Иоганнес Зиммель - Ушли клоуны, пришли слезы…
— Мне надо в цоколь, — сказал врач. — Привет, до скорого!
— Ты обязательно позвонишь?
— Не сомневайся. — Гольдшмид махнул рукой и сбежал вниз по лестнице.
Барски с Нормой неторопливо прошлись по освещенной неоновым светом площади между высотными зданиями. Было по-прежнему тепло.
— Какое звездное небо, — сказал Барски.
Норма промолчала.
— Ужасно много звезд.
— Будем надеяться, с Хольстеном ничего такого не случится, — сказала Норма.
— Да, — сказал Барски, — будем надеяться.
— Ян!
— Что?
— Нет, ничего, — сказала Норма.
— Я понимаю.
— Правда?
— Правда.
Он взял ее под руку.
— Вы когда-нибудь видели такое высокое и звездное небо?
7
— Как себя чувствует доктор Хольстен? — спросил Сондерсен.
— Плохо, — сказал Барски, — я был у него утром. Лежит в барокамере. Меня не узнал. Врачи поначалу ничего определенного мне не говорили. Потом пришел мой старый знакомый. «Плохи у него дела», — сказал.
— Но поправится? — спросил Алвин Вестен.
Барски пожал плечами:
— Если суждено — поправится.
— А его жена? — спросил Сондерсен.
— У нее тоже был. Ей дали такой сильный транквилизатор, что она будет долго спать.
Было около десяти утра двадцать седьмого сентября тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Сондерсен позвонил Барски и попросил его с Нормой приехать в десять утра в полицейское управление. Туда же приедет и Вестен. Надо обменяться информацией. И лучше всего сделать это в полицейском управлении, сказал Сондерсен. Кабинеты его специальной комиссии на шестнадцатом этаже.
Людей в коридорах почти не видно — субботний день. На шестнадцатом этаже все двери из непрозрачного стекла с алюминиевыми ручками. На одной приклеена бумажка. Кто-то зеленым фломастером написал: «Спецкомиссия. Цирк „Мондо“».
Они вошли. Перед пишущей машинкой сидел мужчина в рубашке с подвернутыми рукавами и печатал двумя пальцами. При виде их поднял голову.
— Вы кто?
— Фрау Десмонд и доктор Барски. Нас ждет господин Сондерсен.
Мужчина поднялся и открыл перед ними дверь в другой кабинет.
— К вам, господин Сондерсен, — сказал он.
Криминальоберрат стоял посреди кабинета. Вид у него был какой-то помятый. Здороваясь с Нормой и Барски, он вымученно улыбался.
— Хорошо, что вы здесь, господин Вестен уже приехал. Прошу вас…
Он прошел в смежную комнату, обставленную со спартанской строгостью. Несколько огромных шкафов с папками и картотекой. Письменный стол. В углу у окна — круглый столик, четыре стула, узкий диван. Чтобы не слепило солнце, жалюзи опущены.
— Норма, дорогая! — Вестен встал и обнял ее.
На нем был легкий костюм стального цвета, нежно-голубая рубашка и темно-синий галстук. Он был свеж и подтянут, как всегда. Все сели. Первым делом Сондерсен и Вестен поинтересовались состоянием здоровья Хольстена. На письменном столе лежала утренняя газета. Заголовок гласил:
«Спор в бундестаге об атомной электростанции Каттенон».
— Что опять случилось? — спросила Норма.
— Вчера бундестаг и бундесрат обсуждали проблемы, связанные с пуском французской атомной электростанции. Жаркие были дебаты, — сказал Вестен.
— И что выяснилось? — спросила Норма.
— Что после переговоров между двумя государствами безопасность атомной электростанции гарантируется. Только и всего.
— Великолепно! — сказала Норма. — Сколько всяких проблем. Из заводских труб постоянно поднимается дым, который разносится по всей стране, и в воздухе появляются радиоактивные элементы. Но на это мы закрываем глаза. А какую опасность для мира представляет собой СПИД? А сколько отравленных продуктов? Сама земля отравлена. Сколько в ней цезия! Дизельные грузовики тоже могут стать возбудителями рака, зато налоги на них резко снижены. А вонючие свалки, а захоронения отходов АЭС! А дыры в озоновом слое! А загрязнение Северного моря! А омертвевшие реки? Господи! Где написано, что в воде могут или должны жить рыбы? Так что нечего устраивать трагедии из-за поисков нового оружия для Soft War. Мы сами по себе подохнем!
Она взялась за сумку, но Сондерсен предупредил:
— Никаких диктофонов!
