Мастер Чэнь - Амалия и Белое видение
Первым в этом списке стояло имя Амалии Родригез, «королевы фаду», которая для португальцев и сегодня остается тем же, чем Эдит Пиаф для французов, — и это еще мягко сказано.
Музыкальные магазины в ночном Лиссабоне были к тому моменту закрыты, рано утром улетал мой самолет, и диск Амалии, с ее портретом на обложке, я купил только через два дня, уже в Нью-Йорке.
Так я впервые увидел лицо Амалии и услышал ее голос.
Я благодарю замечательную женщину, с которой все начиналось, — сегодня, когда пишутся эти строки, секретаря российского посольства в Португалии Елену Виксне. Ей же принадлежат все уроки португальского, которые Амалия давала на этих страницах своему возлюбленному.
Амалия Родригез-настоящая совпадает с Амалией де Соза по возрасту и, естественно, по характеру. А дальше — не спрашивайте меня, как я учинил это невероятное переселение душ от берега Атлантики к хорошо знакомому мне берегу Малаккского пролива. Может быть, дело тут в том, что я уже много лет знал, что когда-нибудь напишу сказку, действие которой будет происходить на острове Пенанг. Та сказка должна была родиться из песни бывавшего в тех местах Александра Вертинского на стихи Игоря Северянина — песни о бразильском крейсере; в этой песне есть молодая женщина, сидящая у бассейна, и лейтенант с того самого крейсера, и многое другое.
Я знал, что сказка такая будет, задолго до «Любимой мартышки дома Тан» и «Любимого ястреба дома Аббаса», в общем — знал всегда. Женщина у бассейна получила лицо и имя, превратившись в Амалию де Соза, оякорившие бухту корабли закачались на тяжелой волне, а лейтенант с бразильского крейсера превратился в начинающего британского шпиона. С которым, однако, возникли большие проблемы — я не видел его лицо, я не слышал его голоса, молодой человек просто отказывался становиться реальным. И так было, пока в нужный момент под рукой не оказалось фотографии влюбленного в Индию Джорджа Харрисона, с сигаретой, которую он держал «по-хулигански», в ладони, с головой, повернутой вбок.
В этот момент появился на свет Элистер Макларен. Читателю, которого удивит странная для русского языка фраза Элистера «о, мой сладкий бог» из первых глав «Амалии», достаточно вспомнить знаменитое «Oh, My Sweet Lord» Харрисона, и все встанет на свои места.
Мне кажется, эта странная пара отлично чувствует себя вместе где-то в небесном эфире, населенном бессмертными душами и литературными персонажами. И души настоящих Амалии и Джорджа относятся к ним снисходительно.
Но вернемся к нашим женщинам. Ничего бы не получилось (даже притом, что остров Пенанг и город Джорджтаун я знаю до мелочей) без человека, который изучил город лучше всех на свете — до последней улицы и дома. В данном случае это, выражаясь нашим термином, краевед, создатель фонда «Наследие», автор книги «Улицы Пенанга» Кху Сальма Насутион, или просто Сальма.
С ней и ее мужем Расой мы долго объезжали кварталы вокруг Келавай-роуд, где, возле католической церкви, селилась пестрая община местных «евразийцев». Это Сальма указала на домик со странным стеклянным шаром на крыше. Видимо, можно назвать и адрес — Келавай-роуд, 78.
Если Сальма решит проследить историю прежних обитателей дома, и выяснится, что в 20-е годы там жила молодая женщина по имени Амалия, я не удивлюсь ни на секунду. Потому что, когда вы начинаете писать, подобные истории происходят с вами постоянно. И это только сначала от них по шее бежит холод.
Например, я думал, что человек, который в этой книге фигурирует под своим любимым псевдонимом — Эшенден, не был в Малайе в августе 1929 года. Но дальше выяснилось, что не очень понятно, где же он в эти самые недели был. Получается, что в Египте — где никто его не видел. Впрочем, таких странных провалов в его биографии немало. Зато сломанная в том же году шея его секретаря Джеральда прочно впечатана в историю литературы, и не только литературы.
Палец Сальмы указал и на кабаре Амалии (сейчас там, что удивительно, так и остается ночной клуб), и на кинотеатр, который чуть не взорвали мои герои, и еще на многое другое.
Муж Сальмы, Раса, провел меня сложным путем туда, где удалось пролистать на громоздком аппарате фотокопии газеты «Стрейтс Эхо» за 1929 год, — и какое же потрясающее то было чтение! Это Сальма сделала для меня копию с копии давно, видимо, исчезнувшей с лица земли книги главного редактора этой газеты — Джорджа Биланкина (абсолютно реальный персонаж: вы же не подозреваете, что я мог бы придумать англичанину такое имя?). Книги под названием «Hail, Penang!». После прочтения которой уже было нетрудно «заставить заговорить» самого Биланкина и некоторых других персонажей.
