Р. Шулиг - Белые линии
И тут в кабинет вторгся его заместитель надпоручик Стейскал и нарушил ностальгическое настроение майора:
— У нас в районе большая неприятность, начальник!
Однако Земана это не слишком взволновало, он уже привык к неприятностям. Продолжая складывать бумаги, он без особого интереса спросил:
— Какая?
— Покушение на певицу.
— Отлично, такого у нас еще не случалось. Где?
— В «Конирне», в поэтическом кафе!
— Жива?
— Да. Ранена. Видимо, легко. Скорее всего, шок. Отвезли ее в больницу на улицу Франтишек.
— А покушавшийся?
Стейскал не без гордости доложил:
— Он, представь себе, сидит у нас, собственной персоной... но... пьяный. Я поместил его в камеру предварительного заключения.
Земан воспринял это по-деловому, спокойно, как нечто само собой разумеющееся.
— Прекрасно. А свидетели есть?
— В достаточном количестве. Сидят у нас в коридоре.
— Порядок. Тогда вы их предварительно допросите, заполните анкеты, запишите номера паспортов, адреса, завтра начнем их вызывать.
Стейскал запнулся и удивленно спросил:
— А ты?
Земан закрыл стол и сейф, взял свой портфель:
— Я? А я пойду спать. — И он стал одеваться.
И тут Стейскал деликатно, но решительно сказал:
— Только в числе свидетелей, Гонза... и твоя дочь.
Земан вытаращил на него глаза:
— Что ты сказал?
С силой швырнув портфель на стол, майор выскочил за дверь.
Как разъяренный зверь ворвался он в тот узкий коридор, который пражское дно называет коридором вздохов или коридором тягостного ожидания.
Молча сидевшие на длинной лавке люди, измученные долгим ожиданием, с надеждой повернули головы в его сторону.
Здесь собралась пестрая компания: какой-то немолодой щеголь в модном клетчатом пиджаке, носить который в предместьях Праги считалось верхом элегантности, бармен и владелец поэтического кафе Сганел в лиловом смокинге, редактор Дагмар Неблехова в модном костюме, артист Ян Водваржка в плаще, наброшенном поверх вийоновского костюма, и в гриме и два перепуганных кролика — Петр и Лидушка.
Как только Лидушка увидела отца, она поняла, что грозы не миновать. Она встала и беспомощно промямлила:
— Папа!
В ту же минуту его ярость словно испарилась. Он почувствовал острую жалость, увидев это нежное создание, которому еще недавно читал сказки, в таком обществе. Лидушка была его большой любовью, особенно после того как несколько лет назад террорист убил его жену. После того потрясения лишь одна Лидушка удержала его от беды. Она стала его надеждой и смыслом всей его жизни. Отец с дочкой создали свой собственный мир, в котором вдвоем летали на воздушном шаре над полной приключений землей, ловили тигров и слонов и самых красивых, бесподобных, красочных бабочек, каких только могли породить джунгли вечеров и ночей их одиночества. И когда потом Земан женился на Бланке Мутловой, Лидушка осталась в центре его интересов. Ей была отдана его огромная нежность и внимание, и каждый вечер, как только отец приходил домой, Лидушка, ласкаясь, взбиралась к нему на колени.
Теперь она сидела в этой компании...
Земан постарался взять себя в руки, чтобы выглядеть строгим, но он оказался способным только на то, чтобы хриплым от жалости голосом произнести:
— Чеши домой. Потом разберемся.
Лидушка, однако, снова с мольбой пискнула:
— А Петр?
Его удивило, что она не убежала сразу же, когда он ее так великодушно простил. Земан удивленно и строго спросил:
— Кто?
Петр поднялся и встал рядом с Лидушкой, смущенно, по-мальчишески переминаясь с ноги на ногу. Земан усмехнулся:
— Этот? — Он попытался сыронизировать: — Это некто из твоего дома пенсионеров?
Петр мужественно, с юношеской строптивостью выпалил:
— Мы, извините, вместе... ходим!..
От удивления у Земана перехватило дух,
— Что-о-о? — протянул он.
И Петр поспешно добавил:
— В школу...
Земану стало заметно легче.
— Чешите отсюда оба!
Он видел, что Петр хочет что-то еще добавить об этом взволновавшем его в ресторане событии, но ведь его слова потом придется занести в протокол... Поэтому Земан угрожающе добавил:
— Ну! Быстро! Пока я не передумал! — Лидушке на прощание он приказал: — Маме скажи, пусть меня сегодня не ждет. Может предварительно дать тебе на орехи сама. — Больше он на них не обращал внимания и, повернувшись к сидящим на лавке, спросил: — Так что будем делать с вами, господа хорошие?
