Николай Шпанов - Заговорщики. Преступление
Гитлер. Но только устно. Никаких документов.
Риббентроп. Разумеется, мой фюрер.
Геринг. Прочтите Гендерсону свое предложение по–немецки. Половины он не поймет.
Гитлер. Никаких документов! Поляки не должны иметь официального предложения по крайней мере в течение двадцати трех часов из названного мною срока.
Геринг. Да, мы не знаем, как далеко может зайти трусость Бека. Они могут проделать то же самое, что Чемберлен и Гаха. Тогда — прощай всякий предлог для нападения.
Геббельс. Ну, если с теми же результатами — еще не такая большая беда.
Геринг. Ты ничего не понимаешь, Юпп! Ничего!.. Нам нужно вторжение и ничего другого. Никаких зон! Никаких ограничений!
Гитлер. И никаких отсрочек! Я не могу больше ждать. Я уже сказал… Двадцать четыре часа… Через двадцать три часа вы сделаете Варшаве свое предложение. Все. Если они не пришлют своих представителей для переговоров…
Риббентроп. В течение оставшегося им часа они могут по телеграфу уполномочить Липского.
Гитлер. Никаких телеграфов, никаких Липских! Мы должны видеть у себя в Берлине польских уполномоченных. Мы должны видеть подписи на их полномочиях. Ничего другого! Если этого не будет, мы объявим всему миру, что поляки не идут на переговоры, что они срывают наши мирные усилия. Вы все усвоили?
Риббентроп. Да, мой фюрер.
Гитлер. Можете итти. Остаются господа генералы и вы, Гиммлер. Стенографов убрать! Видеман, вы ведете запись. Один экземпляр, только для меня".
Ванденгейм повертел в руках последний листок стенограммы. Было досадно, что конец совещания остался от него скрытым, хотя вторая половина стенограммы и заставила его успокоиться.
— Что скажете, Фосс?
— Геринг не даром ест американский хлеб.
— Он набивает себе брюхо не хлебом, а долларами.
— Китайские мандарины умирали от одного золотого шарика, а этого не берут тонны золота.
— Не каркайте, Фосс. Дай бог здоровья этому борову. С такой командой можно делать дело.
— Если судить по этим листкам…
Джон перебил:
— Листки нужно сжечь.
— Жалко: отличный материал.
— Для тех, кто захочет повесить наших информаторов.
— Вы не разрешили бы мне скопировать все это?
— За каким чортом?
— Тут есть много такого на чем нашим людям нужно учиться. Гитлер довольно верно сказал: ему нет никакого дела до того, как будут себя называть будущие властители вселенной — немцами или американцами: важно, что они будут национал–социалистами.
— Вы бредите, Фосс!.. Честное слово!.. Я старый республиканец.
— Надеюсь, Джон.
— Так какого же дьявола?..
— Но на вас нужно будет кому‑то работать. Для этого тезисы фюрера и кое–кого из его команды могут пригодиться.
— Копируйте. Но запомните: ни один листок, ни одна буква…
— Вы меня учите, Джон?
— Давайте выпьем, Фосс, а?
— Вам вредно, Джон. Лучше сходите в церковь и помолитесь за то, чтобы господь–бог сохранил здоровье и жизнь фюреру.
— Вы в ладу с богом — вы и молитесь. А мне кажется как только Гитлер сделает все, что следует, в Европе, его нужно будет посадить в клетку. Эта собака хочет работать не только на охотника, а и на себя.
— Хуже! Она из тех, что может впиться в глотку хозяину.
— Вы повторяетесь, Фосс. Я уже слышал это от вас когда‑то.
Встреча Ванденгейма с Герингом состоялась в ту же ночь. Осторожность Геринга лишила историю возможности знать, что говорилось на этом свидании. Самое тщательное исследование личного архива "наци № 2" не обнаружило ни стенограммы, ни адъютантской записи, ни каких‑либо пометок в дневнике рейхсмаршала. Даже нередко выручавшие историка записи Гиммлера, сделанные по агентурным данным или по пленкам звукозаписывающих аппаратов, не могли тут прийти на помощь: Геринг предусмотрел все. Повидимому, он и его американский партнер одинаково боялись гласности.
И все же, не зная слов, которыми они обменивались, мы можем догадаться, о чем шла беседа. Это можно было себе представить по нескольким фразам, которыми Геринг и Ванденгейм обменялись на прощание в присутствии ожидавшего в приемной Кроне.
Выходя из кабинета, Джон фамильярно держал фельдмаршала за локоть. Багровое лицо американца не часто выражало такое удовлетворение, как в тот момент.
