должна быть. Чтобы птицы не увидели и не съели. Они питаются насекомыми.
Тетя изобразила серьезную мину и кивнула.
– Разумеется. Как я об этом не подумала. Вблизи тетя Агнета выглядела старше, чем на самом деле. Щеки свисали до самой шеи, грудь тоже была обвисшей.
– В природе все едят друг друга.
Агнета погладила меня по голове своей морщинистой рукой.
– Эмма, милая, – произнесла она нежным голосом. Это прозвучало как вопрос, словно я была способна читать ее мысли и угадывать, что она хочет сказать. Я взяла у нее банку и осторожно поставила на пол.
– Как дела дома, Эмма?
В нежном голосе появилось беспокойство. Интонация тоже была незнакомой и тревожной.
– В смысле?
Она задумалась. В кухне ее сестры говорили шепотом, явно обсуждая какого-то мужчину. Все мужчины были либо придурками, либо подлецами, и больше всех повезло Агнете, которая никогда не была замужем.
– Папа с мамой пьют много вина и пива, Эмма?
Я не знала, что ответить на этот вопрос. Сам вопрос я понимала, но не знала, что значит – пить много или мало спиртного? Много – это сколько? Дома всегда стояли банки на кухонной стойке. Но много их или мало? Сколько пьют другие мамы и папы вечерами? Я не знала и так и ответила:
– Я не знаю.
Тетя Агнета вздохнула и тяжело поднялась на ноги, отчего коленки у нее захрустели, словно были сделаны из сухих березовых поленьев, а не крови и плоти.
– Господи Иисусе, – сказала она и прижала руку к губам, чтобы скрыть отрыжку. – Не хочешь пойти поесть булочек с нами, Эмма?
– Потом.
Агнета вернулась в кухню. Сестры зашептались еще активнее. Видимо, предмет был чрезвычайно интересный.
Я взяла банку, выползла в прихожую и легла на пол, чтобы послушать. Но слышно было только отдельные слова. Я слышала хриплый шепот Агнеты:
– Странный ребенок. И потом слова мамы:
– Странный не значит плохой.
Никто из сестер не стал комментировать.
Я уже собиралась заползти обратно в спальню, когда заметила какое-то движение в банке.
Куколка, как и прежде, висела на ветке, но что-то изменилось. Она словно стала прозрачнее. Она была похожа на грязную ледышку. И внутри что-то шевелилось.
Волшебство началось.
Мужчина перед кассой протягивает мне руку и улыбается.
– Андерс Йонссон, журналист. Я робко улыбаюсь в ответ.
– Эмма.
У него голубые глаза и тонкие желтые волосы, как следы от собачьей мочи на снегу. Он одет в грязную парку защитного зеленого цвета и потертые джинсы. На вид лет тридцать.
– Чем я могу вам помочь? – спрашиваю я, осознав, что он все еще держит мою руку в своей.
Он улыбается еще шире.
– Я готовлю репортаж об условиях работы в компании. Говорят, что вам запрещено общаться с прессой, это так?
– Запрещено? Я не знаю…
– Что вам не дают даже в туалет сходить, – продолжает он.
Он прав. Правила ужесточились с приходом Йеспера, и пресса не могла это не заметить. Но я не имею права это комментировать, особенно учитывая, в каких мы с ним отношениях.
– Я не хочу об этом говорить, – отвечаю я и чувствую, что краснею.
– Мы можем поговорить в другом месте, – настаивает журналист, наклоняясь ближе. Он сверлит меня своими водянистыми глазами. Я не буду упоминать ваше имя в статье. Все будет анонимно.
– Я не хочу.
Краем глаза вижу, как кто-то подбегает к кассе.
– Она сказала, что не хочет с вами разговаривать. Чего тут непонятного?
Журналист в зеленой парке поворачивается к Бьёрне, который встал рядом со мной за кассой. Я вижу, что он зол. Челюсти напряжены, кулаки сжаты. Привычным жестом Бьёрне заправляет прядь волос за ухо, вздергивает подбородок и говорит уже спокойнее:
– Вы уже второй раз приходите сюда и мешаете сотрудникам работать. Если не уйдете, я вызову полицию. Понятно?
– У меня есть право…
– Вы не слышали, что она сказала? Мне повторить? Она не хочет с вами разговаривать.
Бьёрно брызжет слюной, произнося эти слова. Потом поворачивается и уходит. Через плечо хвалит меня:
– Молодец, Эмма.
Я снова поворачиваюсь к журналисту. Улыбка исчезла. Лицо невозмутимо. Он роется в карманах, что-то достает оттуда и подвигает ко мне. Это визитка. Наши глаза встречаются.
– Позвоните, если передумаете. И с этими словами он уходит.
