Джеймс Донован - Незнакомцы на мосту
— Полагаю, что за все время моей работы в этом суде никто не выполнял более трудной, требующей самопожертвования задачи. Мы чувствуем себя обязанными вам и вашему помощнику. Нас очень радует, что члены Ассоциации адвокатов готовы взять на себя выполнение такого рода общественной обязанности в подобном деле, которое в обычных условиях было бы для них неприятным.
К шести часам дня я был снова в Бруклине на деловом совещании банкиров и юристов.
Понедельник, 23 марта
Я послал Абелю письмо, в котором писал:
«Понедельник — это тот день, когда Верховный суд выносит свои решения. Теперь я каждый раз по понедельникам завтракаю в клубе адвокатов на Бродвее, 115, где установлен телетайп, передающий сообщения агентства Ассошиэйтед пресс. В клубе стюарду дали указание следить, не появится ли сообщение о решении по нашему делу.
Лично я полагаю, что вам следует ожидать с оптимизмом верховного исхода дела. Но что предпримут власти, я не могу предсказать. Вы, конечно, понимаете, что можете вторично предстать перед судом…»
Сегодня мое ожидание закончилось. Из сообщения по телетайпу в клубе адвокатов я узнал, что Верховный суд только что принял решение снова заслушать стороны по этому делу 12 октября, то есть через семь месяцев.
«Это удивительное решение, — писал я Рудольфу. — Мне трудно поверить, что суд был намерен подтвердить приговор, и поверить, что, желая вообще отменить приговор по основным вопросам, суд не хотел принять столь коренное решение именно в данный момент. Как вы знаете, Верховный суд последние месяцы подвергался сильной критике со стороны общественности. Однако я полагаю, что время работает на нас, поскольку любой шаг в сторону смягчения международной напряженности (вроде намечающейся конференции в верхах) может иметь благоприятные последствия. А пока что у нас нет иного выбора, как продолжать начатое».
Понедельник, 30 марта
Абель обладал сверхъестественной способностью примиряться с обстановкой и событиями. И у него существовала привычка уделять внимание самым различным мелочам, даже находясь в тюрьме, где он, по-видимому, должен был испытывать неудобства, горести и разочарования.
Вот и сейчас прошла всего лишь неделя после решения Верховного суда, означавшего, что ему придется сидеть в тюрьме семь месяцев до следующего рассмотрения дела, а затем еще несколько месяцев до принятия окончательного решения, тем не менее следующий отрывок из его письма показывает, чем он все время интересовался.
«Что касается моих вещей, то я полагаю, что, если их упаковать, они займут максимум сто двадцать кубических футов объема и будут весить не больше пятисот фунтов. Я имею в виду одежду, фотоаппараты, линзы, книги, ноты, картины. Мне бы хотелось получить также некоторые мелкие инструменты, но я полагаю, что нельзя будет послать кого-нибудь, чтобы произвести отбор, поэтому мы не будем говорить о них. Там, однако, имеются денсиметр, некоторые электроизмерительные приборы…»
Он ни на минуту не забывал, что правительство дало разрешение на пересылку его вещей семье, и он ненавязчиво напоминал мне об этом.
Я сообщил полковнику Абелю, что в кругах адвокатуры решение Верховного суда о дополнительном слушании сторон единодушно расценивается как наша частичная победа.
Абель ответил: «Что касается вашего дальнейшего участия в деле, в случае если оно будет направлено на новое рассмотрение, то я был бы очень рад, если бы вы изыскали возможность продолжить работу. Я глубоко верю в вашу честность и способности и весьма признателен вам за то, что вы для меня сделали. Однако мне не хотелось бы вновь причинять вам беспокойство… К сожалению, я не имею средств, чтобы нанять адвоката, — это довольно серьезная проблема для меня».
Пятница, 15 мая
Наряду с другими делами мы продолжали заниматься сбором и упаковкой вещей Абеля для отправки в Восточную Германию. Меня отнюдь не радовал этот аспект миссии, возложенной на меня судом. Прокурору Уикерехэму я настойчиво повторял, что буду заниматься этим только после того, как у меня будет полная уверенность, что я не оказываю содействия шпионажу.
Я отмечал в письме, адресованном министерству юстиции, что не считаю, что порученное мне судом дело требует, чтобы я выступал в роли агента по пересылке вещей. Тем не менее я готов принять участие в этом щекотливом деле, но настаиваю на том, чтобы представители властей тщательным образом осмотрели все вещи Абеля до того, как они будут отправлены за «железный занавес».
