Валерий Кречетов - Путевой обходчик
Обзор книги Валерий Кречетов - Путевой обходчик
Путевой обходчик
Самые страшные предчувствия сбудутся!
Глава первая
Путешествие в Ад
Город окончательно проснулся. На дорогах и тротуарах царила утренняя суета. Люди спешили к метро и к автобусным остановкам сонные, недовольные, с красными глазами и припухшими лицами. Несмотря на ранний час, солнце припекало так, словно полдень был не за горами, обещая долгий, жаркий, изматывающий день. Пыльные, лоснящиеся солнечными бликами потоки машин текли по артериям большого города, текли, как испорченная кровь, отравленная холестерином будней, который когда-нибудь приведет к сумасшествию и беспамятству.
Но пока город жил. Те, для кого смысл существования заключался в делании денег, уже приступили к своему основному занятию; другие, ошалев от ночной жизни, просыпаясь и потягиваясь, только готовились к тому, чтобы начать их тратить.
Трое мужчин, сидевших в салоне милицейской «Лады», не принадлежали ни к первой, ни ко второй категории. Они всего лишь делали свою работу, зная, что она никогда не сделает их богатыми, зато поможет удовлетворить самые насущные потребности, а попросту говоря — свести концы с концами.
В руках у мужчин были автоматы. Их тела прикрывали бронежилеты, делая жару совершенно невыносимой. Один из троицы, молодой парень, рядовой милиции Степанцов, зевнул и сказал:
— Ненавижу банки. Вечно там очереди.
Второй, сержант Левкус, приземистый, полный, угрюмо поинтересовался:
— А где их нет?
— Все равно ненавижу, — лениво продолжал Степанцов. — И банки, и банкиров. Все время держу в голове, что они наживаются на людях, прокручивая их денежки.
— Ну, с таким подходом тебе не в милиции работать, а банки грабить.
— А я бы и грабил.
— Что же тебе мешает?
Степанцов улыбнулся:
— Совесть, Гена, совесть.
— Да ты свою совесть еще в детском саду за пирожок продал. Ты мне с прошлой зарплаты сколько задолжал?
— Отдам, страдалец.
— Когда?
Степанцов прикинул что-то в голове и ответил:
— Точно сказать не могу. Понимаешь, я своей шубу обещал купить. Четыре месяца коплю. Недели через две пойдем по магазинам.
— Я и говорю, за пирожок продал, — резюмировал Левкус.
Тут третий милиционер, старший сержант Пахомов, рослый, аккуратно причесанный мускулистый усач, флегматично поинтересовался:
— А зачем ей шуба летом? На улице плюс двадцать восемь, а обещают все сорок.
Степанцов насмешливо посмотрел на него и снизошел до объяснений:
— Вот и видно, Михалыч, что ты холостяк и ситуацию не рубишь. Зимой они будут в полтора раза дороже стоить!
— Давно ли таким мудрым стал?
— Женишься, тоже поумнеешь, — снисходительно ответил Степанцов.
— Подъезжаем, — оповестил Левкус, сбавил скорость и крутанул руль вправо, сворачивая с шоссе.
Машина мягко припарковалась возле белоснежной девятиэтажки. Большая вывеска над цокольным этажом здания гласила: «Тетра-банк».
— Вытряхиваемся, — скомандовал старший сержант Пахомов.
Трое милиционеров выбрались из машины, поправили на плечах черные, зловещие АКСУ и неспешной походкой двинулись к банку.
— Жарко, — лениво проговорил толстяк Левкус, проводя ладонью по вспотевшему лбу.
— Жарко — не холодно, — возразил сухопарый Степанцов. Он взглянул на вывеску банка и усмехнулся: — Полтора года в органах, и хоть бы одно серьезное дело. Сплошная бытовуха да шпана у ларьков.
— Тебе мало, что ли?
Степанцов дернул смуглой щекой:
— Да достала эта мразь. Нет бы какие-нибудь грабители банков или что-нибудь в этом роде.
— Типун тебе на язык, — сухо сказал Пахомов. — Хочешь приключений — иди в казино. Или с парашютом прыгни.
— Точно, — подтвердил сержант Левкус. — Может, долбанешься башкой об землю и поумнеешь.
— Гена, это не в твоих интересах, — меланхолично заметил Степанцов. — Если я поумнею, ты своих денег до конца дней не увидишь. Ты теперь должен меня беречь, пылинки с меня сдувать.
— Вдул бы я тебе… — проворчал Левкус, поправляя на плече автомат.
Степанцов загоготал.
