Борис Григорьев - Скандинавия глазами разведчика
Мы заняли указанную капитаном позицию и стали пристально всматриваться вперёд, в то время как баржа тихим ходом стала сближаться с берегом. Но подводные скалы были хорошо видны, когда они были совсем рядом. Обнаружить же их заблаговременно, чтобы можно было во время скорректировать движение судна, было невозможно из-за игры света и воды.
В общем, мы хотели как лучше, а получилось как всегда. Через пять-шесть минут маневра, когда до берега оставалось подать рукой и у Балашова на лице сформировалась наконец надежда быть спасённым, раздался страшный скрежет, и баржа села на мель. Новороссиец мгновенно дал «полный назад», но баржа уже прочно десантировалась на твердь и не двигалась с места. По всей видимости, многократные учения в десантных войсках не прошли для неё даром. Погоняв мотор на всех немногочисленных режимах, капитан в конце концов сдался и запросил баренцбургский порт.
Между тем отлив продолжался, и скоро на поверхность, словно грибы на поляне, вылезли многочисленные камни. На море спустилась полярно-дневная ночь, стояла мёртвая тишина, и если бы не наше плачевное состояние, можно было бы дать волю своему воображению, посмотреть на себя со стороны и насладиться величавой картиной, не уступающей по своему эмоциональному воздействию знаменитому полотну Айвазовского.
Но чувство прекрасного покинуло нас в эти минуты, потому что этот злосчастный день опять вернул нас в патовую ситуацию.
Июньское Гренландское море — это вам не Средиземное и даже не Чёрное море в ноябре, поэтому скоро мы стали дрожать от холода. Крошечная рубка баржи с оборудованной допотопной «буржуйкой» вмещала лишь половину скопившегося на ней дипломатического и недипломатического персонала. Дима Балашов уже перестал «маячить», он скорбно уселся на обрыв, свесив ноги и всем своим унылым видом напоминал о несовершенстве нашей жизни.
— Ну что там в порту — будет помощь или нет? — взмолился наконец Валера Каменсков.
— Да, обещали выслать «Гуреева».
Новороссиец обиженно поджал губы, давая понять, что, если бы не мы со своими дурацкими проблемами, он сладко бы спал сейчас на кроватке и рассматривал бы увлекательные сны с интересным морским сюжетом и с его личным участием в качестве главного действующего лица. Вместо этого он сидел на своем плоскодонном тазике на рифе и зябко ёжился от сырости, предчувствуя скорый и нелёгкий разговор с портовым начальством.
Через некоторое время мы увидели, как от портового причала отделилось чёрное пятнышко, которое постепенно приобрело знакомые очертания «Гуреева». Однако, когда буксир подошёл поближе, мы обнаружили, что это был вовсе не «Гуреев», а однотипное судно из Пирамиды. Он подошёл к нам на расстояние пяти метров, и мы узнали, что «Гуреев» подойдёт попозже, поскольку в Баренцбург из Мурманска прибыл инспектор Морского регистра и «Гуреев» ещё не прошёл положенную процедуру проверки.
Нам было всё равно, кто стащит нас с мели, и живо стали участвовать в спасательной операции. С буксира нам бросили трос, который мы прикрепили к корме баржи, и буксир стал его натягивать, чтобы сделать первый рывок. Новороссиец тоже завёл свой мотор, чтобы увеличить силу тяги.
Но ожидаемого рывка не получилось. Пока буксир трогался с места, длинный трос намотался на его левый винт, и судно стало круто забирать влево. Капитан буксира быстро сориентировался, но сделать уже ничего не смог: верёвка туго намоталась на винт, и буксир вышел из строя, не сумев предпринять даже и попытки снять нас с мели. Нам показалось, что лицо Димы Балашова, благополучно пребывавшего на берегу, почернело от злости и досады.
К этому времени мы вывели из строя уже две трети морского флота Советского Союза на Шпицбергене. В строю оставался лишь один «Гуреев», и на него мы возлагали все свои надежды. Впрочем, пирамидский буксир, пожелав нам приятной ночи, как хромой нищий на одной ноге, заковылял на малой скорости обратно в Баренцбург.
Наступал рассвет, а развязка всё не наступала. Мы изредка переговаривались с Баренцбургом, выслушивая обещания о том, что помощь вот-вот подойдёт, но мы уже ни на что не надеялись.
Но вот нам передали, что на мысе Хеер ребята-вертолётчики починили наконец моторную лодку и что скоро она выйдет в район аварии. И действительно, в предрассветной дымке мы услышали характерный треск мотора, а минут через двадцать из неё материализовалась и сама лодка. В ней сидели два человека и отважно плыли навстречу неизвестности.