Прошло семь месяцев, прежде чем вещи Абеля были отправлены в Восточную Германию.
Понедельник, 18 мая
Я прибыл в Атланту. Выйдя из такси, я остановился и оглядел массивные каменные стены, башни, вооруженную охрану и огромные главные ворота. Это была федеральная исправительная тюрьма Атланты, унылая, голая каменная крепость. Я вспомнил описание первого впечатления заключенного о тюрьме, которое прочел в одном из тюремных журналов, присланных мне Абелем: «Если он никогда ранее не бывал в тюрьме, то прежде всего сама форма здания внушала ему страх».
Сначала я встретился с начальником тюрьмы Уилкинсоном, который рассказал мне, что Абель вполне здоров и хорошо приспособился к режиму. Как мне было уже известно, Абель по-прежнему хорошо уживался с семью соседями по камере, в том числе и с человеком, осужденным за похищение детей. Однако начальник тюрьмы предупредил меня, что, до тех пор пока Абель находится в его распоряжении, он считает, что следует быть готовым к тому, что какой-нибудь молодой уголовник попытается убить советского полковника, ошибочно полагая, что благодаря этому он может стать популярным героем.
Начальник тюрьмы устроил мне встречу с Рудольфом в отдельной комнате для посетителей и сказал, что мы можем не ограничивать себя временем.
Тюремная жизнь состарила полковника. Он выглядел исхудавшим. Однако он держался бодро в своем выцветшем сером тюремном наряде. Пожимая мне руку, он улыбнулся, и это был все тот же подлинный Рудольф. Он был в хорошем настроении. Полагаю, это объяснялось тем, что наши дела, казалось, неплохо продвигались в Верховном суде.
Я направил разговор на тему о его работе в художественной мастерской. Он по-прежнему с энтузиазмом говорил о своих экспериментах в области шелкографии и с очевидной гордостью сообщил мне о том, что сделал много рисунков для тюремного журнала.
Пытаясь сострить, я сказал: «Ваша нынешняя студия, несомненно, лучше бруклинской».
Смеясь, полковник ответил: «Освещение здесь гораздо лучше, да и плата за помещение меньше».
На мой вопрос, есть ли у него друзья среди заключенных, он ответил, что выделяет лишь одного человека.
«Это очень интересный человек, — сказал он, — и мы очень много времени проводим вместе».
Абель рассказал, что это бывший офицер американской армии, служивший во время второй мировой войны в Управлении стратегических служб. Позже он возглавлял группу, занимавшуюся сбором доказательств о зверствах немцев в концентрационных лагерях. Поскольку я возглавлял эту работу при подготовке крупнейшего Нюрнбергского процесса против Геринга и его сообщников, я, должно быть, встречался с этим другом Абеля, но припомнить его я не мог. Предвосхищая мой следующий вопрос, полковник сказал, что этот человек был осужден за участие в советской шпионской организации, действовавшей в Германии после войны.
(Вернувшись в Нью-Йорк, я проверил данные, касавшиеся этого человека, и обнаружил, что все, что он рассказал Абелю, было правдой.)
Не было сомнения в том, что Абель каким-то образом получал информацию «извне». Когда я сказал ему, что на обратном пути собираюсь остановиться в Вашингтоне, он заметил, что ему известно, что в музее ФБР в здании министерства юстиции организована новая выставка, посвященная его делу, и высказал пожелание, чтобы я познакомился с ней.
«Вы можете обнаружить там кое-что полезное для повторного выступления на суде», — сказал он. Он добавил также, что директор ФБР Эдгар Гувер в вышедшей недавно книге «Мастера обмана» пишет, что полковник Абель был арестован представителями иммиграционных властей «по требованию ФБР».
«Это подкрепляет нашу аргументацию, не правда ли? — спрашивал он. — Возможно, на выставке вы обнаружите какие-нибудь аналогичные хвастливые заявления. Тщеславие этого человека может его погубить».
(Прямодушное объяснение мистером Гувером обстоятельств ареста Абеля действительно оказалось одним из полезных моментов при составлении нашей записки дм повторного слушания дела в Верховном суде. Однако на выставке, устроенной ФБР в Вашингтоне, не было ничего такого, что могло бы вызвать возражение у разумного человека. Когда я осматривал выставку, мне бросилось в глаза объяснение о том, что дело обжаловано и находится на рассмотрении в Верховном суде. Я ходил по музею ФБР вместе с дюжиной других посетителей, никем не узнанный, прослушал интересные объяснения по делу Абем, с которыми выступал специальный агент ФБР, некто Салливан.)