Сальма и Раса привели меня к сикхскому храму на Брик-килн-роуд, где после долгой беседы с сикхскими сантами я вздохнул с облегчением: моя бешеная (прямо скажем) идея, связанная с этим храмом, оказалась абсолютно уместной.
Спасибо вам, дорогая Сальма, вы, для которой Амалия к концу моей очередной недели в Пенанге стала, похоже, таким же реальным и симпатичным человеком, как и для меня.
И спасибо двум людям, которые помогали нам с Сальмой прийти к такому финалу, — послу России в Малайзии Александру Карчаве и почетному консулу России в Пенанге Тео Сенг Ли.
В России, видимо, есть только два исследователя, которые знают и время, и место действия этого романа. Один из них — Владимир Тюрин — не только дал множество ценных советов, но навел на пару очень редких книг. Одну такую книгу, «The Last Post», написанную человеком по имени John Keay, мне помог найти в библиотеке Санджив Сингх из индийского посольства. Описание Шанхая 1929 года, как и предвечернего звука трубы над Фортом Корнуоллис, добросовестно переписаны оттуда.
Продолжая разговор о хороших книгах, замечу, что я не собирался делать роман исключительно о любви англичанина к женщине другой расы в насквозь расистском мире Британской Малайи — такая книга уже давно написана, причем англичанином. Это знаменитая «Танамера» Ноэля Барбера. Воровать героев или даже мелкие эпизоды я оттуда не собирался и не стал. Но читателям эту книгу весьма рекомендую.
Чего я еще не собирался (и дальше не буду) делать — это снабжать свои шпионско-исторические боевики сотнями ссылок, даже в тех случаях, когда вроде бы это просто необходимо. Иначе ссылки заняли бы больше страниц, чем сами романы. Я мог бы, например, уточнить где-нибудь в примечании, кем стал мелькнувший в кабаре «Элизе» Джимми Бойл. Или — что же это за «господин президент», о котором бормотал Тони, когда его тащили из опиумокурильни, и о каком эпизоде истории какой страны идет речь. Тогда стало бы куда яснее, кем же был сам Тони. Но все равно уточнять этого я не стану даже сейчас.
За одним исключением. «Сон наяву» Амалии, где ей привиделись гибнущие линкоры, показал ей эпизод из будущего — 6 декабря 1941 года, когда сразу же после уничтожения американского флота в Перл-Харборе японцы с такой же легкостью потопили единственные два больших корабля Великобритании на Дальнем Востоке — «Рипалз» и «Принца Уэльского». После этого оставшаяся беззащитной Малайя была оккупирована ими с удивительной быстротой, остававшиеся в Сингапуре англичане были посажены в концлагерь на месте нынешнего аэропорта Чанги, и пошел отсчет времени к концу Британской империи в целом. То есть берега Малаккского пролива оказались тем заколдованным местом, где империя эта зародилась — и где она начала рушиться.
По американской традиции, следует сказать здесь, что все (или почти все) персонажи в этой книге — плод авторского воображения, и любые совпадения имен чисто случайны. А, нарушая американскую традицию, могу сказать, что все не так просто; например, человека по имени Леонг, так же как и Ричарда Суна — и описания их обиталищ, — я составлял из стольких реальных кусочков, что сам уже запутался во всех этих возможных совпадениях имен, внешности, фактов биографии или предметов обстановки.
Есть вещи, которые из книг не возьмешь. Поэтому мне пришлось обзавестись двумя очаровательными, хотя иногда чересчур свирепыми консультантами — это моя жена Ира (следовало, наверное, написать — Ира Чэнь) и ее подруга Татьяна «фрау ИБМ» Юринова, чьей совместной сферой ответственности были женская психология и физиология. «Моя дорогая, эту главу тоже писала женщина?» — спрашивал я иногда. «И какая! Я ее просто обожаю!» — следовал ответ. Хотя иной раз звучали и иные, откровенно зловредные, слова.
Я узнал от этих консультантов много интересного и полезного по вышеуказанным предметам, за что им искренне благодарен, и намерен продолжать исследования.
Внесла свой вклад и некая Анна Чэнь, иногда посылавшая из своего университета в Шэньчжэне грозные указания, типа «хлопающие ресницы и золотые кудряшки тебя недостойны, убрать». Убрал с благодарностью. Еще один персонаж по имени Ричард Дарк, находившийся тогда еще южнее Шэньчжэня, никаких указаний, наоборот, не давал, и очень хорошо, и за то — весьма признателен.
