Иван Цацулин - Операция «Тень»
Прокудин не мог не обратить внимания: коммунист, политработник Рушников, партийный билет и воинские документы которого он видел своими глазами, всячески старается избегать разговоров на политические темы; ни разу не слышал он от него ни одного критического замечания по поводу неполадок, недостатков, упущений. Прокудин пытался вытащить Семена Семеныча из скорлупы, в которой тот старательно прятался, но безуспешно. Тогда у Прокудина сам собой возник законный вопрос: какие же должны быть у человека мысли, убеждения, если требуется тщательно их скрывать от посторонних? Особенно если этот человек — член партии?
После нескольких посещений дачи в Кратове у Прокудина возникло ощущение незаметного на первый взгляд несоответствия в семье Семена Семеныча. Молодую, жизненно неопытную женщину, жену пенсионера, не терзали смущения, подозрения, она глубоко верила мужу и все заботы и время отдавала детям и обработке дачного участка. О прошлом мужа она была осведомлена не больше Прокудина, все, что знала о нем, знала исключительно с его же слов. Таким образом, Семен Семенович Рушников был для Прокудина человеком с неизвестной биографией, с неведомым прошлым. Легко верить особенно тем, к кому у него возникло недоверие, Прокудин не привык. К тому же он заметил: новый знакомый исподволь, в высшей степени осторожно, пытается прощупать его настроение — не озлобился ли он, оказавшись, да и то в результате помощи чужого, совершенно постороннего человека, на положении рядового рабочего? По крайней мере три обстоятельства обратили на себя внимание Прокудина: Рушников возвращался к интересующему его пункту в жизни Прокудина неоднократно, через определенные интервалы во времени, как будто он был уверен, что не сегодня, так завтра Прокудин обязательно должен разозлиться на всех и вся: почему он так вел себя? Очевидно, был уверен: Прокудин от условий, в которых он оказался, от обиды, ему нанесенной, обязательно взвоет. Так это и понял Прокудин. И у него возникло подозрение, что «благодеяние» Рушников оказал ему не случайно, что он стремится на свой лад «перевоспитать» его. Первое, что Прокудин сделал, — отправился в райком партии и спросил, в какой первичной организации состоит на учете Рушников. В отделе учета ему ответили, что у них Рушников не числится и вообще райком о таком «старом коммунисте» понятия не имеет. Что же это значит? Ведь Прокудин лично видел у своего знакомого партийный билет! Он направился в военкомат — о «полковом комиссаре Рушникове» и там не слышали. Возвратившись домой, Василий Михайлович написал письмо в КГБ. Он делился своими сомнениями и обращал внимание органов безопасности на Рушникова.
Секретарь райкома встретил Прокудина приветливо. Расспрашивал о работе, о жизни, он явно был в курсе, все понимал.
— Вот что, Василий Михайлович, — дружески сказал он, — у меня к вам сразу два дела… Пришлось заинтересоваться вами, — секретарь мягко улыбнулся, — и я выяснил, что в свое время вы работали в газетах, писали статьи, очерки. Вот мы тут и подумали, — а почему бы вам опять не взяться за перо, деятельность, так сказать, физическую сменить на идеологическую. Решили рекомендовать вас для работы в печати. Не возражаете? — Прокудин сидел молча, опустив глаза, и пытался разобраться в чувствах, которые овладели им в эти минуты…
— Значит, договорились, — продолжал секретарь райкома. — К деталям вернемся позже. А теперь вот какое дело — к нам обратились товарищи из Комитета государственной безопасности… Они хотели бы, чтобы вы, Василий Михайлович, в чем-то им помогли. Посоветовались с нами… От имени районного комитета я их заверил, что вам они могут доверять полностью.
— Спасибо, — вырвалось у Прокудина.
Точно не замечая его душевного волнения, секретарь продолжал:
— Сейчас сюда приедет полковник Соколов, я вас с ним познакомлю.
Действительно, Соколов приехал буквально через десять минут. Вместе с ним Прокудин прошел в предоставленную им комнату.
— Скажите, вы хорошо знали Тимура Рахитова? — спросил Соколов.
— Да. — В поднятых на полковника глазах Прокудина появилось удивление, разговора на эту тему он никак не ожидал. — Приходилось встречаться в клубе, иногда он приезжал в отдел, к отцу. Беседовали… Вас интересуют наши отношения, мое мнение о нем?
Соколов отрицательно качнул головой:
— Нет.
— Тогда что же? — не понимая, произнес Прокудин.
— Видите ли, что собой представляет Тимур Рахитов, нам уже более или менее ясно…
Соколов коротко рассказал, — вчера юноша был тяжело ранен ударом ножа.
