Станислав Гагарин - Ловушка для «Осьминога»
– С удовольствием, но в следующий раз, – ответил Третьяков.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
I
Траулер терял остойчивость.
Температура наружного воздуха резко упала, и летящие на палубу, надстройку, рангоут и такелаж судна брызги и каскады морской воды немедленно превращались в лед, плотная стекловидная корка которого постоянно увеличивалась.
Верх траулера настолько утяжелился от обледенения, что даже незначительное уваливание под ветер могло повлечь за собой опрокидывание корабля.
«Тонн пятьдесят уже есть», – подумал Олег Давыдов, выглядывая из окна рулевой рубки и окидывая взглядом причудливые, потерявшие истинную форму брашпиль на полубаке, траловую лебедку под фок-мачтой, невероятно толстые фока-штаги. Штурман знал, что фока-штаги являются самыми опасными собирателями льда на судне. И не только потому, что способны нести на себе большое количество льда. Свисающие с фока-штагов сосульки смерзались друг с другом, за тем схватывались с брашпилем и носовой палубой и образовывали ледовый парус с большой высотой центра тяжести.
«Там сейчас в потенции еще тот крутящий момент», – подумал Давыдов и приказал боцману перебраться с матросами на полубак и скалывать лед с фока-штагов.
Матросы работали с небольшими перерывами уже шестнадцать часов. Но лед рос быстрее, чем удавалось от него избавиться.
«Предпринять! – лихорадочно думал штурман. – Немедленно что-то предпринять… Я должен произвести маневр!»
Он уже не задумывался над тем, как попал капитаном на этот траулер, имени которого даже не знал, очутился в открытом штормовом море с резко понизившейся атмосферной температурой. Надо найти решение, и выход где-то рядом. Давыдов помнит, что о сходной ситуации он читал рассказ писателя-мариниста в журнале «Морской флот».
«Этот проклятый лед, – вспомнил он вдруг. – Так называется тот рассказ… Проклятый лед!»
В то же мгновение Олег осознал, что к нему пришло пробуждение. Но глаз не открывал, лихорадочно припоминая реальные события, произошедшие до того, как он увидел себя в рубке обледенелого траулера.
Штормовое море, лед, вечерний фруктовый коктейль в баре гостиницы «Дофин», Нью-Йорк, «континенталь», пластиковый мешок, Кони-Айленд…
Теперь Олег вспомнил. Он ощутил, что голова у него перевязана, саднит спина и болит немного левая рука. Лежит он в постели, и довольно мягкой, телом почувствовал свежесть простыней.
Сознание прояснялось, и теперь, продолжая лежать с закрытыми глазами, Олег Давыдов сумел определить, что рядом с ним находится другой человек.
– Хватит притворяться, – услышал он голос Джона Бриггса и оценил тон его как доброжелательный, свойский. – Я понял уже, что ты не спишь… Лицо изменилось.
– Скажи на милость, какие мы наблюдательные, – проворчал Аргонавт и приоткрыл один глаз. – А что же ты прозевал классический киднепинг, когда твоего друга, а главное коллегу, умыкнули из-под носа в самом центре Нью-Йорка?
«Все правильно, навигатор, – сказал он себе, открывая второй глаз и приподнимаясь в постели на правом локте, левую руку он не решился пока тревожить. – Неважно, что стояло за этим фокусом. Замешан в нем Бриггс или нет, ты должен напирать на него, не давая опомниться…»
– Теперь я понимаю, что все написанное нашими журналистами об этом проклятом Вавилоне было правдой. Но я-то – простак из России, а ты? Профессионал организации! Где ты был, когда меня взяли в вестибюле? А Эдди Картер где был? Ну и система безопасности в оплоте демократии! Доберусь до вашего начальства – выложу все.
«Не понял или притворяется? – подумал Джон Бриггс, наблюдая за тем, как внешне спокойно, но агрессивно по содержанию говорит с ним Давыдов. – Во всяком случае, выдержка у парня хоть куда. Да, но какую позицию теперь занять мне? Нести чушь о какой-то ошибке? Или свалить все на ФБР?.. Олег сразу увидит белые нитки. Не поверит он и в мифических гангстеров. Надо говорить ему правду. Это единственный выход».
Но Давыдов опередил его.
– Еще одна проверка? – спросил он. – Бездарные вы люди, формалисты… Никакой диалектики в методах! И спектакль дешевый. Ты-то сам знал об этом?
Джон Бриггс кивнул, но тут же предостерегающе поднял руку.
– Поверь, я был против какой-либо проверки! – воскликнул он. – В принципе возражал… Но таков порядок, и затею санкционировали шефы из главной конторы. А к режиссуре вообще не причастен.
– Ладно уж, – проворчал Олег, усаживаясь поудобнее. – Я б тебя совсем тогда перестал уважать как специалиста. Но ты обязан был предупредить их, что бывший штурман Давыдов – нестандартная личность. Пусть учитывают это.