Впрочем, судьба недолго мучила и их, и нас своей неизвестностью и поспешила разложить свои карты во всей их хамской неприглядности. Лодка сделал вокруг нас победоносный лихой вираж, намереваясь причалить к борту баржи.
— Осторожней, сбавьте скорость, вы же разобьёте лодку! — закричали мы, но было уже поздно. Победоносный шум мотора сменился противным «шпоком», мотор зачихал, а потом и вовсе заглох.
От планомерного вывода из строя «крупнотоннажных» судов мы перешли к разовым операциям по уничтожению «малого» флота «Арктикугля». Ещё несколько таких «удачных» часов, и от плавсредств останется только одно название. Мы даже перестали сетовать на неосторожных вертолётчиков, понимая, что они тут ни при чём — во всём виноваты были мы сами.
Но ребята из вертолётного отряда были крепкими орешками. Они подошли с помощью вёсел к нашему катеру, взяли его на буксир, посадили, наконец, Диму Балашова в лодку и благополучно доставили их к борту баржи. Это была первая маленькая удача. Катер привязали к поручням, а закоченевшего Диму затолкнули в тёплую рубку, предварительно влив в него полстакана водки.
И вот прибыл наш «красавец» «Гуреев». Капитаном на нём был ленинградский Саша. Он мало обращал внимания на свою капитанскую внешность, но осторожность за единственное уцелевшее судно проявил завидную.
— Нет, ребята, я к вам подходить не буду, — отвечал он на все уговоры, когда увидел там и тут выставившие наружу свои похабные рожи подводные рифы. «Гуреев» встал метрах в ста от нас и не двигался с места. На барже стало уже невмоготу от холода и отсутствия сидячих мест. Как нам ни стыдно и ни прискорбно было покидать эту несчастную посудину, но другого выхода не было. По очереди безмоторная всё ещё лодка перевезла нас всех вместе с катером на «Гуреев», и мы наконец-то могли согреться в маленьком кубрике буксира, показавшемся нам теперь светлой и просторной кают-компанией океанского лайнера. Капитан распорядился подать нам горячего борща и чая.
Через некоторое время мы почувствовали, что «Гуреев» уже не стоит на якоре, а куда-то идёт.
— Куда же мы уходим? — спросили мы капитана.
— Домой.
— А баржа? А моторка? А люди?
— Ничего. Перекантуются как-нибудь. Скоро будет прилив, и баржа сама снимется с мели.
Трудно было описать то ощущение, которое овладело нами после того, как мы ступили на родной баренцбургский берег. В консульстве нам оказали встречу, достойную челюскинцев или папанинцев. Жёны на радостях принялись щипать уток и готовить торжественный завтрак.
Время было 6 часов утра следующего дня.
Спустя пару часов после нашего ухода с места аварии баржа вместе с вертолётчиками снялась благополучно с мели и прибыла в порт.
ПОЛИГОН ДЛЯ НАУКИ
Здесь было место воспитанья,
Был дом науки и добра.
М.А. ДмитриевРано утром морозный воздух раскалывается в мотоциклетном треске «бурана», и обитатели «замка Иф», просыпаясь в сумраке своих комнат-келий, по привычке думают: «Это Борис Иванович поехал на мыс Хеер. Вставать ещё рано, можно полежать часик».
Борис Иванович Синицын — метеоролог. На восточной окраине Баренцбурга стоят два четырёхэтажных дома: один из них принадлежит мурманчанам-метеорологам, а другой — москвичам-гляциологам. Метеорология и гляциология — это две постоянные компоненты научного присутствия советской (российской) науки на архипелаге. Исследователи ледников на Шпицбергене «прописались» в Баренцбурге в 1965 году, когда сюда приехала первая ледниковая экспедиция Института географии АН СССР, и с тех пор ведут непрерывное наблюдение и изучение ледового покрова Шпицбергена. Метеорологи поселились на Шпицбергене с незапамятных времён — без них представление о баренцбургской «полярке» будет далеко не полным.
Основная научная база Синицына — в «научном городке», но вокруг посёлка он расставил многочисленные датчики температуры, давления и влаги воздуха, направления и силы ветра, которые в определённое время, независимо от погоды, надо контролировать, проверять и с которых регулярно надо «брать показания». Вот и мелькает худая и длинная фигура метеоролога по посёлку: то там покажется, то тут.
