Шамиль Идиатуллин - За старшего
Фигурку Глухова Расти, поколебавшись, принял на хранение в долгом ящике. Глухов, насколько понимал Расти, сейчас находился в паре сотен километров от Чулманска и, скорее всего, садился в поезд до Москвы — а оттуда отпрыгнет в самое глухое и безопасное место мира. Дорога ему пухом. Из всех сетей и ото всех контактов Глухов ушел надолго, но вернется. Рано или поздно. Так или иначе. Коммуникативный профиль, в том числе сетевой, составлен. Месяца через три проверим.
Расти вернулся к проплешине, оставшейся после сноса «звездочки». Рядом, как раз во Дворце правосудия, несчастная красавица Новикова вместе с неудачливым болельщиком Газизовым по пятому кругу пересматривали ролики, на которых Вячеслав Забыхин, даже не мечтающий о сибазоне, кривясь, излагал подробности организации и совершения убийства Фираи Неушевой и попытки убийства Юлии Большаковой, а также мошенничества с целью овладения имуществом «Потребтехники». Терзали несчастных следаков и письма, присланные Расти на ящик Артема Терлеева. В письмах были перечислены связи «звездочки» с заказчиками и местными пособниками, включая номера задействованных телефонов. К тексту прилагались ссылки на файлораздачи с записями прослушки «звездочки», расширенными вариантами роликов и некоторыми рабочими материалами к ним. Очевидные соображения о том, что где-то могут храниться и другие копии, не говоря уж об оригиналах записей, должны были стимулировать розыскную способность Газизова с подчиненными. Ну и неспособность завешивать дело на середине.
В Газизове-то Расти почти не сомневался. А вот разные добро- и недоброжелатели, наблюдатели и вершители, следившие за чулманскими потягушками и перестрелками с обоснованным интересом, при таком раскладе должны были устремиться к скорейшему и непыльному доведению дела до победного конца, рассадке стрелочников и переходу противоборствующих сторон в привычное состояние пусть вооруженного, но нейтралитета.
Воюющие стороны, насколько мог судить Расти по косвенным признакам и слабым сигналам, в это время как раз заседали где-то в ближнем не всем Подмосковье, пили что-то благородное — в их понимании благородства — и вели беседы, оценивать которые следовало с той же оговоркой. Непосредственной угрозы Неушеву они пока не представляли, так что не страшно.
Зато Артем Терлеев был по-прежнему страшен, но сейчас еще и сосредоточен. Он спокойно выслушал новости о штурмах, задержаниях и признаниях, рассеянно порадовался тому, что комитет оплатил ремонт и перегон машины в Чулманск, облегченно попрощался с гостями и снова побрел этажом ниже, в реанимацию. Первый раз Терлеева не пустили дальше стола дежурной сестры, второй раз он прорвался к палате Большаковой. Успех следовало развивать. Пусть. В сказки про Спящую красавицу и волшебный поцелуй Расти последние лет сорок не верил, но чужую веру уважал.
Расти собрал в кучу следаков, чиновников, высокотехнологов, инновачечников — всех, кто проходил по разряду «угрозы Неушевым второго порядка», — и снес. Вопрос закрыт. Пусть обсуждают параметры нейтралитета дальше.
Было опасение, что несчастная «Потребтехника» в параметры снова впишется слишком криво. Но тут Расти ничего поделать не мог. Сабир-абый сам должен отковать свое счастье в нужной форме и сам решить, как, зачем и с кем он будет развивать завод. Как и зачем, в принципе, понятно: Неушев, в конце концов, бизнесмен, а выпуск «Морригана» здесь и сейчас представлялся сугубо выгодным и перспективным предприятием.
А вот с кем — касается и Еремеева, и Захарова, и даже Шестакова. Впрочем, Шестаков уже определился. Он отошел наконец от LastMinuteCleaner, к которому оказался гипервосприимчив (секретарша Шестакова, получившая такую же дозу неделей раньше, когда Расти ставил «жучки» в кабинете директора, пришла в память и чувства в совершенно штатном режиме) и сейчас сумрачно бродил по пустой служебной квартире, пытаясь сообразить, все ли вещи уложил в чемодан. Сообразить было несложно, учитывая, что вещей у Шестакова исторически почти и не водилось. Пара костюмов, пучок рубашек, мыльно-рыльные принадлежности, три кредитки да пара грошовых безделушек, привезенных заботливой дочкой из Европ. Цену им Шестаков знал, но расстаться не мог.
Расти закрыл окошко «Потребтехника» и снес.
Осталось единственное окошко — «Неушевы». Неушевы сейчас, скорее всего, сидели за столом и были, скорее всего, почти счастливы — насколько это возможно. Все — Гульшат, Айгуль, Вилада, Сабир-абый и Мыраубай, конечно. Это было не совсем правильно, сорок дней все-таки. Но они почитают завтра, Расти слышал. Надо тоже почитать, подумал Расти.
