Анна Клодзиньская - Очная ставка
Вошли в молодой сосновый лес, в котором стоял запах хвои и прохлада. Захотелось лечь на землю и забыть обо всем. Посмотрел на товарища из Кошалина, несущего с большой серьезностью треногу. Как хорошо, что он не может читать моих мыслей, иначе потерял бы всякое уважение к представителю из Варшавы. Слава приостановился. Я понял, что он ищет ориентиры.
— Уже недалеко, — сказал он, — идем в нужном направлении.
Мы взошли на небольшой бугорок, и Слава показал на почти невидимую зарубку на сосне.
— А теперь давайте внимательно посмотрим на этот куст можжевельника. Что мы под ним видим? — усмехнулся он, торжествуя. Говоря это, Слава без усилия приподнял куст, который уже был выкопан, а затем посажен на то же место.
— Хитро сделано, не хватает только сокровищ.
— Спокойно, — Слава вытащил малую саперную лопатку, — через минуту будет и сокровище.
Он сделал несколько энергичных взмахов лопаткой, и мы увидели какой-то предмет. Теперь я знал уже все. Взглянул на Славу, он посмотрел на меня, сощурив глаз, что означало: «Вот видишь, ты мне ничего не говорил, а я постарался сам, без тебя».
Я дружески хлопнул его по плечу:
— Отлично, брат, сработано! Во всем твоя заслуга. Но теперь показывай, что имеем.
Перед нами, в яме, лежала нейлоновая оболочка воздушного шара. Мы вытянули ее и разложили на мху, она имела несколько метров в диаметре. К оболочке была прикреплена бамбуковая корзинка, в которой свободно мог поместиться человек. В специальной выемке корзины, в чехле, находился баллон с краном. Нетрудно было догадаться, что это баллон с газом, наполнявшим воздушный шар.
Вот, оказывается, чем была эта «летающая тарелка». Старушка из Петрувэка несколько дней назад видела именно этот пролетающий шар. Одна его половина отражала солнечные лучи и поэтому была ярко освещена. Однако не все было ясно.
Мы поняли только, что на территорию Польши проник шпион, пытавшийся не оставить никаких следов своего прибытия. Для этого он использовал воздушный шар. К нашему побережью его могли доставить на рыболовном судне или подводной лодке. От места приземления до моря было более двадцати километров. Я знал, что воздушные шары использовались только для перелета через пограничную полосу, чтобы избежать контроля пограничными войсками. На этот раз шар летел издалека, и воздушный пассажир приземлился почти на рассвете, а не ночью, значит, он рисковал, что его заметят. Воздушные шары летали обычно низко, и поэтому не были видны на экранах радиолокаторов. В нашем случае радиолокаторы вели шар две минуты, возможно в то время, когда он поднялся выше, чем рассчитывали его конструкторы. Почему так получилось — я отгадать не мог.
Многое еще нужно было выяснить. Больше всего меня беспокоил вопрос, был ли это один и тот же человек — подстраивавшийся под наших коротковолновиков и прибывший на воздушном шаре. Проверкой могло служить время. На следующий день после предполагаемого приземления шпиона наша служба радиоподслушивания заметила его работу. Он подстраивался под радиостанцию Митулы. На дорогу из Заберова до Петрувэка я затратил сутки, значит, и он мог успеть добраться туда за это время. До этого момента шпион прекрасно конспирировался. Единственным его просчетом можно считать убийство Барбары Еленек, которое неминуемо привлекло внимание органов следствия…
Своим микрофотоаппаратом я запечатлел части воздушного шара. Договорился о плане дальнейших действий.
Я вошел в комнату следователя. Она небольшая, маленькие с решетками окна, письменный стол, несколько стульев, шкаф для бумаг — вот и все. Молодой офицер вскочил, завидев меня. Встал также и допрашиваемый. Им был довольно молодой, но уже лысоватый мужчина с продолговатым лицом. Я присел в уголке. В допрос не включался, не хотел мешать младшему товарищу. Начал просматривать вещественные доказательства. Материалы, изъятые из тайников, принадлежали одной из введенных в строй фабрик. Собранные данные предназначались для диверсионных целей. На столе следователя лежали фальшивые паспорта и военный билет. Звучали шаблонные вопросы, какие принято задавать в начале следствия. Допрашиваемый отвечал с неохотой, задумываясь над каждым словом. Такой метод позволяет говорить очень сжато и кратко. Я понял, что это один из тех, кто поддался на уговоры вербовщиков иностранной разведки и остался на Западе. Допрашиваемый выехал три года назад с экскурсией «Интуриста» в Вену и не возвратился. Там он пережил все, что выпадает на долю беженцев, лагерь долго был для него единственным приютом. Родные, проживающие за границей, отказали ему в помощи, поэтому у него оставался только один выход — служба в иностранной разведке. Запинаясь, рассказывал он о заданиях, которые должен был выполнять.