— Жаль парня, — искрение сказал Прокудин. — Вы знаете, почему его пытались убить?
— Очень приблизительно, — уклончиво сказал полковник, он не хотел тратить время на подробности. — В данное время нас интересуют некоторые обстоятельства, связанные с покушением на этого юношу, но имеющие отношение больше не к нему непосредственно, а к его отцу, Рахитову Михаилу Борисовичу.
При этом имени Прокудин помрачнел. Полковник продолжал:
— Мы обратили внимание на следующее… Во-первых, оказалось, что о случившемся с сыном Рахитов узнал раньше, чем милиция, следственные органы. Кто-то сообщил ему, что его сын убит. Как только он получил это известие — парализовало левую часть его тела. Сейчас Рахитов представляет собой жалкое подобие того, каким вы знали его прежде. Возникает вопрос — от кого и каким образом он получил такое сообщение? Рахитов мог бы если не сказать, то написать — правая рука у него в порядке. Однако он молчит. Что же это значит? Почему он не хочет назвать человека, принесшего ему трагическое известие? Дальше, Рахитов почему-то не сделал ни малейшей попытки как-то ускорить следствие, что, пожалуй, при подобном несчастье сделал бы любой из нас. Больше того, он вообще не проявляет никакого интереса к следствию. Почему он так странно ведет себя? Вас безусловно занимает вопрос — почему мы, собственно, обратили внимание на поведение Рахитова после покушения на его сына, не так ли, Василий Михайлович?
— Да, так, — признался Прокудин.
— Мы уверены, что Тимура Рахитова хотели убрать с дороги агенты иностранной разведки, — пояснил полковник. — В этих обстоятельствах странное поведение Рахитова-отца приобретает, я бы сказал…
— Зловещий смысл, — подсказал Прокудин.
— Пожалуй, так, — согласился Соколов. — Вы ведь, конечно, понимаете — перед нами задача со многими неизвестными. Вы должны помочь нам решить эту задачу.
— Я не силен в алгебре, — хмуро усмехнулся Прокудин. Он в упор спросил: — Что я должен делать?
— Встретиться и поговорить с Рахитовым.
— Не понимаю.
— Вы не следователь — стало быть, не имеете права его допрашивать. Вы с ним не друзья, а враги, — естественно, не можете рассчитывать на то, что он доверится вам, — все это мы отлично понимаем, — спокойно заговорил полковник. — И все же именно вы должны попытаться установить истину. Сначала вы дружили, потом он возненавидел вас. И в то же самое время он по-своему уважал вас, вернее, отдавал себе отчет в том, что вы достойны уважения… и боялся вас. Да, да, Василий Михайлович. Вот это обстоятельство и навело меня на мысль обратиться к вам за помощью. Понимаете, иногда человек свой страх перед другим старается скрыть нарочитой грубостью, проявлением ненависти, хотя сам-то в душе и знает, что, собственно, ненавидеть не за что.
— Понимаю, — задумчиво сказал Прокудин. — Психология! Вы хотите как бы опрокинуть логику. Здравый смысл говорит, что такой встречи быть не может и сам Рахитов в этом абсолютно убежден — и вдруг — открывается дверь, появляюсь я. Гм… Он растеряется? Безусловно. Но в следующий же момент он укажет мне на дверь и никакого разговора не состоится. Я полагаю, вы подумали об этом?
— Подумали, — Соколов усмехнулся. — И на дверь он указать не посмеет и разговор состоится, если вы, конечно, согласитесь пойти на это, как я понимаю, не очень приятное для вас свидание.
— Мне нужен предлог, — сказал Прокудин.
— Вот он — этот предлог, — полковник вынул из бокового кармана конверт и протянул собеседнику.
— Что это? — осведомился Прокудин.
— Письмо вам от Тимура Рахитова. Будучи не в состоянии самостоятельно выпутаться из тяжелого положения, в котором он очутился, Тимур решил обратиться за советом к вам. В этом коротеньком письмеце он пишет, что поговорить с вами ему крайне необходимо, что это для него вопрос жизни и смерти. Он не пишет, в чем именно дело, на конверте ваша фамилия, без адреса. Стало быть, он хотел лично приехать к вам для беседы, а записку приготовил на тот случай, если бы не застал вас дома, для того, чтобы иметь возможность условиться с вами о встрече в какое-то другое время. Но он опоздал — они попытались убрать его, и беседа Рахитова-сына с вами не состоялась. Сейчас он без сознания. Преступники спешили и не догадались обыскать одежду Тимура. А в кармане его костюма лежал вот этот конверт с письмом вам, Василий Михайлович.
