Андрей Троицкий - Знак шпиона
– Но в Пярну вы говорили…
– Я помню. Но обстановка быстро меняется. Пока я по-прежнему вне подозрений, но все может рухнуть в ближайшее время. Знаю, что ваши хозяева заинтересованы в том, чтобы я остался здесь и гнал информацию в Лондон до того дня, пока меня не закуют в наручники. Но всему приходит конец. Теперь я хочу знать: вы готовы к тому, чтобы срочно вывести меня из России? Могу ли я на вас рассчитывать?
Дэвис ответил, не задумавшись ни на секунду:
– Готовы. Посольская машина будет ждать вас завтра в условленном месте.
– Прекрасно. Но завтра – это слишком рано. Мне нужно два дня, чтобы закруглить все дела в Москве, кое-что подчистить. Понедельник – это меня устраивает.
– Хорошо. Машина будет в понедельник. Желаю успеха.
Дэвис снова замолчал. Медников подумал, что связник на этот раз искренен в своем чувстве. Впрочем, черт не разберет, какие процессы происходят в его башке. Понять англичан трудно. Если долго раздумывать о парадоксах их национального характера или складе мыслей, запросто с ума спятишь или сам превратишься в англичанина, что вообще-то одно и то же.
Медников остановился. Дэвис тоже встал, выставил вперед правую ногу и вытащил руки из карманов.
– Дальше я пойду один, – сказал Медников. – А вы возвращайтесь обратно.
– Все будет нормально, – подбодрил Дэвис. – Возможно, через два-три года, когда русская разведка переварит известие о вашем бегстве, пройдет эмоциональное потрясение, мы сможем поставить вопрос о воссоединении вашей семьи. Супруга сможет выехать к вам в Англию. Русские разрешат, так уже бывало.
– На кой черт, скажите, ей куда-то выезжать? Чтобы она, прилетев в Лондон, затеяла со мной бракоразводный процесс, оттяпала половину денег, что вы положили на мой счет? И пропила деньги в ваших кабаках? А потом вернулась ко мне с протянутой рукой просить на опохмелку?
– Но я думал…
Медников чуть не рассмеялся.
– Вы думали… Так вот, чтобы вы больше не думали. Моя супруга умрет от инфаркта завтра днем. Ее тело пролежит в квартире до среды и будет обнаружено домработницей. Потому что домработница приходит в среду. Я ведь сказал, что должен закончить кое-какие дела. Смерть жены – одно из таких дел.
– Но почему? Я не понимаю…
– Что тут понимать? На днях я оставил открытым сейф в своем домашнем кабинете, вышел из комнаты. Это моя ошибка. Когда я вернулся, эта стерва сунула туда свой нос. Она видела крупную сумму денег, которую я должен был передать Ермоленко. Но это так, семечки. Главное, она видела мой английский паспорт. Наверняка запомнила имя. Когда я исчезну, контрразведчики первым делом допросят жену. А она не станет меня выгораживать. Отыграется за все плохое, что видела от меня в жизни. Сейчас Любка думает, что этими бабками и заграничным паспортом меня снабдили на работе в СВР. Ну, для какой-то секретной операции, для какого-то дела. И в прежние времена случалось так, что я хранил дома крупные суммы наличными. Короче, она ничего не заподозрила. Но все изменится, стоит мне только бежать. Теперь понимаешь?
Дэвис не смог скрыть чувств, у него было такое выражение лица, будто прогуливаясь, он ненароком наступил на дохлую, тронутую разложением крысу. Медникова неожиданно разозлила эта брезгливая гримаса. Это показное чистоплюйство. Он весь в белом, а тебе лопатой дерьмо кидать…
– И все-таки эта жертва… По большому счету она не имеет смысла.
– Слушай, Ричард, какого хера ты из себя корчишь? – Медников сжал кулаки в карманах плаща. – Ты что, мать твою, благородных девиц учил манерам? Ты разведчик или сопля на заборе?
Дэвис заглянул в глаза собеседника и невольно отступил на шаг. Показалось, ещё секунда и Медников влепит кулак ему в морду.
– Я, ну… Я не знаю.
– Ты думал, что яд, который я забрал в Пярну, нужен для того, чтобы поморить тараканов на кухне? С какой целью ты передавали мне ту штуку? Ну, ответь.
– Я не знаю… Но почему?
– Потому что она моя жена. Моя. Этого достаточно. А теперь счастливо оставаться, умник.
Медников на прощание махнул рукой и быстро зашагал к станции.
Лиссабон, район Граса. 31 октября.
Под вечер Колчин, уставший от гостиничной духоты и скверного характера Джейн Уильямс, устроился в таверне «Бенфика». Выбрав столик у окна, он дождался официанта, немолодого мужчины в ярко красном фартуке, заказал катаплану, густую похлебку из волчьего окуня, макрели и других сортов рыбы, жареные на деревянном угле сардины с овощами и бутылку домашнего вина.