— Бог да поможет вам, мой старый друг, — растроганно произнес он, обращаясь к Герингу. — Идите без страха. Пусть Польша будет вашим первым шагом в великом восточном походе для спасения человечества от призрака большевизма. Жаль, что вы не решаетесь сразу схватить за горло и русских. Чего вы боитесь?
— Англия, Англия! — проговорил Геринг.
— Об этом позаботимся мы, — с уверенностью ответил Ванденгейм. — Вас не должно беспокоить, даже если англичане заставят Чемберлена объявить вам настоящую войну.
Геринг был не в силах скрыть овладевший им ужас:
— Настоящая война?!
— Мы постараемся сделать ее не очень настоящей… Но будем надеяться на всевышнего, да вразумит он неразумных. Англичанам незачем путаться в это дело.
— Да, оно им не по силам.
— Совершенно верно, друг мой. Ударьте по Франции, это устрашит и Англию. Я верю: мы выйдем победителями.
Геринг рассмеялся:
— Вы или мы?
— Ах вы, мой толстенький плутишка! — с нежностью воскликнул Джон и дружески хлопнул Геринга по спине.
Геринг ответил натянутой улыбкой.
Ответа на свой вопрос он не получил.
12
Профессия полотера стала в Германии дефицитной. Гитлеровское правительство намеренно доводило до разорения мелких торговцев и ремесленников. Ради освобождения рабочей силы для военной промышленности оно добралось даже до таких одиночек, как полотеры. Им запретили самостоятельно брать работу и приписали их к рекомендательным конторам. Так полотеры стали собственностью владельцев этих контор, подобно тому, как промышленные рабочие уже были собственностью фабрикантов, сельские батраки — рабами помещиков. Следующей стадией было прочесывание полотерского цеха с целью выявления тех, кто раньше имел какую‑нибудь индустриальную специальность. Таких забрали на военные заводы, не считаясь ни с их желанием, ни с состоянием здоровья. Ян Бойс уцелел только потому, что был однорук.
Из‑за кризиса с рабочей силой владелец вновь открывшейся в Ганновере полотерной конторы "Блеск" с трудом набрал несколько инвалидов, кое‑как справлявшихся с требованиями клиентов. Было достойно удивления, что он сумел раздобыть себе людей даже в других городах. Например, в Берлине он взял Яна Бойса взаймы у прежнего владельца. Контракт был подписан и зарегистрирован в Бюро труда. Старый владелец Бойса и новый положили в карманы по копии договора, пожали друг другу руки и расстались. Бойса не приглашали к участию в торге. Закон этого не требовал. Только явившись следующим утром в контору, он узнал, что должен отправиться в Ганновер.
Кто‑то из товарищей Бойса посоветовал ему опротестовать сделку: закон о прикреплении к предприятию не распространялся на инвалидов. Но другой только махнул рукой:
— Протестовать?.. Ты наивен, дружище. Они тотчас отыщут параграф о том, что отказавшийся от поручения увольняется… за решетку.
— Это верно, — согласился первый. — Пожалуй, лучше ехать. В конце концов не все ли равно — Берлин или Ганновер.
— Что ж, один из вас безусловно прав, — уклончиво ответил Бойс. — Нужно подумать.
На следующее утро он сказал:
— Пожалуй, я поеду… Не все ли равно — Берлин или Ганновер.
— Вот именно, когда ты и там и тут все равно что раб, — прошептали товарищи.
— Поеду, — с видом покорности повторил Бойс и пошел укладывать чемодан. Однако ни этим товарищам, ни кому‑либо иному он не признался, что прошедшая ночь понадобилась ему вовсе не для размышлений, а для того, чтобы побывать в своей подпольной ячейке и получить ясный приказ партии: "Ехать".
Через день Бойс вышел из подъезда ганноверского вокзала и поплелся по нужному адресу.
Дощечка с надписью "Контора "Блеск" выглядела вполне прилично. Крытое бронзой стекло блестело, как настоящая медь. Дверь тоже была достаточно представительной, лестница чистой. Привычный глаз Бойса охватил все эти детали, пока он поднимался на несколько ступеней.
На звонок ему отворил человек, при виде которого Бойс замер на пороге: это был Трейчке. Да, да, адвокат Алоиз Трейчке! За то короткое мгновение, что Бойс стоял словно окаменевший, Трейчке успел обменяться с ним взглядом, и полотер, насколько мог, спокойно проговорил:
— Мне нужен господин Гинце, владелец конторы "Блеск".
— Это я.
Трейчке посмотрел записку прежнего владельца, поданную Бойсом, и сказал сидевшей в конторе девице:
— Пришлите этого человека вечером ко мне для пробной работы.
