Иван Цацулин - Операция «Тень»
— По-нят-но… — Прокудин сурово нахмурился. — Письмо Тимура дает мне право, да нет — обязывает меня пойти на встречу с Рахитовым.
Долго еще Соколов и Прокудин обсуждали предстоящую встречу.
Целью посылки Прокудина к Рахитову главным образом было стремление убедиться не столько в том, как к этому визиту отнесется сам Рахитов, сколько проживающий у него лже-Егоров. По мысли Соколова, визит Прокудина должен был напугать его и подтолкнуть на какие-то действия. Но Прокудину знать об этом соображении, пожалуй, не обязательно. Излишняя осведомленность может помешать ему держать себя у Рахитова естественно, непринужденно. Однако об одном обстоятельстве Соколов счел нужным предупредить своего собеседника.
— Кстати, — сказал он, — примите к сведению — то, что Тимур не убит, а лишь тяжело ранен, Рахитов не знает. Вы, конечно, понимаете, почему мы так сделали?
— Опасаетесь, что кое у кого может появиться искушение приняться и за самого Рахитова?
— Вот именно.
Глава пятая
Прокудин легко нашел дачу своего бывшего начальника. Жена Рахитова, сгорбленная, заплаканная, при виде его остановилась и не могла сдвинуться с места.
— Нельзя! — замахала она руками. — Не пущу. Порадоваться нашему горю хотите.
— Перестаньте! — поморщился Прокудин. — Из-за Тимура скорблю вместе с вами, — в голосе его была искренность, которой Рахитова не могла не поверить. — К сыну вашему я относился с симпатией. Ну а муж ваш… Чему же мне радоваться? Скажите, почему вы не положили его в больницу?
Женщина боязливо покосилась в сторону веранды, ответила почти шепотом:
— Он не разрешает.
— Кто — он?
— Знакомый его — инженер, товарищ Егоров.
Прокудин в изумлении передернул плечами:
— С каких это пор командует в вашей семье какой-то Егоров? Вашего мужа следует положить в больницу, там и лечение и уход лучше, да и вы, вижу, совсем с ног сбились, шутка ли — такие несчастья…
— Не разрешает, — безнадежно повторила женщина. — А Михаил Борисыч приказал мне во всем слушаться Егорова.
Она немного успокоилась и уже не держала Прокудина у калитки, они шли по направлению к веранде. Когда поднимались по ступенькам, в дверном проеме выросла фигура крупного мужчины с холеной рыжей бородой, с широкими стеклами золотых очков.
— Нельзя! — грубо, с оттенком угрозы в голосе сказал незнакомец, загораживая вход. — К больному нельзя.
Прокудин остановился.
— Егоров? — осведомился он, бросив на человека с рыжей бородой неласковый взгляд.
— Да, а в чем дело? Кто вы такой?
— Это вас не касается, — резко сказал Прокудин. — И будьте любезны не шуметь, шум любому больному противопоказан. — Не сводя с Егорова глаз, он двинулся вперед и сильным движением заставил того посторониться.
— Назад! — неожиданно злобно крикнул Егоров. — Я не позволю вам беспокоить товарища Рахитова.
Прокудин стоял уже посредине комнаты. На кровати в двух шагах лежал Рахитов. У него действительно вид был неказистый: лицо своротило на сторону, изо рта текла слюна, вывороченный из орбиты левый глаз уставился на Прокудина с выражением беспредельной ненависти. Его жена стояла теперь рядом с кроватью и с надеждой смотрела на Прокудина.
— Вот что, — сказал Прокудин, расправляя плечи, — вы, гражданин Егоров, зря надрываетесь. У меня к Михаилу Борисовичу интимное дело, и будет лучше, если вы уйдете, не будете нам мешать.
Он увидел, как взгляд Егорова зажегся злобной решимостью. Ого! Он, кажется, и в самом деле намерен выдворить отсюда непрошеного гостя.
— Кто этот человек? — спросил Егоров жену Рахитова.
— Прокудин.
В глазах Егорова мгновенно возникло и тотчас погасло какое-то новое, еле заметное выражение — растерянности, страха или удовлетворения…
Обращаясь к женщине, он сказал:
— Я скоро вернусь… Не позволяйте ему утомлять больного, — и направился к калитке. На Прокудина больше ни разу не взглянул. Но Прокудин про себя отметил: его имя почему-то имеет для этого человека значение. Какое и почему? Кто он?
Рахитов таращил налитые кровью глаза, правой здоровой рукой указывал на дверь. Жестом Прокудин остановил его.
— Именем вашего сына я должен задать вам, Рахитов, несколько вопросов. Я не задержусь здесь. Вас интересует, какое я имею право говорить от имени Тимура? Дал ли он мне такое право? Да, дал. Смотрите, вот его письмо мне — оно найдено при нем. Прочтите это письмо. — Он вынул его из конверта и передал Рахитову.
