Анатолий Чехов - Тропа Кайманова
Получалось это не только потому, что Чекалин и Головко, рассказывая о боях, заставляли слушателей сопоставлять свою жизнь с жизнью фронта, а еще и потому, что эти два парня, одинакового с остальными возраста, душой были намного старше, пережив то, что под силу пережить лишь зрелому человеку.
Но не только предстоявшая инспекторская поверка, повседневная служба, налаживание отношений с такими разными и такими неприученными к добросовестному труду солдатами поглощали все мысли и чувства Андрея.
Если активность и властолюбие братьев Охрименко ему как-то удавалось временами направлять на полезные дела, то с солдатами совсем другого склада было гораздо труднее.
Беспокоил ефрейтор Чердаков, тот самый, которого братья в первый день своего прибытия на Аргван-Тепе отправили на охоту.
Андрея доводило до отчаяния полное безразличие Чердакова ко всему, что не имело отношения к охоте. Несение службы, наряды в казарме, дежурства, хозяйственные работы — все делалось им спустя рукава, как бы в полусне.
Вот и сейчас, когда все уже отправились вслед за Чекалиным и Головко в Красный уголок, где должна была состояться беседа, Самохин увидел Чердакова на ступеньках крыльца оперпоста.
— А вы что сидите? — спросил Андрей.
— Ноги болят, товарищ капитан, — не очень-то поспешно поднимаясь, ответил Чердаков.
— А я думал послать вас на охоту.
— Я пойду...
— Так у вас же ноги болят?
— А я потихоньку...
— Потихоньку что за охота?
— Полная гарантия, товарищ капитан, только отпустите. Без архара домой не вернусь, — заверил Чердаков.
Что говорить, архар нужен был Самохину до зарезу: кроме того, что охота была серьезным подспорьем в рационе солдат, надо было позаботиться и о жителях поселка. После истории с курами, да и вообще для укрепления авторитета пограничников, Самохин с разрешения командования взял за правило снабжать мясом семьи фронтовиков. Добыть же мясо в военное время можно было только охотой.
Самохин, играя в жмурки с собственной совестью, решил отправить Чердакова на охоту еще и потому, что по всем показателям боевой и политической подготовки он, мягко выражаясь, не очень тянул. На стрельбище и то умудрялся мазать по мишеням, в то время как по архарам стрелял великолепно. Отправляя Чердакова одного, Андрей, может быть, оказывал ему излишнее доверие, но, во-первых, у Самохина не было для такого задания ни одного солдата, а во-вторых, Чердаков по складу своего характера не любил делить с кем бы то ни было охотничьи удачи и неудачи.
Чердаков мгновенно собрался, получил у сержанта Белоусова две обоймы патронов, доложил Самохину о готовности.
Указав район охоты, контролируемый нарядами соседней заставы, куда Самохин сообщил, что отпустил Чердакова в горы, Андрей задумался: как поведет себя на поверке не менее трудный солдат Клепиковский?
Сегодня Самохин назначил его дневальным, что, в общем-то, было рискованно для престижа подразделения, но очень полезно для Клепиковского: вот-вот могли нагрянуть старшие офицеры из комендатуры, а может быть, и из штаба отряда.
Если «благородная страсть» Чердакова делала его с первых дней полезным обществу, то с рядовым Клепиковским отношения у Самохина складывались сложнее.
Не было, наверное, заставы, на которой не побывал бы Клепиковский. И всего за каких-нибудь полгода.
Андрей специально навел справки и установил, что на каждом новом месте Клепиковский начинал службу с нескольких взысканий, грубил начальникам, солдатам.
На фронт такого не пошлешь, в штрафную роту отправлять не за что, и от Клепиковского просто старались избавиться.
Первое время Самохин присматривался к нему, призвав на помощь все свое терпение, но требования дисциплины обязывали его наложить на Клепиковского строгое взыскание за грубость.
Андрей был уже готов к этому, если бы не один непредвиденный случай.
Как-то Клепиковский дневалил по конюшне и, занятый уборкой, наверное, не слыхал, что в конюшню вошел начальник оперативного поста. До слуха Самохина донеслись тяжелые вздохи, затем всхлипывания.
Удостоверившись, что всхлипывал и тяжело вздыхал Клепиковский, Самохин незаметно вышел, а вечером, достав карточку взысканий и поощрений, вызвал солдата к себе.
Клепиковский вошел, угрюмый и замкнутый, остановился у порога.
