Клавдий Дербенев - Неизвестные лица. Ошибочный адрес. Недоступная тайна
— Я не говорила, что он украл…
— Но это же так! — настаивал Орлов.
— Не знаю… хотя думаю, что да, — печально прошептала Анна Александровна.
Орлов взял ее за руку и пристально взглянул в глаза. Она не отвела взгляда. Наоборот, смотрела на него, и он, видя, как теплеет ее взор, ждал откровенности. Но она не торопилась…
— Я вам расскажу, Владимир Иванович, — вздохнув, промолвила Анна Александровна. — Но только прошу, умоляю вас, пусть ничего не узнает Максим. Ему противен будет мой поступок… Мне не хочется огорчать его! Он у меня один остался во всей жизни!
— Максим — человек. Надо постараться сделать так, чтобы он вас правильно понял…
— Помогите мне в этом! — с тоской воскликнула она. — Можете вы это сделать?
Орлову стало искренне жаль Анну Александровну, но он медлил, не зная, насколько откровенна она будет с ним. Так и не дождавшись его ответа, невестка встала и сказала, что вернется через несколько минут.
Она отсутствовала минут пятнадцать. За это время Орлов пытался понять, что заставило его связать пропажу пакета с именем Моршанского. Чутье? Возможно! Несомненным оставалось то, что такой вопрос возник неожиданно для него самого… Что же она собирается рассказать?
Орлов подошел к окну и стал смотреть в сад. Сквозь лиственную ткань акаций метрах в двух за ней просвечивал ствол березы. Мерцающая поверхность ствола источала неведомую притягательную силу, хотелось дотянуться и опереться о прохладную гладкую кору, напрячься и тряхнуть березку, как любил он это делать в детстве после дождя, чтобы капли охладили лицо и плечи. Дождя, видимо, не было давно. Серела листва акации, слабо пахла сирень. Ее кусты в дальнем углу двора дремали, уже окутанные сумраком. Орлов перевел взгляд на крону березки и восхитился: молодой зарождающийся месяц висел среди четких силуэтов ветвей блестящей елочной игрушкой.
Вернулась Анна Александровна, включила настольную лампу, и Орлов, полуобернувшись, увидел ее сумрачное лицо. Она села подле стола и следила, как Орлов закуривал папиросу, затягивался и мечтательно созерцал дымок. «Мальчишка», — подумала хозяйка и заговорила уверенно, неторопливо. Но при первом же взгляде Орлова поняла, что положением владеет не она, а этот русый человек и от него зависит ее дальнейшая жизнь.
— Все началось давно, — говорила она. — Почти двадцать пять лет назад. С Сашей мы уже были знакомы, считались женихом и невестой. Тут и появился на нашем пути Олег Моршанский. Это был некрасивый, долговязый, рыжий молодой человек… Да, рыжий. Только после войны он превратился в брюнета. И вот Моршанский влюбился в меня. Узнала я об этом из его письма…
Моршанский как-то раз пришел к Саше в редакцию, и с этого началось их знакомство. Потом он стал приходить к нам. От Саши мне случалось несколько раз слышать, что Моршанский дал ему какой-то очень интересный материал для его книги, посвятил в какие-то факты. Моршанский продолжал у нас бывать, я к нему привыкла, да и Саша при виде его уже не морщился, как вначале… Может быть, Владимир Иванович, вам не интересно это?
— Нет, нет, продолжайте, — ответил Орлов.
— Так прошли годы. Когда Саша уезжал на фронт, Моршанский заверил его, что при семье остается верный и преданный друг. Мне уже тогда показалось, что Моршанский был несказанно доволен. Он рассчитывал, что без Саши ему будет свободнее. Во время войны он сравнительно редко бывал у меня. Но регулярно, раз в неделю, звонил по телефону, справлялся о моем здоровье, спрашивал, не нуждаюсь ли в чем-нибудь… Как потом я узнала, он очень боялся бомбежек и, считая здание музея самым надежным, перебрался туда жить, выходя из помещения только при крайней необходимости…
— Он трус? — спросил Орлов.
— Как вам сказать, Владимир Иванович… Совсем трусом его назвать было нельзя, но и храбрецом тоже… Он какой-то был вроде одержимый… Если что ему вздумается, будет этого добиваться. В день победы, в сорок пятом году, застав меня в приподнятом настроении, Моршанский предложил вступить с ним в брак. Я выгнала его. На другой день от него принесли письмо, в котором он извинялся и умолял дать ему возможность посещать мой дом, не лишать его последней радости — видеть меня… Я уступила его мольбам…
— Сколько ему лет, Анна Александровна?
— Сорок девять.
