Джон Карре - Абсолютные друзья
– Да.
– Я бы предпочел выслеживать Люцифера. Он не пользуется телефоном, не прикасается к мобильнику. Компьютеры, электронные письма, электронные пишущие машинки, телеграммы – об этом можно забыть. – Манди вспоминает низкотехнологичные провода в сельском доме. – Он лучше проедет пять тысяч миль, чтобы шепнуть словечко человеку, который находится посреди Сахары. Если он посылает тебе почтовую открытку, смотри на картинку, потому что сообщение в ней, а не в тексте. Он живет в роскоши и нищете, ему без разницы. Никогда не проводит две ночи в одной постели. Снимает дом на чье-то имя в Вене, Париже, Тоскане или высоко в горах, въезжает, всем своим видом показывая, что обоснуется здесь на всю жизнь, а следующую ночь проводит в пещере в гребаной Турции.
– Во имя чего?
– Бомбы на рыночной площади. Он бросал бомбы за испанских анархистов, воющих с Франко, за басков, воюющих с испанцами, за «Красные бригады», воюющие с коммунистами. Он якшался с тупамарос и пятьюдесятью семью палестинскими террористическими организациями, играл по обе стороны сетки в Ирландии. Хочешь, я процитирую тебе его послание своей пастве в Старой Европе? Тебе понравится.
Ожидая развязки, Манди отмечает удовольствие, получаемое Рурком от элегантности, с которой ему удается описывать мерзости жизни. Чем отвратительнее подробность, тем более утонченными становятся его манеры. Вот и теперь он возвращается в собственное кресло, вытягивает ноги, пригубливает мартини.
– «Друзья, – говорит он, – для нас, рассерженных Европы, пришло время забыть о нашей всегдашней чертовой разборчивости. Как насчет того, чтобы проявить толику солидарности с исполнителями самого сенсационного акта противодействия капитализму со времен изобретения пороха? Как насчет того, чтобы протянуть руку дружбы нашим братьям и сестрам по оружию на других континентах, не бормоча о мелких претензиях, которые они предъявляют демократии? Разве нас не объединяет ненависть к общему врагу? Эти парни из „Аль-Каиды“ обратили в реальность практически все мечты Михаила Бакунина. Если антифашисты не могут терпеть различные мнения в своих рядах, скажите мне, кто может?»
Он ставит стакан, ловит взгляд Манди, улыбается.
– Вот кто такой Дмитрий, Тед. Когда он в собственном обличье, а не в маске Дмитрия. И это последний гуру Саши. Так что давай перейдем к следующему вопросу, Тед: кто такой Тед Манди и каково его место в этом уравнении?
– Ты чертовски хорошо знаешь, кто я такой! – взрывается Манди. – Ты провел не один месяц, роясь в моем грязном белье, черт побери!
– Да перестань, Тед! Это было тогда. Сейчас другое время, время людей-бомб. Ты с нами или против нас?
* * *Теперь приходит очередь Манди пройтись по комнате и взять свои эмоции под контроль.
– Я все-таки не понимаю, чего хочет Дмитрий, – наконец говорит он.
– Ты мне и скажи, Тед. Мы знаем все и не знаем ничего. Он в контакте с людьми, которые связаны с анархистскими группами по всей Европе. Что с того? Он заигрывает с ведущими европейскими профессорами, занимающимися антиамериканскими исследованиями. Он говорит о том, чтобы пригвоздить Большую Ложь, У него есть свита. Он требует, чтобы они одевались, как враг. Это его давняя поговорка: фашисты дважды подумают, прежде чем прострелят дыру в хорошем костюме. Он рассказал тебе эту историю?
– Нет.
Откинувшись на спинку кресла, Рурк позволяет себе отклониться от главной темы.
– Это очень забавно. Однажды он попал в перестрелку с греческой полицией, и на нем был костюм стоимостью в семьсот долларов. У него закончились патроны, он стоит на открытой площади в центре Афин с пистолетом в руке и смотрит на снайпера, который целится в него с крыши. Надевает шляпу на голову и уходит с площади до того, как снайпер решается пробить пулей его семисотдолларовый костюм. Так он тебе этого не рассказывал?
– Откуда он получает все эти деньги? – хочет знать Манди, выглядывающий в окно.
– Отовсюду. Небольшими суммами, но со всех концов света. Это нас очень тревожит: слишком много у него денег. На этот раз их источник – Ближний Восток. Перед этим он черпал деньги в Латинской Америке. Кто их ему дает? Зачем? Как он намерен их использовать? Чтобы все в этом мире вдруг стали говорить правду и только правду? Скорее медведи в лесу начнут сосать леденцы. Он стареет. Он просит, чтобы ему вернули долги, которых накопилось предостаточно. Ему обязаны многие. Почему? Какой станет его последняя игра? Мы думаем, он собирается устроить взрыв.