— Вот изучал вашу карточку, — сказал Андрей, — Одни «награды» в кавычках... Два раза на гауптвахте сидели... Не надоело так жить? Здесь, на оперативном погранпосту, дело не лучше идет. Значит, и я должен взыскания накладывать?
— Вам виднее...
— Родители у вас есть?
— Отец на фронте погиб... В сорок первом под Москвой... Мать умерла в Ленинграде...
Самохин помолчал, жестом предложил сесть, указав на табуретку, стоявшую перед ним.
— У меня, — сказал он негромко, — в первые дни войны при эвакуации с границы погибли жена и дочь. — И, переходя на «ты», спросил: — Считаешь, только у нас с тобой такие судьбы?
Клепиковский отвернулся, пожал плечами:
— У каждого своя судьба.
— Есть еще и общая для всех, — сказал Андрей. — Сам-то думал, как дальше жить?
— А ничего теперь у меня не получится, товарищ капитан, — неожиданно искренне сказал Клепиковский. — Не нужен я никому. Гоняют с заставы на заставу: ни дома, ни семьи, ни родных, ни друзей.
— Так от тебя же все это и зависит. Приехал на новое место, начинай жить по-новому.
Решив, что нет особых причин расшаркиваться перед Клекиковским и в то же время не желая его оттолкнуть, Андрей спросил:
— Специальность успел получить?
— До армии окончил курсы электромонтеров. Правда, работать почти не пришлось.
— А мне как раз нужен монтер! Могу я доверить тебе электрочасть поста? Если берешься, вот книжки, инструкции. Почитай, подумай. А вечером скажешь, можешь сделать или нет. Еще раз даю тебе возможность стать полезным, уважаемым человеком.
Клепиковский глянул на Самохина, произнес привычное: «Разрешите идти», забрал книжки и вышел.
Андрей проводил его с немалыми сомнениями, понимая, что одна беседа ничего не значит: электрооборудование поста — одно дело, а осилить одиночную подготовку бойца, да еще перед инспекторской поверкой — совсем другое. Но с чего-то надо начинать! Не видеть бы только вялых движений, безучастных глаз...
Сегодня Андрей отметил про себя и начищенные до блеска сапоги дневального Клепиковского, и свежий подворотничок с карандаш толщиной, подшитый из полоски новой портянки.
Клепиковский заметно нервничал и в то же время втайне гордился, что ему доверили встречать начальство.
Особого внимания Самохина требовали несколько человек, но ведь и остальные не клад. Приходилось думать о каждом.
Размышления Самохина прервал телефонный звонок. Звонил старший лейтенант Кайманов.
— Слушай, Андрей Петрович. К тебе сейчас Лаллыкхан и Махмуд-Кули доставят парнишку с родинкой за правым ухом. Придержи его до моего приезда.
Самохину отлично было известно, что «парнишка с родинкой за правым ухом» и есть тот самый Атаджан, который, сбежав из интерната, продавал с лотка пирожки торговки Эльяр, а встретившись с Каймановым, до сегодняшнего дня «разменивал» его сотенную купюру.
То, что Атаджан нашелся в районе оперативного поста, было очень кстати. Андрей понимал, что Кайманов прибудет на пост не только ради Атаджана: мальчишку можно было отправить в комендатуру и там с ним поговорить. Яков, видимо, решил воспользоваться случаем и навестить Самохина перед инспекторской поверкой, посмотреть, как идет жизнь, может, что-нибудь подсказать.
Солдаты роты сопровождения поездов, задержавшие Атаджана с помощью Махмуда-Кули и Лаллыкхана, еще только добирались до Аргван-Тепе, пропуская встречные, идущие к фронту поезда, а машина, на которой приехал Кайманов, уже остановилась у ворот оперативного погранпоста.
Как раз в это время Головко и Чекалин, закончив беседу, спросили у Андрея разрешения сделать перерыв и объявили перекур.
Встретив Якова, Самохин увидел, насколько изменился он после возвращения из похода в пески. Догадаться о причинах было нетрудно, и Андрей искренне пожалел друга, зная, как нелегко ему помочь.
Правда, начальник погранвойск просил повременить с расследованием обстоятельств, в какие попадал Яков в крепости Змухшир и в ауле Карагач, чтобы не ослаблять работу перегруженного, столь малочисленного офицерского состава.
Искренне тронуло Андрея, что, несмотря на занятость — у Кайманова и своих забот было предостаточно, — тот нашел время, чтобы заехать и посмотреть, как идут дела на Аргван-Тепе.
Яков вошел во двор оперпоста, поздоровался с Самохиным и солдатами, спросил:
— К чему готовитесь? К инспекторской или к тактическим учениям?