Первой с лавки встала Дагмар Неблехова:
— Пан комиссар... — Она торопливо порылась в сумочке и стала совать ему какое-то удостоверение. — Я Неблехова, из газеты «Лидове новины». Вот мое журналистское удостоверение.
На Земана это не произвело никого впечатления; он просто умышленно не заметил ее руку с удостоверением и даже не взглянул на него.
— Ну и что из этого следует? — Увидев на конце лавки мужчину в клетчатом пиджаке и невозмутимо повернувшись к Неблеховой спиной, Земан не без интереса окликнул его: — Ферда?! Как ты здесь оказался?.. На старости лет решил удариться в поэзию? Ну, привет! Что же это творится на культурном фронте? Как ты до такого докатился?
— Невезение, пан майор. Точнее — дурацкая невезуха. Но, клянусь, я ничего не знаю, — с трагической гримасой на лице ответил ему Ферда Восатка, личность, хорошо известная среди карманников района Жижков в Праге.
Земан повернулся к сотруднику, дежурившему здесь, и приказал ему:
— Этого пропустим первого. Но сначала обыщите его, нет ли у него чужих кошельков, браслетов или часов. С ним, видимо, разговор будет короткий, с тем делом у этого наверняка нет ничего общего. Он никогда оружие в руках не держал и боится его как черт ладана.
Земан хотел вернуться к себе в кабинет, но Неблехова его опять остановила:
— Пан комиссар, я должна быть первой, я очень тороплюсь. Я еще должна написать сообщение о вечере и впихнуть его хотя бы в завтрашний второй выпуск.
Артист Водваржка в унисон ей добавил:
— Я тоже. У меня в восемь утра дублирование фильма. Должен же я хоть немного выспаться или нет?
Однако Земан возразил им:
— Спокойно, граждане! До каждого дойдет очередь. Но учтите, что старые клиенты всегда пользуются преимуществом. Так, наверное, везде. Даже у вас в редакции, пани редактор, верно? — И приказал: — Приведите ко мне Ферду Восатку!
Когда Земан захлопнул за собой дверь кабинета, Неблехова разъяренно зашипела:
— Хам! Примитив! Я ему этого не прощу!
Была уже поздняя ночь.
Перед рабочим столом Земана сидел последний свидетель — владелец поэтического кафе с непоэтическим названием «Конирна» Роберт Сганел. За пишущей машинкой, замещая протоколиста, сидел надпоручик Стейскал. Возле него возвышалась приличная кучка протоколов допросов — основа будущего следственного дела.
Сганел говорил, повысив голос:
— ...Это проходимец, товарищ майор! Это самый отъявленный мерзавец, каких я когда-либо знал!
Стейскал перебил его:
— Поэтому вы его так и избили? Когда мы его брали, его лицо было разбито в кровь.
Сганел осекся, словно прикусив язык. События этого невероятного вечера пролетели перед его глазами со страшной быстротой. А было все так...
Как только после выстрела в кафе началась суматоха, Павел Данеш выбежал через открытую дверь служебного выхода на пропахший вином дворик. На улице уже завывали сирены дежурных полицейских машин. Их пронзительный вой наполнил все его существо страхом, и он в отчаянии стал искать хоть какую-нибудь щель, чтобы улизнуть. Вдруг он услышал, как за ним защелкнулся замок дверей ресторана. Павел в ужасе обернулся и увидел позади себя темный силуэт стройной, атлетической фигуры. Он узнал владельца ресторана, и ему стало легче на душе. Сганел был старым приятелем Данеша. Сганелу нравилось, что молодежь принимает его за своего, видит в нем человека искусства, который, несмотря на свой возраст, не прочь, как и они, покуражиться и язвительно пошутить. Сганел иногда наливал молодым в долг и даже снабжал их наркотиками для раскрепощения их поэтических снов и фантазий.
Поэтому теперь Данеш, ничего не подозревая, попросил:
— Берт... Помоги мне отсюда выбраться... только побыстрее...
Сганел молча приближался к нему. Данеш инстинктивно почувствовал, что дело может обернуться плохо, и начал пятиться. Сганел настиг Данеша в углу дворика и набросился на него с ругательствами:
— Что ты наделал, сволочь? Хочешь меня погубить? Убью, если проболтаешься, когда тебя схватят. Мерзавец, прохвост, мне нужно было давно вышвырнуть тебя!
Сганел принялся избивать Данеша — хладнокровно, обстоятельно, со злобой. Данеш почти не сопротивлялся и вскоре под градом ударов рухнул на землю.
За решеткой между тем послышались голоса:
