Данил Корецкий - Расписной
Например, надо было приглядывать, не утаивают ли продавцы часть выручки, честно ли платят положенную дань.
– Я человек справедливый, – любил повторять Басмач. – Если торговля не выгорела, разве я не пойму? Сегодня меньше заплатишь, нет проблем. Но уж если дела хорошо идут – отдай на общее благо!
Басмач любил говорить замысловато, а в переводе на простой язык это означало, что размер дани определяется индивидуально и зависит от товара. То есть – следить надо постоянно, никого и ничего из виду не упуская.
Вот Мотька и следил, и докладывал. Идет между рыбными рядами и вдруг видит, что инвалид дядя Петя, который всегда вяленой таранкой да чехонью торговал, из-под прилавка осетровую икру продает! А ну, пес одноногий, давай по другой таксе отстегивай! Да плевать, что у тебя одна баночка приблудилась, теперь всегда будешь за осетрину платить, а не за таранку! Чтоб не крысятничал!
Или Матрена, что свинину продает, – заплатила за одну тушу, а выставляет уже третий окорок. Иди сюда, шалава, гони бабки!
Басмачу и его людям в такие мелочи вникать западло, а Мотька и камеру хранения проверит, и к машине сбегает, все выяснит, до грамма и копейки. Он тут самый главный инспектор, его решения не обжалуются… Скажет – выгнать с базара, и выгонят!
Мотьке нравится решать чужие судьбы. Недаром те, кто его раньше за грязь считал, теперь лебезят и заискивают. Он очень гордился своей значительностью. По карманам уже не шарил, незачем. Вечером отдаст собранное – до рваного рубля, до замызганной копеечки – это очень важно – и официально получит свою долю. Это не украденные деньги, а честным трудом заработанные!
Бывали и помельче поручения. Но ведь с Басмачом оно так – никогда не знаешь, не обернется ли какая-нибудь мелочь крупным делом и крупной наградой. Говорили, и Холеный – такой же. Большие люди, одно слово!
Например, как-то Басмач велел Мотьке:
– Вот что, помнишь, про телку спрашивал я тебя, в магазине которая?
– Помню, – кивнул Мотька, умолчав о том, что даже слышал разговор этой телки с Басмачом у собственного подъезда. – Так что?
– Так вот, – продолжал Басмач. – Твое дело будет маленькое: надо ее вызвать, короче, выманить, куда я скажу. Она ж тебя знает! Только так сделать надо, чтоб пришла, – подчеркнул он с обычной угрозой в голосе.
– Да как же я так скажу, чтоб пришла? – испугался Мотька. – Нинка эта – уж больно девка самостоятельная, а на меня она вообще…
– А ты подумай. Что, совсем дурак? Зачем я тебя держу?
Басмач замолчал, презрительно глядя на Мотьку. У того сердце екнуло: ведь может все разрушиться, все доверие пропасть, и долгожданное уважение – тоже! И все из-за чего – из-за какой-то шалавы!
– Ты ей скажи, – посоветовал Басмач, – что тебя ее мент прислал. Неужели не пойдет?
– Пойдет! – обрадовался его подсказке Мотька. – Пойдет, куда она денется! На когда звать?
– Как магазин закроется, пускай к тюремному скверу подойдет. Там народу мало…
Сказав это, Басмач исчез в базарной толпе, оставив Мотьку в недоумении: мент-то мент, а почему вдруг он, Мотька, зовет Нинку к ее же менту на свиданку?
Когда гастроном закрылся, Мотька уже крутился у входа. Он знал, что сразу продавщицы не выходят: пока приберутся, пока товар в холодильники спрячут, пока посчитают – сколько продано да сколько наколдовано в свой карман… Час-полтора – не меньше. Но в таком деле лучше перестраховаться, сорвется – Басмач голову оторвет…
Нинка вышла часа через полтора, когда уже сгустились сумерки.
– Здрасьте, – подскочил Мотька. – Я к вам с поручением.
– Здравствуй, сосед. Тебе чего?
– Лейтенант меня твой послал, – сказал Босой. – Встретиться хочет.
Какое-то странное выражение промелькнуло в Нинкиных глазах. Видно было, что она удивилась.
– Так и сказал, что встретиться хочет? – спросила она, испытующе глядя прямо на Босого.
– Конечно. В парке ждет, вот здесь, за углом.
Нинка торжествующе улыбнулась:
– Видать, самому стыдно идти. Посыльного подослал. Значит, еще совесть осталась…
Мотька понял, что попал в цвет.
– Я ваших делов не знаю. Мое дело маленькое, я тебе передал. А там сами разбирайтесь.
И, стараясь не выдать своего волнения, Мотька повернулся и с независимым видом пошел по улице.
Глава 3
Личные счеты
Ночной звонок повторился.
– Не понял предупреждения, мусор? – сказал тот же низкий, с блатной хрипотцой голос. – Теперь поймешь! А ты следующий!
– Да я тебя в параше утоплю! – заорал Расписной.
– Это все пустой базар. А ты скоро пожалеешь… Очень скоро!