Завтра. Вернее, послезавтра, когда дома буду. Пусть душе Фирая-апы будет спокойно. Она была очень красивой, очень доброй, очень хорошей женщиной, очень счастливой и очень несчастной.
Незнакомая мне девочка Юля, говорят, тоже была красивой, доброй и хорошей и не успела стать ни счастливой, ни несчастной, ни, по большому счету, женщиной. Пусть успеет, как-нибудь. Пожалуйста. За это почитаю тоже.
Расти закрыл последнее окошко, подумал и почти уже снес его навсегда. Помедлил.
И тут накрыло. Страшно, до судороги, до срыва ногтей и лопанья кожи захотелось зажмуриться и заорать, затопать и выдавить из себя, как гной, нагромождение последних дней, скомканную паутину комбинаций, отношений, диалогов, людей и ролей, бессонные ночи, словно прихватившие каждую мышцу оберточной бумагой, пульсирующую боль в проткнутой ноге и глухой ужас отлично продуманных, структурированных и постоянно караулящих рядом с бровью ответов на вопрос «А если попадусь?». Что будет с ним, с женой, с сыном, с жизнью, на которую давно плевать, но на которой висит слишком много дорогих обременений?
Пускать эти ответы в голову нельзя — захлебнусь и сгину. Топать и орать нельзя — удивятся и успокоят. Даже жмуриться нельзя — могут запомнить. А меня нельзя запоминать. Меня нельзя узнавать. Меня нельзя поймать.
Я сейчас сдохну.
Нет не сейчас. Рано. У тебя еще плечо не сформировалось. Терпи. Сейчас все пройдет. Не может не пройти. В Турфане прошло, и в Герате прошло, и в Пули-Чархи, и в Скрабсе, и везде. Здесь тоже пройдет. И я буду жить дальше, раз уж должен сыну и жене. Что бы и кто бы себе по этому поводу ни думал.
Расти снес последнее окошко и открыл глаза.
— Что-нибудь еще желаете? — спросила милая девочка с узенькой серебристой табличкой «Эльвира» на груди.
— Нет, спасибо, дочка, двадцать лет такой вкусноты не ел, — честно ответил Расти по-татарски, запнулся, потому что забыл, как будет «счет». Улыбнулся и показал, что пишет.
Девочка улыбнулась в ответ, убежала и тут же вернулась с папочкой. Милая какая.
Расти положил деньги вместе с хорошими чаевыми — так, чтобы в Москве извести остаток рублевой наличности одним ужином, — и уже с открытыми глазами проскакал по всем квартирам, улицам, девайсам, зельям и вещам, с которыми имел дело в Чулманске. Все было вычищено, закрыто, разобрано, слито и выброшено по разным бакам — ну, кроме шапки. Шапку получил… Как его… Все, забыл. Ладно, это не в счет.
У Расти остались два телефона да пустой портфель с пирамидкой чак-чака. В Киеве сгрызу, перед последним переодеванием и сменой документов, подумал он, закрыл глаза и вздохнул.
Расти затрясло — от жуткой усталости, от сброшенной с плеч наковальни, от дикой свободы чувств, мыслей и движений.
Так и палимся, между прочим.
Терпи, скомандовал он себе. Немного осталось.
Расти открыл глаза, дождался, пока Соболев выскочит в туалет, улыбнулся Эльвире и, старясь не хромать, прошел в зал досмотра.
ГЛАВА 3
Чулманск.
Раиля Латыпова
Из истории болезни № 5711, реанимационно-анестезиологическое отделение Центральной клинической больницы Чулманска, врач Р. Латыпова.
Пациентка Ю. Большакова, 24 года, проникающее огнестрельное ранение головы, поражение правой височной доли мозга, контузия ствола мозга, многооскольчатый перелом правой височной кости. В РАотд с 25.10, прооперирована 25.10 и 30.10.
С момента госпитализации в сознание не приходила.
1–2.12
Состояние стабильно тяжелое, сознание кома-2, гемодинамика стабильна, АД 120/70, Ps 97, Sp02 100 %, t 37.8, диурез в норме. Проведена нехирург. санация легких (предыдущая — 25.11).
3.12
Генерализованный судорожный припадок в 13:10. На ЭЭГ короткие разряды 0B-MB в лобно-височных областях с правосторонним акцентом, негрубое региональное замедление в правой передне-височной области. В лечение: реланиум 10 в/в, конвулекс 500 в/в капельно, контроль ЭЭГ, сост. дых. пут.
4.12
Состояние стабильно тяжелое, сознание кома-2, t 38,2, спонтанное дыхание отсутствует, основной режим ИВЛ. Рентген легких. Энтеральное питание усваивает в полном объеме. Судорожных припадков нет, в ЭЭГ от 04.12 эпиактивности нет, сохраняется негрубое региональное замедление в правой передне-височной области. Реланиум отменить, конвулекс в прежней дозировке. Планируется трахеостомия 5.12.