Я осторожно поднимаю визитку, смотрю на нее и убираю в карман.
Йеспер Орре. Большие теплые руки. Мягкая кожа лица, с морщинками. Щетина, местами с сединой, четко очерченный подбородок. Страсть в глазах, когда он смотрит на меня, как изголодавшийся на пирожное в витрине.
Что он во мне нашел? Я совершенно обычная девушка со скучной работой и скучной личной жизнью. Почему он проводит со мной столько времени? Что во мне заставляет его растворяться в моих объятьях, ласкать каждый сантиметр моего тела, открывать во мне чувственность, о которой я и не подозревала?
Я помню наше свидание неделю назад у меня дома.
– Мы так похожи, Эмма, – бормотал он. – Иногда мне кажется, что я могу читать твои мысли, понимаешь?
Я ничего не понимаю. Я не чувствую той телепатической связи, о которой говорит Йеспер, не умею читать его мысли и не знаю, что он имеет в виду, когда говорит, что мы связаны. Но я ничего ему не говорю.
– Мне так повезло, что я тебя встретил, – шепчет он, накрывая меня своим телом, коленом раздвигает мне ноги, прижимается ко мне крепче. – Я самый счастливый человек в мире.
Он входит в меня, целует в шею, гладит мою грудь.
– Я люблю тебя, Эмма, я никогда не встречал такой девушки, как ты.
Я по-прежнему молчу, не хочу портить этот волшебный момент. Наслаждаюсь теплотой, которая разливается внутри от его слов.
Я была неподготовлена, и его проникновение причиняет мне боль. Йеспер взял меня грубо, я не получила удовольствия, но все равно мне было приятно чувствовать себя любимой, красивой, желанной. Как пирожное с малиной в окне кондитерской.
Он задвигался быстрее, сильно сжал мои руки. Капли пота упали мне на щеку. Он застонал, словно испытывая физические страдания.
– Эмма…
Это прозвучало как вопрос или призыв.
– Да? – спросила я.
Он остановился. Поцеловал меня.
– Эмма, ты готова на все ради меня?
– Да, готова, – ответила я.
Готова ли я на все ради Йеспера Орре? Это риторический вопрос. Он никогда меня ни о чем не просил, кроме того случая, когда одолжил денег, чтобы заплатить рабочим за ремонт.
Это я настояла. Не хотела, чтобы он прерывал свидание и ехал в банк. Йеспер тогда поцеловал меня и сказал:
– Дорогая, я и сам хочу остаться, но обещал расплатиться с рабочими сегодня. Наличными. Они поляки. А у меня нет с собой сотни тысяч наличными. Поэтому мне нужно в банк.
Обеденный секс.
Этому выражению меня научила Ольга. Она употребила его, когда я сказала, что мы с моим парнем встречаемся за обедом. У меня дома. Ольга всегда была такой. Прямолинейной. Говорила что думала, ничего не стесняясь.
Йеспер приподнялся на локте.
– Мне нужно идти, Эмма.
– Я могу тебе одолжить, – предложила я.
– Ты? – удивился он и явно не поверил мне, потому что встал и подошел к окну.
– У меня есть деньги.
– Сто тысяч? Здесь, в квартире? Он обвел рукой комнату.
Я кивнула.
– Да, в шкафу с бельем, – ответила я, поднимаясь с постели. Я натянула футболку. Не потому что стеснялась Йеспера, а по старой привычке. Я стеснялась своей большой груди.
Он проводил меня взглядом к шкафу и молча смотрел, как я достала стопку купюр, перемотанную красной салфеткой. «Скоро Рождество» – было вышито крестиком на салфетке.
– Ты с ума сошла? Держать сто тысяч дома в шкафу?
– Да, а что?
– Почему не в банке? Как все нормальные люди.
– А что?
– Тебя же могут ограбить! Или еще хуже. Только старые бабки держат деньги под матрасом.
Я напомнила ему, что унаследовала квартиру именно у такой старушки. Он пожал плечами и рассмеялся.
– Ну ладно. Я их верну. Скоро.
Поцеловав меня в затылок, он обнял меня сзади и накрыл груди руками.
– Я снова хочу тебя, моя богатенькая шлюшка.
Петер
Манфред с невозмутимым видом наклоняется над телом, обводит взглядом аккуратный разрез от груди до пупка, царапины на предплечьях.
– Так она отчаянно сопротивлялась? Судмедэксперт кивает. Фатиме Али сорок лет. Она родом из Пакистана, но училась в США. Мы с ней уже работали несколько раз вместе. Она до абсурдного педантична, как многие ее коллеги по профессии, и всегда аккуратна в выражениях. Я ей доверяю. Она никогда ничего не упускает. И никогда ничего не боится. Ничто не ускользает от ее внимательного взгляда.
