Джек Хиггинс - Дождь над Гамбургом
— Что же вы предлагаете?
Казалось, Хардт крепко задумался.
— Прежде, чем я скажу, что я решил, хочу узнать: будете ли вы работать со мной в паре?
Шавасс прекрасно понимал сложность такого сотрудничества. Он спросил:
— А что будет, если мы отыщем рукопись? Кому она достанется?
— Все очень просто — мы легко сделаем копию.
— А Шульца? Тоже будем копировать?
— Разрубим этот узел, когда до него доберемся, — твердо сказал Хардт.
— Не думаю, что моему шефу понравится все это, — усомнился Шавасс.
— Вам выбирать, — холодно ответил Хардт. — Без моей помощи вам не обойтись. У меня в руках козырь — то, что вполне может оказаться ключом ко всей будущей операции.
— Тогда зачем вам нужен я? — удивился Шавасс.
— Как я вам уже говорил, — я сентиментален. — Он ухмыльнулся, — Ладно, буду откровенен. События разворачиваются быстрее, чем я ожидал, а на данный момент у меня в Гамбурге нет напарника. Я бы хотел использовать вас.
Преимущества работы с Хардтом были очевидны, и Шавасс быстро решил, что именно он должен делать. Он протянул ему руку.
— Лады. Купили. А всякие там «если» и «что будет» обсудим, когда до них доберемся.
— Славно! — сказал Хардт, и Пол услышал в его голосе настоящую радость и облегчение. — А теперь слушайте внимательно. У Мюллера была сестра. Мы об этом знаем, но нашим противникам это может быть и неизвестно. Мюллер всегда считал, что она погибла в сорок третьем, во время налетов союзнической авиации. Встретились они совсем недавно. Эта сестра работает шоугерл на Риппербане, в заведении «Тадж Махал». Под именем Кати Хольдт. Последнюю неделю там действовал мой агент — девушка. И она все это время старалась войти в Кати в доверие, считая, что та сможет вывести нас на Мюллера.
Шавасс удивленно поднял брови.
— Ваш агент — немка?
Хардт покачал головой.
— Израильтянка. Зовут Анна Хартманн. — Со среднего пальца левой руки он снял большой серебряный перстень и протянул его Шавассу. — Отдайте его Анне и скажите, кто вы такой. О вас она знает все. Попросите отвести вас после шоу в ее квартиру. А я вас найду там, как только освобожусь.
Шавасс надел перстень на палец.
— Теперь, похоже, все. В какое время мы прибываем в Гамбург?
Хардт взглянул на часы.
— Часа через два. А в чем дело? — поинтересовался он.
— А в том, что за последнее время мне никак не удавалось нормально выспаться, и если вы не возражаете, то я бы занял эту верхнюю полку.
На лице Хардта появилась добродушная улыбка и, встав, он откинул лестницу.
— Знаете, мне нравится ваше отношение к жизни. Думаю, что мы споемся.
— Взаимно, — откликнулся Шавасс.
Он повесил пиджак и, взобравшись по лесенке на верхнюю полку, вытянулся, позволив каждому мускулу — от лица до ступней ног — расслабиться. Этот старый испытанный метод он использовал лишь в те моменты, когда чувствовал себя в полной безопасности и ни о чем не беспокоился.
Каким-то шестым чувством, выработанным за годы своей тяжкой и опасной работы, Шавасс понимал, что несмотря ни на какие срывы, операция проходит вполне успешно. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Он уткнулся лицом в подушку и заснул мгновенно, как засыпают дети.
4
Шавасс посмотрел на свое отражение в зеркале. На нем был белый «континентальный» плащ и зеленая шляпа. Обе вещи принадлежали Хардту. Пол надвинул шляпу поглубже на глаза и усмехнулся.
— Ну и как я выгляжу?
Хардт хлопнул его по плечу.
— Великолепно, просто великолепно. С поезда будет сходить масса народу. Если сделаете все, как я сказал, то выберетесь со станции через две минуты. И возьмите, бога ради, такси.
— Не беспокойтесь, — успокоил его Шавасс. — Правда в Гамбурге я не был черт знает сколько времени, но дорогу на Риппербан отыскать смогу.
— Ладно, увидимся позже. — Хардт открыл дверь, выглянул из купе и отошел в сторону. — Все чисто.
Шавасс выскользнул в коридор и побежал по пустому вагону. Поезд медленно въезжал на Хауптбаннхофф, но казалось, платформа движется мимо. Пол бежал из вагона в вагон, пробираясь среди высыпавших из купе пассажиров, и добрался до конца поезда как раз в тот момент, когда тот остановился. Шавасс открыл дверь и спрыгнул на платформу.