Кося глазами, тот мучительно долго читал. Прокудин понял: он уже давно не читает, а размышляет, как вести себя дальше. Потом Рахитов вобрал голову в подушку и, отшвырнув от себя письмо, снова показал на дверь. Булькающее рычанье, срывающееся с его губ явно означало: вон!
Прокудин внутренне усмехнулся — сейчас он убедился воочию, как прав был полковник Соколов: гнев и ненависть были искусственно вызваны, чтобы избавить от необходимости вести неприятный, а может, и опасный разговор — это он почувствовал отчетливо.
— Перестаньте хотя бы на несколько минут кривляться, — спокойно заговорил он. — Вашему сыну грозила смертельная опасность, он знал о ней, стремился избежать ее и хотел посоветоваться со мной, но не успел. Ваш сын отлично знал, что вы ненавидели меня, и все же он рискнул. Говорил ли он предварительно с вами о том, что беспокоило его, о том, чего он боялся, почему боялся?
Рахитов отрицательно затряс головой, но по выражению его глаз Прокудин видел: лжет. Больше того, он заметил, что все существо паралитика при этом разговоре охватил смертельный страх.
— Я был для Тимура — последним шансом, последней соломинкой, за которую он решил ухватиться, вы — рядом, вы — отец, разве не логично предполагать, что прежде чем обращаться ко мне, он поговорил с вами?
Рахитов опять замотал головой, замычал: не было, мол, такого разговора.
— Я не верю вам, — откровенно сказал Прокудин. — Тимур просто не мог обратиться ко мне, не попытавшись найти совет и помощь у вас, отца своего. С какой же целью вы пытаетесь разуверить меня в этом? Я хотел помочь вам — ведь преступников надо найти и сурово наказать, — но вы почему-то не хотите этого. Прощайте. — Прокудин снова обратил внимание, как выражение крайнего страха, почти ужаса, мигом сменилось у Рахитова состоянием покоя — опасность миновала. Когда миновала? Как только Прокудин прекратил разговор об обстоятельствах, связанных с покушением на Тимура. Рахитов почему-то очень боится разговора на эту печальную тему.
Когда уже подходили к калитке, Прокудин неожиданно спросил жену Рахитова:
— Кто сообщил вам о смерти сына?
— Н-не знаю… — растерянно сказала женщина. — Вечером кто-то приезжал на автомобиле и сообщил Михал Борисычу, а кто — он мне не сказал.
В тот же день Прокудин о своей поездке к Рахитову поведал полковнику Соколову.
— Инженер Егоров? Помню, видел как-то… — Соколов задумался. — Пока ясно одно: Рахитов не случайно отнекивается, о покушении на сына он знает что-то такое, чего не знаем мы с вами. Так почему же он молчит? Боится? Пожалуй, но чего? И кто же мог нагнать на него страху? Это следует выяснить.
— У меня создалось впечатление, что, во-первых, Егоров имеет какую-то власть над Рахитовым, непонятную даже жене, — сказал Прокудин озабоченно. — Во-вторых, Егоров, видимо, сейчас торчит на даче у Рахитова не столько для того, чтобы помочь больному, сколько с целью помешать его контакту с посторонними, — должно быть поэтому же он стремится не допустить перевозки Рахитова в больницу.
Так совершенно неожиданно для себя вышел на первый план рыжебородый инженер Егоров.
Годдарту было невдомек, к чему привело посещение им в Центральном парке культуры и отдыха побывавшего на Луне советского космического корабля. Он поехал туда по совету профессора Желтовского, которого презирал за излишнюю доверчивость и недальновидность, над которым внутренне глумился, но эта поездка привела к целой серии весьма важных событий: не было бы ее — не заметил бы его там Тимур Рахитов, не начал бы парень выслеживать «Ирину Петровну», не стал бы на след Грина, не полетел бы в Ленинград, не было бы нелепой встречи с Мордехаем Шварцем, закончившейся в конце концов провалом этого старого шпиона и ранением самого Тимура. А не попытайся Грин отделаться от Тимура — ничего не случилось бы с Рахитовым-старшим, не направился бы к нему с визитом Василий Прокудин и не столкнулся бы там лицом к лицу с ним, Годдартом-Егоровым. Но обо всем этом Годдарт не имел ни малейшего представления, так же, впрочем, как и о том, к чему все это приведет в ближайшие дни. А случилось вот что.
Прокудин побеседовал с полковником Соколовым и об обстоятельствах, заставивших его написать в КГБ относительно «инвалида Отечественной войны» со станции Кратово. Провожая от себя Прокудина, полковник сказал:
