Жерар Вилье - Эмбарго
Когда бак был заполнен, владелец «кадиллака» радостно помахал хозяевам, сел за руль и выехал со двора. Красные огни его машины удалялись по Ривер Окс Бульвар, самой шикарной магистрали жилого квартала Хьюстона. Большой белый дом Ричарда Кросби, построенный в колониальном стиле пятьдесят лет назад за баснословную по тем временам сумму в два миллиона долларов, был одной из жемчужин квартала. Первый этаж был лишь длинной анфиладой гостиных, курительных комнат и столовых, окна которых выходили на огромную лужайку. Каждая из восьми комнат второго этажа, куда можно было подняться по величественной мраморной лестнице, являла собой шедевр оформительского искусства.
Бассейн, расположенный рядом с лужайкой, был достаточно большим, чтобы плавать на лодке...
Во всем квартале лишь один дом превосходил это великолепие – дом Эндрю Хейвуда, отца очаровательной Марты Кросби. Его состояние восходило к прошлому веку, Хейвуды появились здесь к моменту предоставления первых нефтяных концессий. С тех пор потомки довольствовались тем, что распоряжались огромным состоянием и извлекали из него прибыль. Когда Марте исполнился двадцать один год, она получила в качестве подарка главную местную телестанцию... Она была единственной дочерью, и ее отец не знал, как еще ее побаловать...
Это отрицательно повлияло на характер молодой женщины.
Притянув Марту ближе к себе, Ричард Кросби уронил одну из ее изумрудных сережек. К счастью, она оказалась на шлейфе белого платья Марты.
– Дерьмо!
Обычно она никогда не ругалась, говорила тихим, почти неслышным голосом. Ричард Кросби бросился поднимать изумруд. Марта опередила его. Она сняла другую серьгу, положила обе на ладонь и стала восхищенно рассматривать их.
Подарок ко дню рождения. От ее папаши, разумеется. Гарри Уинстон специально для нее придал им форму капелек. Самые завистливые подруги Марты оценили их при свете свечей за ужином в полмиллиона долларов.
Во время ужина Марта беспрерывно говорила о своем отце, о великом Эндрю Хейвуде. О его элегантности, успехе у женщин. Ее мать умерла от рака шесть лет назад, и с тех пор Марта Кросби не выносила больниц.
Марта пересекла крыльцо, вернулась в холл и остановилась перед огромным зеркалом, целиком занимавшим одну из стен. Она осмотрела неприметные морщинки вокруг глаз и рта, поправила прядь волос, выбившуюся из безупречной прически. Марта всегда была отлично причесана и очень следила за своей кожей.
Ричард Кросби тоже вернулся в холл и замер позади нее, заставляя себя забыть неудовольствие, вызванное этим неудавшимся ужином, во время которого она не обращала на него никакого внимания.
– Ты сегодня великолепна, – сказал он. – В сорок лет ты будешь еще красивее.
Марта соблаговолила едва заметно улыбнуться и быстро захлопала ресницами.
– Благодарение Господу! Пойду спать. Мне завтра очень рано вставать.
Три раза в неделю она заставляла себя проводить два часа в манеже в «Поло Клаб» на Ривер Окс.
Она быстро обернулась, коснулась своими руками губ Ричарда и направилась к широкой мраморной лестнице с двумя пролетами. Ричард заколебался. Он замер, как бы парализованный. Он почувствовал, что если он ее догонит и обнимет, может быть, это не так уж и плохо кончится... Несмотря на то, что она пила только воду «Виттель» и немного «Кортон-Шарлемань 1947». В трезвом виде Марта не позволяла себе предаваться чрезмерной чувственности. Рассудок ее держал плоть в узде. Постепенно у нее выработалось к мужу своего рода равнодушие, смешанное с презрением, что отбивало у нее всякую охоту заниматься любовью. В начале их брака сила, энергия и грубость Ричарда привлекали ее. Затем она стала сравнивать его со своим отцом...
Во власти внезапного порыва Ричард Кросби сделал по направлению к жене несколько быстрых шагов и догнал ее в тот момент, когда она собиралась подняться по лестнице.
– Марта!
Она обернулась, удивленная интонацией, прозвучавшей в его голосе.
– Что?
Он подошел ближе, обвил руками ее талию и, ни слова не говоря, попытался поцеловать. Она повернула голову и высвободилась; в ее голубых глазах внезапно блеснул гнев.
– Что с тобой? – сухо спросила она. – Я же тебе сказала, что иду спать.
– Сегодня твой день рождения, – тихо сказал он, сдерживаясь, – у меня кое-что есть для тебя...
Он достал футляр, весь вечер пролежавший у него в кармане, и протянул ей. Она не взяла его.
– Поздновато, – сказала она.
В правой руке она все еще держала серьги.
– Тебе отлично известно, что вчера я был в Венесуэле, – защищался Кросби, – я вернулся слишком поздно и до второй половины сегодняшнего дня не мог ничего купить тебе. Эта поездка в Каракас была действительно важной...
Марта с обреченным видом слегка пожала плечами.
– Это неважно, дорогой, папочка позаботился обо мне.
Ярость внезапно захлестнула Ричарда Кросби. Мертвенно побледнев, он крикнул ей в лицо:
– Папочка, папочка! Очевидно, ему больше нечего делать. Твой проклятый папочка родился с проклятой золотой ложкой в своей проклятой пасти. Его единственная проклятая забота – это подписывать проклятые документы для своего проклятого завещания!
Он остановился, пораженный острой болью в груди. Сжав губы, побелев, Марта бросилась по лестнице, не взглянув на Ричарда, который даже не попытался последовать за ней. Он услышал, как хлопнула дверь в комнату жены и как повернулся ключ в замочной скважине. Ярость его сразу утихла. Ему хотелось плакать.
– Дерьмо! – проворчал он. – Гнусная жизнь.
Марта и Ричард изредка еще занимались любовью. На скорую руку. Вернувшись с вечеринки, на которой они оба много выпили. При определенной степени опьянения в Марте просыпалась страсть. В таких случаях ее муж справлялся с этим так же хорошо, как любой другой. Но, занимаясь любовью, они больше не разговаривали друг с другом... Ричард Кросби постоянно чувствовал себя подавленным из-за презрения, источаемого женой... Он никогда не расспрашивал ее о внебрачной половой жизни, и она никогда ему ничего не рассказывала. Кое-что он чувствовал и угадывал, и это заставляло его страдать, потому что он все еще любил ее. Но между ними всегда стоял призрак его тестя.
Серьги были лишь последним знаком его внимания. В течение всего ужина – превосходного – Ричард Кросби яростно сжимал в глубине кармана бриллиант, купленный им Марте ко дню рождения. Разумеется, он не осмелился подарить ей его после этих серег. Его тесть в очередной раз унизил его. Невольно, разумеется. Он был стройнее, чем это когда-либо удавалось Ричарду Кросби, говорил с изяществом, из-за которого его принимали за одного из тех, кто приплыл на «Мейфлауэре», и, главное, подавлял своего зятя всей мощью своего огромного состояния...
Ричард Кросби, сын владельца станции техобслуживания, вступил в жизнь в 1950 году с восемьюстами долларами, пятьсот пятьдесят из которых он взял в долг. После того, как блестяще закончил войну пилотом «Авенджера» на авианосце. За четверть века он сколотил себе на нефти и природном газе состояние в несколько сотен миллионов долларов. Он всегда хранил первую автоцистерну, на которой сам развозил сжиженный газ в начале своей деятельности. Теперь он владел тремя нефтеперерабатывающими заводами и газопроводной сетью. Несмотря на этот фантастический успех, ему еще очень далеко было до богатства его тестя. И со времени своих первых трудных шагов у него сохранились некоторые психологические табу. Например, делать роскошные подарки своей жене. На протяжении всего ужина он пьянел от ярости при мысли о том, что и он тоже мог пойти к Уинстону. Для этого у него было вполне достаточно средств.
Подавленный, мрачный, он развязал галстук и бросил его на мраморный пол холла. В столовой все еще горели свечи. Ричард задул их, вышел из дома, пересек сад и вошел в свой погреб – маленькое помещение, построенное по его проекту, – в котором постоянно поддерживалась низкая температура – 60° по Фаренгейту.[7]Прохлада сразу успокоила его. В одном из ящиков он выбрал бутылку «Белой лошади» 1945 года. Он откупорил ее, сел на диван и налил себе полбокала. Помимо рядов ящиков с бутылками, в погребе был стол, за которым можно было поужинать ввосьмером, и уголок для отдыха со стереосистемой, диваном, низким столиком и креслами.
Зрелище сотни бутылок, стоявших в своих гнездах, несколько приободрило Ричарда Кросби. Вино было его страстью. У него было десять тысяч ящиков лучших французских вин, которые он сам отобрал. В этом погребе находилась лишь малая их часть.
Ему доставляло большое удовольствие самому выбирать вина перед ужином. Неожиданно он подумал о том, что Марта как раз сейчас раздевается, и внезапный жар охватил его плоть. Чтобы избавиться от этого ощущения, он залпом выпил бокал «Белой лошади», положил руку на стоявший возле него телефон, набрал номер, но еще до того, как раздался звонок, повесил трубку. Ему не хотелось добираться двадцать минут до Синтии, одной из тех, кто всегда был готов принять его.