– Уже учли. Оригинальным поведением ты доказал право на нестандартный режим, – сообщил Джон Бриггс, улыбаясь. Он был доволен тем, что ему не пришлось врать Олегу или оправдываться перед ним. Противно было бы вести себя так по отношению к человеку, который когда-то спас тебе жизнь.
«А я только и делаю, что предаю его», – подумал Джон Бриггс.
Вслух он спросил:
– Как ты чувствуешь себя?
Давыдов свесил ноги с постели, вытянул их, потом развел руки, ловко спрыгнул на пол.
– Можете похищать еще раз… Голова, правда, немного не в порядке. Не сумел уберечь, когда группировался в падении, ударился о крышу тележки. Кстати, как чувствуют себя «артисты»?
– У них дела похуже, – усмехнулся Джон Бриггс. – Несколько переломов на компанию плюс сотрясение мозгов, но все живы.
– У них были мозги? Я этого не заметил. Ну да ладно. Слава Богу, не угробились, – спокойно проговорил Олег Давыдов. – Мне это было бы неприятно. В конце концов ребята находились на государственной службе. – И тут же без перехода спросил: – Мистер Ларкин об этом знает?
II
Матти Бьернсон слыхал как-то от сотрудников организации, с которыми его так или иначе сталкивала общая работа, что управление науки и техники ЦРУ проводило широкие эксперименты по изучению природы человеческого взгляда.
Ученые эксперты организации, получающие такое содержание, перед которым оклады университетских профессоров меркли, исходили из того, что выражения типа «чувствовал на себе чей-то взгляд» или «затылком ощущал, что за ним наблюдают» возникают не случайно. При этом исходили они из гипотезы: человеческий глаз суть модель солнца. А коли это так, то глаз не только воспринимает лучи, но и сам направленно отдает некую энергию.
Работы начались… с тараканов. Наука и человеческая практика давно установили, что есть такие виды этих насекомых, которым присуще любопытное свойство. Стоит человеку посмотреть на таракана, как насекомое на какое-то время, до трех секунд, замирает. Что это значит? Таракан воспринимает излучение глаза? Каким образом, почему, чем именно, как действует феноменальный механизм? И нельзя ли, изучив природу человеческого взгляда, использовать его с определенными целями.
В лабораториях ЦРУ опытные биологи-препараторы сотнями пластали бедных насекомых, вживляли в их нервную систему микроскопические электроды, соединенные с необыкновенно тонко реагирующей аппаратурой. Слухи об этих фантастических работах просачивались, несмотря на режим строгой секретности, и фигурировали в среде сотрудников организации в анекдотической окраске.
И вот сейчас Матти Бьернсон с горькой отрешенностью думал, что в действиях тех сумасшедших биологов был, видимо, великий смысл. Ему казалось, что он сам превратился в огромное насекомое, на манер чудовища из рассказа Франца Кафки, и вот-вот замрет неподвижно на одной из улиц Северной Пальмиры под зорким взглядом русского контрразведчика. Весь знаменитый город представился ему вдруг гигантской ареной, на которую выпустили Матти-таракана. Чекисты наблюдают за ним и управляют его поведением, заставляя совершать как будто бы осмысленные действия. Матти ощущал себя изо всех сил бегущим насекомым, которому кажется, что оно вот-вот избавится от преследователей, и вовсе ему невдомек, что для каждого таракана на другой стороне бегового поля есть собственная отдельная ячейка.
Мистический ужас охватил на какое-то мгновение Матти Бьернсона, когда он увидел в университете Андрея Колотухина. Подойти к нему Матти не решился, но позвонил после этого Марине. На работе Марины не было, но Матти сообщили причину ее отсутствия: смерть матери. Сопоставив оба очевидных факта, Викинг понял, что «противозачаточная» таблетка досталась Резник-старшей.
Теперь не имело смысла выяснять, почему сорвалась операция по устранению Андрея Колотухина, надо было думать, чем угрожает непредвиденное обстоятельство самому Матти Бьернсону.
Больше всего его мучила мысль: связывает ли Марина смерть матери со злополучной пилюлей? «Если сообразила, то меня давно бы уже взяли, – мысленно говорил, успокаивая себя, Викинг. – Или, по крайней мере, пригласили бы для дачи объяснений… Нет, видно, обошлось! В конце концов, я знал, на что иду… Если бы копыта отбросил этот парень, то и в этом случае деваха не должна была сообразить, откуда покатилась к нему эта последняя в его жизни бочка. А может быть, – рассуждал поклонник Кафки и русского народного языка, – меня пока не замели только потому, что хотят наворотить на меня побольше компры. Тогда надо установить, какие за мной ходят хвосты, и как можно скорее рвать когти».