— Еще до знакомства с вами, доктор Барски, я проконсультировался в Бонне со сведущими людьми, — сказал Вестен. — И тогда все настоятельно советовали фрау Десмонд держаться подальше от истории с цирком «Мондо». Помнишь, дорогая?
Норма кивнула.
— Теперь мы знаем куда больше, чем раньше. Господину Сондерсену тоже удалось кое-что выяснить в Висбадене. В конце концов мы четверо должны четко представлять себе план дальнейших действий — особенно после встречи с Ларсом Беллманом и его откровений. Кто начнет, господин Сондерсен, вы или я?
— Вы, — сказал сотрудник ФКВ.
Алвин Вестен положил ногу на ногу.
— Итак, в предместье Бонна я встретился с моим другом. Я подумал, что лучше всего будет сразу рассказать ему о нашей беседе в Берлине. Мой друг помолчал немного, а потом шепотом сказал: «Ну зачем я буду врать тебе, Алвин…»
— Ну зачем я буду врать тебе, Алвин, — сказал его друг. — Враньем делу не поможешь. Твой Беллман прав. Нам самое время выбираться из атомной спирали.
— Нам?
— В том числе и нам тоже! Всем! Мы в НАТО, в западноевропейском военном союзе. Но и страны Варшавского Договора находятся в таком же положении. Самые способные и поэтому наиболее ответственные генералы и военные эксперты обоих лагерей пришли к выводу, что необходимо отказаться от постоянной гонки атомных вооружений, то есть выкарабкаться из атомной спирали. Тем самым они как бы признали, что необходимо искать новые системы оружия. У нас пока достаточно людей, которые молятся на атомную бомбу, на атомное оружие и межконтинентальные ракеты.
Вестен понимающе наклонил голову.
— Мне вспомнилось так называемое «нулевое решение». Если я в чем ошибусь, поправь меня. НАТО предложило «нулевое решение» довольно давно. В чем его смысл? Запад отказывается от ракет средней дальности, которые размещены в разных странах, — в том случае, если Советы тоже пойдут на это. Стратеги НАТО придумали это, втайне надеясь, что Советы никогда на это не согласятся. А теперь, они, похоже, согласны. И сразу же не кто иной, как немецкие политики подняли дикий вой, взывая к американцам: ни в коем случае не убирайте ракеты средней дальности! Только вы их уберете, как Советы сразу на нас и обрушатся, потому что у них есть тактические ракеты и межконтинентальные, которыми они нас и достанут.
— Верно, — сказал его друг. — На что американцы ответили: «Не волнуйтесь, дорогие немцы! Если будет невозможно убрать наземные ракеты, мы смонтируем их на самолетах и подводных лодках. Причем в большем количестве, чем вы имели на своей территории». — Он криво улыбнулся.
— Ты мне напоминаешь Беллмана.
— Чем же?
— Он тоже гримасничает.
— Понимаешь, дружище, от логики этих субъектов просто рехнуться можно! Они считают гонку вооружений и атомную бомбу панацеей от всех бед и хотят продолжать эту гонку. Дальше, дальше, дальше! Разве атомное запугивание не принесло Европе вожделенный мир на сорок с лишним лет? Воистину есть чем гордиться. Они даже не подозревают, что обе сверхдержавы давно сделали выбор в пользу Soft War. Я их, конечно, из заблуждения выводить не собираюсь. То, что знаем мы с тобой, знают считанные люди.
— Так уже и считанные?
— Мне, конечно, известно о твоих поездках в Москву и Вашингтон.
— Да, тут ты мне помешать не смог.
— По правде говоря, ваш самолет стоило бы сбить, — цинично сказал его друг. — Увы! Слишком поздно. Твой Беллман составил пространный документ обо всем, что ему известно о Soft War. На тот случай, если с ним или с тобой попытаются свести счеты…
— Я умышленно не упоминаю ни имени, ни фамилии моего друга, равно как не говорю и о его внешности, — сказал Алвин Вестен Сондерсену. — Я вынужден так поступить, потому что и мой друг, и его подчиненные были бы просто уничтожены, если бы кое-кому стало известно, в какие тайны он собирается меня посвятить. В печати и на телевидении людей, которые выдают столь взрывоопасную информацию, обычно показывают с черными полосками на глазах — чтобы их невозможно было узнать. Никаких деталей о моем друге, никаких деталей о времени и месте нашей беседы. Речь идет не о трюке — речь идет о жизни и смерти. Я, значит, сказал моему другу:
«Пока не будет найдено подходящее для Soft War оружие для защиты Германии и всего свободного мира, американцы имеют право монтировать в наших лесах и других укромных местах столько ракет, сколько пожелают. И кроме того, они получили право доступа ко всем научным разработкам, имеющим хотя бы отдаленное отношение к Soft War». Так или не так?