Я подсунул офицеру карточку с вопросом, что подозреваемый делал и где находился 5 и 6 мая? Допрашиваемый был человеком, который вынимал материалы из так называемых «почтовых ящиков». Именно он 13 мая вынимал из тайника в Быдгощи документы, вложенные неизвестным агентом, чтобы перевезти их за границу и в Западном Берлине вручить сотруднику разведки.
Я предполагал, что либо сам задержанный, либо собранные им материалы имеют что-то общее с «моим» делом. Шпиона арестовали недалеко от города Щецина при попытке перейти границу.
— Где вы были и что делали пятого и шестого мая? — спросил следователь.
— Не помню.
— Может, вам легче будет вспомнить, если я подскажу, что это были суббота и воскресенье.
— Не обратил внимания, не запомнил.
— Прошло ведь всего несколько дней. Я же не спрашиваю вас, что было год назад.
Я подал знак следователю, что хочу включиться в допрос. Достал портсигар и угостил арестованного. Он торопливо схватил папиросу, прикурил, с удовольствием затянулся.
— Если не помните, что делали в субботу и воскресенье, то скажите, где были в понедельник и вторник? А это ваш снимок? — Я пододвинул к нему фотографию, сделанную нашими разведчиками перед его арестом.
— В понедельник?.. — Он на минуту задумался. — Так, вспомнил! Был в Гданьске.
— А до этого?
— До этого был в Познани.
— В котором часу выехали из Познани в Гданьск?
— Около пятнадцати часов, прямым поездом.
— Что делали в Познани?
— Ничего.
— Как это «ничего»? В каких районах задерживались в Познани?
Арестованный покосился на меня.
— В Познани, — пробормотал нехотя агент, — вынул материалы из тайника.
Потом он рассказал еще о двух тайниках и о способе перехода границы. Я спросил, как же он, имея такую слабую память, смог запомнить все адреса «почтовых ящиков», подробное их описание и положение. Агент признался, что адреса были зашифрованы и замаскированы в плитке шоколада.
Перед самой границей он откусил от плитки шоколада кусок, надеясь, что, если попадется, никто на шоколад не обратит внимания.
ВОЗВРАЩЕНИЕ С ТОГО СВЕТА
Я сидел в кабинете начальника, внимательно слушавшего мой отчет.
— Значит, ты думаешь, что арестованный, вынимавший материалы из тайников, не имеет ничего общего со шпионом, которого мы ищем?
— Я почти уверен в этом. Арестованный — просто пешка. Тот, кого мы ищем, фигура более крупная… Подумайте: две радиостанции, и одна — как предполагаем — вводится в действие на расстоянии, воздушный шар… Этот шар меня удивляет — ведь это банальный прием, только, может, раньше не было перелетов на такое большое расстояние.
— Как ты думаешь, — перебил меня начальник, — не испортилось ли что-то в воздушном шаре и поэтому шпион не смог приземлиться там, где было назначено?
— Проверил, все устройства в порядке, действуют хорошо. Если бы все развивалось так, как он предусматривал, достаточно было наполнить шар газом, и при попутном ветре он добрался бы до ожидавшего его катера…
Про тайник в плитке шоколада я читал в воспоминаниях Фердинанда Тохы из английской разведки, изданных под названием «Секретный корпус». Во время первой мировой войны немецкая разведка предлагала своим агентам таким способом переправлять донесения. Так бывает в разведке: разоблаченный метод через какое-то время вновь применяется в надежде на то, что противник его забыл. Начальник потер лоб.
— Да, ты прав, этот шпион с радиостанцией — хитрая бестия. Будешь искать его на основе тех материалов, которые тебе удалось собрать?
— Товарищ начальник, а что с Быдгощью? Как вы считаете?
— Быдгощ? О, это интересное дело! Барбара Еленек…
Я задержал дыхание, думая, что он сейчас скажет: «Оказалась негодным шпионом», но то, что услышал, превзошло все мои ожидания. Я от изумления не мог прийти в себя.
— Что? Это невозможно! — воскликнул я наконец.
— Однако это так, мой дорогой. Барбара Еленек жива, и ее здоровье потихоньку восстанавливается. Хотела покончить с собой, приняла хлоропромазин. Это очень сильное средство, применяемое при тяжелых операциях. Бывает, между прочим, снижение жизненных функций организма через торможение нервной системы. В данном случае наступила мнимая смерть.