– Какой взрыв?
– А какие бывают взрывы? Гейдельберг – место, где Германия встречается с Америкой. Красивый город, который мы не бомбили в сорок пятом, чтобы Америке было где разместить штаб оккупационной армии после окончания войны. Марк Твен пел дифирамбы этому городу. Здесь Америка начала постгитлеровский, антисоветский период. Этот город стал американской марктвенской деревней и американской патрикгенриской[106] деревней, населенной тысячами и тысячами американцев. Здесь располагается штаб американской армии в Европе и много разных других штабов. В семьдесят втором году группа Баадер-Майнхоф убила здесь нескольких американских солдат и взорвала из гранатомета штабной автомобиль американского натовского генерала, едва не отправив на тот свет его самого. Если хочется поссорить Америку и Германию, Гейдельберг не самое плохое место для того, чтобы заявить об этом. Тебе нравится этот город?
– Я его обожаю.
– Тогда, может, у тебя есть желание помочь нам в его спасении.
Манди уже решил, каково его отношение к Рурку. Есть в нем что-то совершенно нетронутое, что-то оскорбительно девственное. Слова, которые ранее Манди трактовал как жизненный опыт, на самом деле слова чрезмерно избалованного ребенка, которого никогда не избивала полиция другой страны, который тайно не пересекал границу, которого не запирали в «Белом отеле», не связывали, не приковывали к полу в вертолете. В этом контексте он воплощает в себе наименее привлекательное качество как обоих наших западных лидеров, так и их пресс-секретарей: завышенная самоуверенность, которая легко переступает через реалии человеческого страдания.
Он просыпается, чтобы обнаружить, что Рурк вербует его. Не отчаянно, как Саша, не тонко, как Эмори, не в лоб, как Профессор, не с мессианским флером, как Дмитрий. Но достаточно красноречиво.
– Ты будешь делать то, что делал раньше, Тед. Ты становишься нашим человеком. Ты притворяешься их человеком. Остаешься на борту. Мы ждем. Ты наблюдаешь и слушаешь. Ладишь с Сашей, Дмитрием, всеми, кто появляется в твоей жизни. И выясняешь, что они, на хрен, замыслили.
– Может, Саша не знает.
– Он знает, Тед. Саша – предатель, помни.
– По отношению к кому?
– Разве он не шпионил за своими? Может, у тебя есть более мягкий термин. Разве его отец дважды не менял хозяев? За последние несколько лет Саша стал для нас заметной фигурой. Мы не теряем таких из виду. Даже когда они бродят в диких местах в поисках нового бога, который вновь зажжет их глаза. – Рурк замолкает, давая Манди возможность оспорить его тезис, но Манди молчит. – А когда ты заканчиваешь с ожиданием, ты начинаешь ждать снова. Потому что таковы правила этой игры: ждешь и ждешь, выясняешь все нюансы до того магического момента, когда специальный агент Тед Манди вскакивает на стол, показывает свой жетон и говорит: «Итак, мальчики, мы все хорошо провели время, но концерт окончен. Так что бросайте оружие и поднимайте руки, вы окружены». Тед, ты хочешь задать вопрос.
– Какие у меня будут гарантии?
Рурк одаривает его своей самой гостеприимной улыбкой.
– Если все будет развиваться в соответствии с нашими предположениями, полный пакет программы защиты свидетелей для тебя и твоих близких, переселение в другое место, сумма с шестью нулями на банковском счету, недвижимость. Обучение новой профессии, но ты для этого староват. Хочешь обговорить конкретные цифры?
– Я тебе верю.
– Ты спасешь человеческие жизни. Возможно, множество жизней. Тебе нужно время, чтобы подумать? Я готов сосчитать до десяти.
– Какова альтернатива?
– Я ее не вижу, Тед. Копаюсь в голове, ищу в сердце. Ты можешь обратиться к немецкой полиции. Они могут помочь. Раньше-то помогали. Ты – английский эмигрант, бывший берлинский анархист, живущий с отошедшей от дел турецкой проституткой. Я не сомневаюсь, что они озаботятся твоими проблемами.
Манди что-то говорит? Скорее нет, чем да.
– Я предполагаю, что они передадут тебя немецкой разведке, которая отправит тебя к нам. Не думаю, что теперь тебя оставят в покое. В нашем бизнесе такого не бывает. Ты слишком лакомый кусочек. – Он наклоняет голову, делая вид, что прислушивается. – Я слышу «да»? Я вижу кивок?
Вероятно, Рурк и слышит, и видит. Но Манди если говорит «да» и кивает, то рассеянно. Потому что мыслями он далеко, в Париже, с Сашей и учеными из его литературного комитета. «Мы неразделимы, Тедди. Я в этом убежден. Мы столько выдержали вместе… Давным-давно ты спас мне жизнь. Позволь мне стать для тебя дорогой к спасению души».