Он первым прошел билетный контроль и через минуту уже шагал, направляясь к главному выходу. Было два тридцать ночи, в это время толчеи на вокзале нет. Слегка дождило — напоминание о том, что наступила осень, и подчиняясь внезапному порыву, Пол решил прогуляться. Он поднял воротник плаща и направился по Монкебергштрассе к Сент-Паули, знаменитому кварталу, в котором находились лучшие ночные клубы Гамбурга.
Улицы оказались тихи и пустынны, и проходя мимо великолепных зданий, Пол невзначай вспомнил, как выглядел Гамбург в конце войны. Сплошные развалины — одно воспоминание о городе. Сейчас казалось невероятным, что здесь летом сорок третьего за десять дней было убито при бомбардировке больше семидесяти тысяч людей. Германия, действительно, возродилась, как феникс, из пепла.
Риппербан в любое время суток был шумным, говорливым, невероятно жизнерадостным. Идя сквозь толпу нарядных, веселых людей, Пол невольно сравнил этот квартал с Лондоном в три часа утра и усмехнулся. Как же они называли самое сердце Сент-Паули — Ди Гроссе Фрайхайт, кажется? Да-да, именно — Великой Свободой. Очень подходящее название.
Он проходил мимо вызывающих, расцвеченных неоновыми огнями фасадов ночных клубов, не обращая внимания на шлюх, цеплявшихся за его рукава, мимо Давидштрассе, где молоденькие девушки высовывались из окон, демонстрируя себя возможным клиентам. Пол спросил дорогу и вскоре отыскал «Тадж Махал» в самом конце Тальштрассе.
Вход был отделан под индийский храм, а швейцар носил восточный халат и тюрбан. Шавасс прошел внутрь между кадок, в которых росли пальмы. Молоденькая девушка в прозрачном сари забрала его плащ и шляпу.
Интерьер клуба соответствовал его внешнему виду: фальшивые колонны по всей длине главного зала и пальмы, пальмы в кадках. Официант, проводивший Пола к столику, производил внушительное впечатление расшитым золотом костюмом и ярко-красным тюрбаном. Экзотику портили только круглые очки в стальной оправе и вестфальский акцент. Шавасс заказал брэнди и огляделся.
В зале половина мест пустовала, и посетители казались уставшими, словно представление и вечеринка невероятно затянулись. На крошечной сцене дюжина девок расположилась на возвышении и, по-видимому, изображали принятие ванны в гареме. В центре роскошная рыжая девица тщетно старалась представить танец Семи Покрывал с явным отсутствием какого бы то ни было артистизма. И вот на пол сброшена последняя вуаль, раздаются вялые хлопки, и свет гаснет. Когда прожектора вновь зажигаются, девушек на сцене больше нет.
Появился официант с заказанным брэнди и Шавасс спросил его:
— У вас здесь работает фройлен Хартманн. Как бы с ней повидаться?
Халдей улыбнулся, обнажив зубы с золотыми коронками.
— Нет ничего проще, майн герр. После каждого шоу девушки выступают в качестве танцовщиц. Когда фройлен Хартманн освободится, я укажу ей ваш столик.
Шавасс отвалил ему щедрые чаевые, заказал бутылку шампанского и попросил два бокала. Пока он разговаривал с официантом, на сцене появился небольшой оркестрик, который сразу же приступил к исполнению музыкальных номеров. В тот же самый момент маленькая дверца рядом с кухней распахнулась, и девушки, словно по свистку, стали выходить оттуда.
Большинство из них были молоды и в определенном роде привлекательны. Они с наивной откровенностью выставляли напоказ свои пышные прелести и казались отлитыми из одной формы: все были с густо намазанными лицами и накрепко приклеенными к губам улыбками.
Пол почувствовал смутное неясное разочарование оттого, что одна из этих девушек должна была оказаться той, которую он искал, но тут дверь вновь распахнулась.
Официант указал ему глазами на дверь, но Шавасс и так сразу понял: это и есть Анна Хартманн. Как и остальные девушки, она носила туфли на высоких каблуках, темные чулки и узкое платье темного шелка, — облегающее ее бедра, словно вторая кожа.
На этом их сходство и заканчивалось. От нее исходила волна полнейшей безмятежности, почти абсолютного спокойствия. Она встала в проеме двери и непринужденно оглядела зал, и все в ней говорило о том, что она не принадлежит самому воздуху этого заведения и мерзость жизни не касается ее.
Внезапно Пол почувствовал необычайное волнение, которое вряд ли сумел бы объяснить. И дело было не в красоте девушки. Кожа ее отливала оливковым цветом, а иссиня-черные волосы были острижены по плечи. Округлое лицо и полные, хорошо очерченные губы, придавали ей чувственный вид, но открытый внимательный взгляд и твердая линия подбородка говорила о сильном характере, который моментально выделял ее из того мира, в котором она сейчас волей судьбы оказалась.