— Как Максим к нему относился?
— Он презирал его.
Орлов посмотрел на большой фотопортрет брата, висевший над столом, и мысли его возвратились к исчезнувшему пакету.
— Что же все-таки было в пакете, Анна Александровна? Чем он привлек Моршанского? Почему вы мне не написали о пакете?
Она переплела пальцы рук и, приблизив лицо к Орлову, тихо сказала:
— Меня арестуют…
— За что?
Анна Александровна встала и, заложив руки за спину, отошла на два шага. Затем резко обернулась и сказала:
— Пакет Саша просил передать вам. Это правда. Но он сказал, что если вы в течение трех дней не появитесь в Лучанске, то передать пакет надо лично начальнику НКВД… Вы не приехали, а туда пакет я не снесла…
— Почему?
— Я не хотела идти в тот дом…
— Это решение вы сами приняли или под влиянием кого-нибудь?
— Моршанского.
— Он знал о пакете?
— Да. Я ему сказала.
— Он интересовался его содержимым?
— Да. Но я не показала ему, как он ни настаивал.
Анна Александровна вздохнула и затихла.
— Моршанскому известно было о моем приезде? — спросил Орлов.
— Да. В тот день, когда от вас пришло письмо, он был у нас, и я сказала о вашем приезде в Лучанск.
— А он знал, где лежал пакет?
— Я ему об этом не говорила.
— Анна Александровна, скажите, не было ли такого случая в последнее время, чтобы Моршанский один оставался в доме?
— Оставался, — подумав, ответила она. — Второго мая Максима не было, а я минут на двадцать выходила в магазин…
Для Орлова теперь многое стало ясным. Кроме главного: что же было в пакете?
— Вы знакомых Моршанского знаете? — спросил Орлов.
— Он всегда говорил, что одинок, — ответила она. — Помню случай… Давно было… Ко мне на улице подошел один молодой мужчина. Он долго не отходил от меня, вызывая на разговор. У нашего дома стоял Моршанский. Как только сопровождавший меня увидел Моршанского, сразу же исчез в толпе. Моршанский все это заметил. Он спросил, откуда я знаю этого человека. Я рассказала все, как было. Тогда Моршанский заявил, что это — крупный аферист…
— А вы не поинтересовались, откуда у него такие сведения?
— Мне тогда не пришло в голову.
Оба замолчали.
«А он, пожалуй, мало верит мне», — подумала Анна Александровна, взглянув на Орлова. Орлов обернулся, их взгляды встретились, и она с запальчивостью сказала:
— Если бы я была замешана в чем-либо, то не сказала бы вам о пакете, и все!
— Анна Александровна, я вам верю, — сказал Орлов. — Меня удивляет одно: как удалось Моршанскому подчинить вас своей воле? Поверьте, очень неприятно расспрашивать… Я никогда не думал, что в этих стенах мне придется выступать в такой роли. Второй вечер мы с вами, и второй вечер вопросы…
— Я… я понимаю вас, — сказала она робко.
— Тогда объясните. По крайней мере, у нас с вами не будет неясностей!
Анна Александровна колебалась. Орлов не торопил ее. Он перелистывал книгу, взятую со стола, и ни разу не взглянул на невестку.
— Владимир Иванович, — тихо позвала она.
Он отложил книгу и повернулся к Анне Александровне. В ее глазах он прочитал решимость и сказал:
— Вы сядьте.
Она села на стул и почти шепотом заговорила:
— После отъезда Саши Моршанский внушил мне, что фашисты победят, придут в Лучанск, захватят архивы НКВД, и им станет известно, что я приходила туда… Я ему поверила. Вы понимаете: поверила! Через полгода я снова заговорила с ним о пакете. Но тогда он сказал другое: за то, что я продержала пакет столько времени у себя, меня будет судить военный трибунал. Представьте, в какое кольцо он захватил меня, а я не нашла в себе-мужества разорвать его. Мне нужно было посоветоваться с настоящими советскими людьми, например, поговорить с секретарем парткома, я тогда работала на заводе, но ничего этого не сделала…
Орлов воспользовался паузой и, взяв стул, подсел к ней. Откашлявшись, она продолжала:
— Потом он несколько раз возвращался к разговору о пакете, всячески старался уговорить отдать ему. Однажды я сказала, что мне надоело жить в вечном страхе и пакет я сожгла… Он, очевидно, не поверил мне, так как и после этого ловил меня на слове. И вот, случилось это зимой, я проговорилась… Что тут было! Он снова стал просить у меня пакет, умолял и даже грозил…
— И вы все же не поинтересовались, что в пакете?
— Даю вам честное слово, Владимир Иванович! Клянусь!
