Чингиз Абдуллаев - Пройти чистилище
Ничего не дало и медицинское освидетельствование Тома. Врачи обнаружили шрамы на его голове, но никто не мог сказать определенно, можно ли подтвердить или опровергнуть бывшую кому Кемаля Аслана. Ведь прошло более одиннадцати лет и за это время последствий могло не остаться. Правда, двое из врачей настаивали на том, что характер шрамов после ранения не соответствовал тому удару, который мог получить Кемаль, но это были лишь спорные моменты, которые легко опровергались адвокатами подозреваемого. Даже подробный осмотр тела бизнесмена ничего не дал. Согласно традициям мусульманского мира, принятым и среди болгарских турок, мальчикам в юном возрасте делали обрезание. Дотошному Эшби удалось выяснить, что этот ритуал не могли совершать православные болгары и русские. Но даже освидетельствование этого проклятого турка убеждало, что он настоящий турок. Врачи единодушно указывали, что операция отсечения крайней плоти была произведена достаточно давно.
Но Эшби не успокаивался. Арест английского шпиона был дня него более чем достаточной причиной для подозрения Кемаля Аслана в его сотрудничестве с русской разведкой. Лишь в одном не был убежден Эшби — является ли Кемаль Аслан завербованным агентом советской либо болгарской разведки или с самого начала ему была придумана столь совершенная во всех отношениях легенда?
И каждый раз, вызывая на допрос Кемаля, он испытывал двойственное чувство — уважения к личности бизнесмена, так стойко державшегося на допросах, и ярость по поводу никчемности усилий двух столь грозных ведомств, как ЦРУ и АНБ, которые в полном смысле слова дурачил этот наглый тип.
У них установилась привычка ежедневно по вечерам встречаться и обмениваться последними новостями. Через два дня истекал срок задержания Кемаля, разрешенный прокурором для сбора доказательств. Через сорок восемь часов они обязаны были отпустить резидента советской разведки. Одна эта мысль приводила Кэвеноу в такое бешенство, что он не мог спокойно беседовать с Кемалем, предпочитая встречаться с ним только в отсутствии адвокатов.
В этот вечер Кемаль, как всегда, был чисто выбрит и деловито спокоен. Он видел нарастающее раздражение своих обвинителей и понимал, что это результат нестыкующихся деталей обвинения и улик, которых у них против него не было. Его поездка в Бейтаун была не просто авантюрной, она была преступным и наглым вызовом, но она сработала. Вынужденное задержать его, не имея никаких доказательств, американское правосудие, столь свято чтившее не дух, а букву закона, вынуждено было теперь расписываться в своем бессилии.
Он не знал, чего было больше в его столь необычном решении — продуманного плана или глубоко личных мотивов, связанных с Сандрой. Он сознательно шел на скандал, пытаясь разрешить все сразу. И его столь вызывающий и неожиданный шаг имел успех. Ни Кэвеноу, ни Эшби не могли предъявить ему никаких доказательств, тем более собранных за неделю. А вся логика балтиморского обвинения, построенного на показаниях миссис Грант, автомобильных правах и отпечатках пальцев была бы признана верной только в одном, единственном случае — если бы он начисто отрицал свою связь с Томом Лоренсбергом. Но он признавал эту связь, утверждая, что действительно был в Балтиморе и действительно закреплял письмо по просьбе своего друга. Никаких серьезных улик против Кемаля уже не было и обвинение лопалось. Это понимали и Кэвеноу с Эшби. Это сознавал и сам Кемаль, так блистательно сумевший заманить своих соперников в ими же подготовленную ловушку.
В этот вечер они уже не допрашивали его, пытаясь поймать на противоречиях. Просто, когда Кемаля привели, Эшби взглянул на него и спросил:
— Вам все это не надоело?
— А вам? — в такт ему спросил Кемаль. — Вам не кажется, что вы уже испробовали все варианты.
— Не кажется, — нахмурился Кэвеноу. — Вы советский шпион, Кемаль, и я постараюсь это доказать.
— Чем вы и занимаетесь столько дней, — напомнил Кемаль. — Вы несколько увлеклись своими играми. По-моему, все давно ясно.
— Вы здорово сыграли, мистер Кемаль Аслан, — хладнокровно заметил Эшби, — но вы не хотите понять, что это не конец. Это только начало игры, которую мы, признаюсь, начали не столь удачно. Но ведь вся игра еще впереди. Предположим, что мы не найдем ничего в оставшиеся два дня. Предположим даже, что вынуждены будем отпустить вас. Неужели вы думаете, что сможете когда-либо работать на советскую разведку? Ваша карьера там закончена. Они вам никогда не поверят. Да вы и сами не захотите с ними сотрудничать, понимая, что с этой минуты мы будем следить за вами постоянно. Стоит ли продолжать игру, мистер Кемаль?