В трубке раздались гудки отбоя. Владимир лег спать, но внезапно словно в яму провалился и с криком сел на кровати. Смутная тревога не давала ему уснуть, а он привык доверять своей интуиции. Тревога была связана с Ниной.
Назавтра он пошел в гастроном с утра, даже до развода.
– А нету ее, – охотно сообщила ему уборщица баба Катя. – Нету Нинки, и вчера не выходила.
– Как это – не выходила? – опешил Вольф. – Она же вчера во вторую должна была работать?
– Должна-то должна, а знаешь, какие у них теперь долги, у молодых? – сказала баба Катя, как будто Волков был старым. – Нашлись дела – а работа в лес не убежит. Ну ничего, Вадим Петрович ей покажет, как объявится! Больно она много об себе стала понимать, так ты ей и передай!
Он никогда не был у Нинки дома, но адрес знал. Знал и то, что жила она одна. Днем заехал и давил на кнопку звонка до посинения, пока наконец не вышла соседка из квартиры напротив.
– Вы к Нине? – спросила она, с любопытством рассматривая милиционера. – А что случилось?
– Да, собственно, ничего, – ответил Волков. – Она должна была… собиралась зайти сегодня утром в отделение – говорила, есть жалобы по гастроному. И не пришла, на работе тоже нет.
Молодая женщина чуть заметно улыбалась, слушая эту ерунду. Наверняка Нинка растрезвонила про своего татуированного старшего лейтенанта всему дому. Небось сейчас соседка прикидывает, действительно ли у него на интимном месте вытатуирована птичка или рыбка. Владимир почувствовал неловкость.
– Вы не знаете, где она?
– А я думала, она у вас ночевала, – сказала соседка, как будто он и не говорил этих глупостей про гастроном. – Она не приходила вчера, точно. Я вечером хватилась – соли нету, пошла к ней, а ее дома нет. Уже поздно было, часов двенадцать. И потом не приходила, слышно же, если бы дверь хлопнула. А у меня Светочка больная, я с ней всю ночь не спала.
Сердце у него бешено заколотилось. Не напрасна была его тревога, не случайно не мог он уснуть полночи!
– Вы дома будете? – спросил он.
– Дома, где ж мне быть.
– Возможно, придется дверь ломать.
Вернулся он через пятнадцать минут с Кругловым, техником-смотрителем из ЖЭКа и слесарем. В присутствии испуганных соседок они быстро отжали дверь.
Квартира была пуста. Никаких следов беспорядка или разгрома, все вещи на своих местах. Только пыльно. Хозяйки нет уже несколько дней. Он вдруг почувствовал, что та пружина внутри, которая казалась ему совсем ослабевшей, снова начала туго сворачиваться.
– На розыск надо заявлять, а, Владимир Григорьевич? – спросил Круглов.
– Пожалуй, – кивнул он.
Нинку искали три дня. Все это время Владимир не находил себе места. Конечно, Нинка не Софья, но, какая бы она ни была, они спали вместе, он привык к ее теплому дыханию, и к кокетливым взглядам, и к податливому телу. И, главное, он чувствовал вину за последний разговор. Получилось, что он выбросил ее за порог, как надоевшую собачонку. Если бы ничего не произошло и она как обычно торговала в своем гастрономе, стреляя по сторонам шалыми ищущими глазами, он бы и не вспомнил этот разговор. Но когда человек пропадает, все воспринимается совсем по-другому. Где она? Уехала к подругам или друзьям, загуляла? Но на нее не похоже, Нинка серьезно относилась к работе…
Приехала Нинкина старшая сестра, жившая в Степнянске под Тиходонском, пришла в отдел, разыскала Владимира. Он сразу понял, кто эта женщина: похожа была на Нинку, хотя и совсем другая – усталая какая-то, блеклая, с красными глазами и раскисшей тушью на ресницах.
– Елена Петровна я, сестра Нины Зайцевой, – она промокнула слезы. – Доигралась сеструха… – Слезы лились все сильней. – Я ведь ей все время говорила: нельзя так, как ты, Нин, нельзя!
– Как это – так?
– Беспечно! Она ж как стрекоза какая, честное слово. Нет чтоб про завтрашний день позаботиться, чем надежным обзавестись. Ни тебе про семью подумать, ничего. Деньги – фук, и профукает, только и купит себе, что одежку помоднее да побрякушки. Любила пыль в глаза пускать, компании веселые любила – а больше и не надо ей было ничего!
Волков вдруг понял, что и сам, вслед за Нинкиной сестрой, готов думать о ней в прошедшем времени.
– А она мне, – продолжала та, сморкаясь в аккуратный, с вышивкой, платочек, – ты меня не учи, и все тут! Посмотри на себя, на кого ты похожа с завтрашним днем своим и с семьей своей. Конечно, у меня заботы, не сравнить с ейными. Так ведь со мной и не будет – чтобы пропала из дому, как кошка, и не знал никто!.. Говорила ей – смотри, прибьют тебя где-нибудь под забором.