Интерьер таверны, просторного зала, свод которого подпирали две каменные колонны, был решен в старомодном стиле. Посетители, в основном не туристы, а местные жители, собиравшиеся здесь по выходным послушать песни под португальскую гитару, сидели за самодельными прямоугольными столами, сбитыми из толстых струганных досок, мягкие стулья заменяли некрашеные табуретки. Стены из природного камня, побеленные известью, подкрашенной синькой, украшали засиженные мухами репродукции картин из старинной жизни: рыбаки сушат сети на берегу моря, тореадор протыкает шпагой свирепого быка. Вместо люстры под потолком подвесили на цепях огромное деревянное колесо от арбы или телеги, по ободу которого укрепили два десятка ярких лампочек.
Окно, перед которым сидел Колчин, было узким, но с этой позиции вход в гостиницу «Сан-Роки» на противоположной стороне улицы хорошо просматривался. Посетителей все прибавлялось. Люди заходили в таверну, стараясь занять не дальние столики у стен, а устроиться поближе к невысокой эстраде, на которую, сменяя друг друга, поднимались самодеятельные певцы с гитарами, исполнители песен души фадо, городского романса. Сейчас на краю эстрады стоял парень в парусиновых штанах и морской тельняшке с широкими полосами, он пел о любви.
– Ты подарило мне свое сердце, перевязанное голубой лентой. Но я был слишком пьян и не донес подарок до дома. Сердце упало и разбилось о каменную мостовую…
На улице уже стемнело, в гостинице зажглись окна, подул легкий бриз. А здесь, в таверне, было душно, пахло жареной рыбой и кислым вином, перебродившим в бочках. Лето задержалось в этих краях и, кажется, не собиралось уходить. Двадцать пять градусов и ни единого дуновения ветра в начале ноября – это слишком даже для Лиссабона. Песни, слова которых Колчин понимал с трудом, несли такой энергетический заряд, что переворачивали душу. Мелодии слишком сложные, они не раскладывались на пять блатных аккордов, голоса исполнителей волновали и завораживали.
Промокая платком влажный лоб, Колчин хлебал огненную похлебку из глиняного горшка и спрашивал себя: чем бы занялись сегодняшние звезды русской эстрады, случись десятку португальских самодеятельных исполнителей выучить язык и переехать в Москву? Если бы наши звезды имели хоть каплю совести, они бы продали свои каменные особняки и протирали пыль с гитары того худощавого паренька, который сейчас стоял на эстраде. Или чистили его обувь. Но кто может позволить себе в наше время такую роскошь, каплю совести?
– Как здесь кормят?
Виктор Нестеров говорил по-английски чисто, без акцента. Он отодвинул табурет и уселся с другой стороны стола.
– Отменно.
Колчин перевернул чистый стаканчик.
– Рад слышать.
Нестеров сделал глоток портвейна, поморщился. Он давно не употреблял дешевого вина. Взял из вазочки лимон и, отрезав от него длинный ноздреватый пупок, выдавил в рот капли сока. Подозвав официанта и заказал дежурное блюдо, шницель из говядины и рыбацкий пунш, смесь рома, лимона и меда. Только что Нестеров встречался с русским связником.
– Ты готов выслушать плохие новости? – спросил он.
– А хороших нет? – спросил Колчин. – Я готов выслушать и хорошие.
– Сначала плохие: нам предстоит бессонная ночь, – Нестеров снял темные очки и долго тер пальцами красный след, оставленный на переносице. – Передают, что информация доведена до адресата. О том, что девочка находится в этой гостинице, Дьяков уже знает. Должен знать. Он также знает, что дипломат из посольства в Лондоне прибудет сюда уже в понедельник. Короче, времени для раскачки совсем не остается, ведь Дьяков должен опередить дипломата. Скорее всего, наш объект появится этой ночью. Или следующей. Я бы на его месте действовал именно ночью.
Нестеров замолчал.
– А где хорошая новость?
– Их целых две. Первая: все закончится очень быстро. Нам не нужно торчать в «Сан-Роки» целыми неделями, как курицам на насесте. Вторая новость: твои новые ботинки будут готовы уже во вторник.
– Насчет ботинок – отлично, – обрадовался Колчин. – Это первое доброе известие, которое я слышу за два последних месяца.
Официант поставил на стол тарелку со шницелем и скрылся в табачном дыму. Нестеров прикурил сигарету и пару минут слушал певца.
– Обожаю Лиссабон, – сказал он. – С его старинными улочками, допотопными трамваями, черепичными крышами и патриархальным бытом. Это не Брюссель, где кинешь камень и попадешь в тайного агента, сотрудника ЦРУ, БНД или МОССАДа. Мы с тобой здесь можем говорить почти открыто, не прячась ни от кого. Потому что Лиссабон не интересует ни одну спецслужбу мира. Когда-то город был наводнен шпионами, его использовали как плацдарм для натурализации, внедрения агентов в европейские столицы. С той поры все встало на уши. Европа умчалась далеко вперед на своем скоростном поезде, а Португалия безнадежно отстала. Она так и осталась тихой провинциальной станцией, куда летом приезжают отдохнуть туристы. Сюда не добрались психозы, которыми страдает весь мир. Например, запрет на курение в общественных местах.