— Вы правы только в том случае, если я действительно играю, — сказал Кемаль, — но вы забываете о том, что я американский гражданин. Меня знает вся страна, моя компания известна во всем мире. Зачем мне работать на русских? Ради денег? Интересно, какие деньги они мне могут заплатить, чтобы я согласился с ними сотрудничать? Вы же должны знать годовые обороты моей компании и прошлогоднюю прибыль. Или это все тоже сделало русские?
Эшби нахмурился. Потом достал из кармана фотографию. На ней был улыбающийся незнакомец с темными красивыми глазами.
— Вы знаете, кто это? — спросил Эшби. — Я предвидел ваш вопрос и нашел в нашем архиве эту фотографию.
— Понятия не имею, — буркнул Кемаль, едва посмотрев на карточку. Сердце болезненно сжалось. Он узнал изображенного на ней агента.
— Это знаменитый советский шпион, миллионер Гордон Лонсдейл. Он был очень влиятельный и богатый человек в Великобритании.
— Очень хорошо. Ну и что?
— Его настоящее имя Конан Молодый. Он был офицером их разведки.
— Вы думаете, это я?
— Не обязательно. У него могли быть и талантливые ученики.
— У вас буйная фантазия, мистер Эшби. Я не могу быть нелегалом, хотя бы потому, что такие агенты когда-нибудь возвращаются домой, а я собираюсь жить в это стране еще очень долго. И в Хьюстоне у меня сын. Неужели вы думаете, что это не мой сын?
— Нет, конечно. Он ваш. Но мы думаем, что вы могли быть завербованы еще в коммунистической Болгарии, где прожили четверть века.
— Первые годы своей жизни я жил в Америке, если вы, конечно, обратили внимание на этот факт.
— Обратили. И не только на это. Мы нашли в Софии институт, где вы якобы учились. И нашли девушку, с которой вы встречались. Сказать вам, как ее зовут?
— Я могу сказать сам, — спокойно парировал Кемаль.
— Интересно послушать.
Диалог вел Эшби. Кэвеноу молчал, он пытался найти хоть малейшую трещину в безупречной защите «Вакха». Он был убежден, что перед ними «Вакх». И его злило их очевидное бессилие.
— Раз я с ней встречался, то, конечно, помню ее имя. Ее звали Бася.
— Да, — сказал Эшби, — и мы ее привезли в Вашингтон. Хотите ее увидеть?
Иногда одно мгновение решает все дело. Кемаль хорошо помнил уроки психологии, которые практиковались у них на занятиях. Психолог задавал самый простой вопрос — сколько будет дважды два, и терпеливо ждал ответа. Вернее, реакции на ответ.
Если спрашиваемый сразу отвечал, что дважды два четыре — это указывало на быстроту реакции и некоторую однообразность мышления. Если испытуемый, не отвечая, начинал улыбаться — значит, был человеком хитрым, но нерешительным, мягким, легко поддающимся на уговоры. Если ответ приходил с большой задержкой и явной обидой на столь легкий вопрос, это указывало на отсутствие образности мышления, стереотип поведения, недостаток творческого воображения. В этих случаях ценился не просто ответ, а время ответа и его содержание. Идеальным считался ответ, что дважды два не всегда четыре, даваемый через полторы-две секунды после вопроса. Не больше и не меньше.
Именно поэтому, вспомнив все это в течение секунды, Кемаль выждал еще одну секунду и сказал:
— Вы доставите мне удовольствие, мистер Эшби. Только учтите, это должна быть настоящая Бася. Любая другая меня не интересует.
— Знаете, Кемаль, — сказал Эшби, — мне нравится ваше спокойствие. Но вы напрасно все время ходите по краю пропасти. Можно ведь сорваться и очень больно удариться.
— По-моему, это вы ходите по краю, — возразил Кемаль. — В результате ваших непродуманных действий я уже потерял слишком много времени в вашей тюрьме. Вы представляете, какой иск я могу вам предъявить? У вас не хватит зарплаты, чтобы оплатить его.
— Он еще издевается! — не сдержался Кэвеноу, сжимая кулаки. — Наших разведчиков вы наверняка избиваете до полусмерти, пытаете, пока они не заговорят, а мы тут церемонимся с вами и еще разрешаем приглашать адвокатов.
— Мистер Кэвеноу, вы просто дремучий тип. Как вы работаете в ФБР с такими отсталыми взглядами? Я не хочу заступаться за русских, но у вас представления полувековой давности. Думаю, что разведчиком уже не пытают нигде. Это не дает нужного результата и, самое главное, нерационально. Во всяком случае, мне так кажется.