Милиционеры неторопливо поднялись по мраморным ступенькам, вошли в банк и наконец-то вздохнули с облегчением. В вестибюле было прохладно, чисто и уютно. Кондиционеры поддерживали постоянную температуру. Пол блестел так, словно его каждые полчаса натирали воском. Вдоль стен красовались обтянутые бежевой кожей диванчики, а на стенах висели всевозможные инструкции в красивых рамках.
«Прямо как в парикмахерской, — подумал Пахомов. — Сразу видно, что дела у Тетра-банка идут неплохо».
Троица благополучно миновала просторный вестибюль.
— В уме не укладывается, что все это может принадлежать одному человеку, — негромко высказался Степанцов.
— И не только это, — откликнулся толстяк Левкус. — Наверняка у этого хрена яхта по метражу больше, чем моя квартира.
— Ну ты тоже не прибедняйся. У тебя ж четыре комнаты.
— А толку-то, — вздохнул Левкус. — Все равно квартира тещина. Захочет — выставит меня за порог, и вякнуть не успею. Вот был бы я банкиром…
— Ну не все банкиры такие уж богатые, как вы думаете, — возразил коллегам старший сержант Пахомов. — У них тоже геморроя хватает.
Левкус хмыкнул:
— Пожалел… Устроили так, что мы сами несем свои кровные.
— Умеют люди, — поддакнул Степанцов. — Вот если бы я поднялся, то нанял бы себе шопера и пошел бы баб охмурять.
— Зачем тебе шофер? — не понял Левкус. — Ты и сам баранку крутишь.
— Шопера, а не шофера.
— Жопера? — уточнил Левкус ухмыляясь.
— Сам ты жопер. А шопер — этот такой холуй, который на дому тебе ласты меряет, чтобы точно по размеру купить шикарные туфли, точно так же костюмчик.
— А самому купить — руки отвалятся?
— «Самому», — передразнил Степанцов. — У шопера — вкус, он в модной тусе. Знает, в чем настоящий блеск. Вот посмотри на себя. Ты даже казенную форму носить не можешь. Сидит мешком, а шопер бы тебе подсказал…
Толстяка Левкуса, однако, этот довод не убедил. Он криво усмехнулся и спросил полным скепсиса голосом:
— Ну и что бы он мне подсказал? Как ширинку застегивать? Так она и так у меня застегнута. А костюм я и сам себе купил. Без всяких советчиков.
Степанцов покосился на сержанта и вздохнул:
— Эх, Гена, Гена, с таким подходом тебе никогда из грязи не подняться. Видел я твой костюм. Тебя в нем даже в бирюлевский Дом культуры не пустят.
— У тебя и такого нет.
— При чем тут это? Я ж тебе о нюансах толкую.
— Возьми свои нюансы, скатай в трубочку и засунь себе в…
В просторном помещении банка было совсем немного народу. В правом крыле зала жались у кассы два молодых человека, пожилая женщина и благообразного вида старичок с седой профессорской бородкой.
Слева от них, на бежевом диванчике, сидел здоровый парень в синей рубашке и, сосредоточенно хмуря брови, изучал какие-то документы. Еще трое стояли у обменника и, чуть не вывернув головы, смотрели на вошедших милиционеров.
Пахомов давно привык к тому, что их появление в общественных местах вызывает пристальное внимание публики. Виной всему были конечно же автоматы. Видимо, в крови у каждого человека, даже самого бесстрашного и миролюбивого, живет подсознательный, доставшийся в наследство от предков страх перед оружием. Ну если и не страх, то опаска.
Все это заключено в наших генах, как наследственные болезни, а против генетики, как известно, не попрешь. Так или примерно так подумал старший сержант Пахомов, проходя мимо окошка обменника и теснившихся возле него людей.
Между тем милиционеры рассредоточились по залу. Толстый Левкус подошел к банкомату и достал из кармана брюк пластиковую карточку, намереваясь скормить ее аппарату и разжиться тысчонкой-другой.
Степанцов, беззастенчиво зевая, плюхнулся на диванчик. Автомат он снял с плеча и положил рядом с собой. Затем сгреб со столика какой-то рекламный проспект и принялся с умным видом его разглядывать.
«Совсем еще пацан, — подумал о нем Пахомов, шагая к окошку кассы. — И автомат положил не по уставу».
У кассы никого не было. Пахомов остановился возле окошка, поискал глазами кассира, кашлянул в кулак, привлекая внимание, снова заглянул в окошко. Три кассирши стояли у противоположной стены и напряженно смотрели на Пахомова.
«Автомат, — насмешливо подумал он. — Бабам муляж „Макарова“ покажи, они в обморок хлопнутся».
Пахомов нетерпеливо похлопал ладошкой по стойке, однако к нему явно никто подходить не собирался.
«Ну это уже слишком», — решил Пахомов и с суровой насмешливостью произнес:
