Джон Ле Карре - Наша игра
Я вернулся назад по своим следам в коридоре. Дверь на кухню все еще была открыта, но я прошел мимо, даже не заглянув в нее. Мой взгляд был устремлен вперед, на еще одну дверь, на этот раз стальную, которая была у меня на пути. В ее замочной скважине висела связка ключей, и, поворачивая уже вставленный в замок ключ, я заметил среди них ключ от «мерседеса» Айткена Мея. Опустив связку ключей в свой карман, я шагнул за стальной порог и в падавшем из открытой двери за моей спиной свете увидел коридор с кирпичными стенами и с окнами, доверху заложенными мешками с песком. Вспомнив расположение построек, я сообразил, что я во втором товарном вагоне поезда. Я все еще раздумывал над этим открытием, когда все вдруг погрузилось во мрак.
Отчаянно стараясь не потерять рассудок, я догадался, что стальная дверь за мной захлопнулась либо сама собой, либо с чьей-то помощью и что теперь мне нужно найти выключатель, хотя я сомневался, сохранилось ли в доме электричество после такого разгрома. Но тут я вспомнил про автоответчик и воспрял духом. И мой оптимизм был вознагражден: на ощупь пробираясь вдоль кирпичной стены, я нащупал электрическую проводку. Засунув револьвер обратно за пояс – в кого я мог попасть в кромешной тьме? – я пальцами проследил путь проводов и, к своей радости, обнаружил симпатичный зеленый выключатель фирмы «Техниколор» не далее чем в шести дюймах от своего носа.
Я был в тире. Он тянулся на всю длину здания, может быть, на сотню футов. В его дальнем конце, подсвеченные снизу лампами, стояли мишени в виде человеческих фигур в натуральную величину, выполненные с явным расистским подтекстом: ухмыляющийся негроид и людоед-азиат с автоматами на груди и приподнятой ногой, словно они отчищали ее от крови того, кого только что закололи штыком. Их форма была пятнистой желто-зеленой, а каски вызывающе сдвинуты набекрень, что должно было означать отсутствие дисциплины. То место, где я стоял, было линией огня: здесь были мешки с песком, на которые можно было встать или опуститься на колено, металлические подлокотники в виде вилок, подзорные трубы, в которые вы могли изучить мишени, и кресла, в которые можно было сесть, если мишени вас не интересовали.
А всего в нескольких ярдах за линией огня, помещенный посреди тира и мешающий всякому серьезному клиенту, стоял залитый кровью оружейный верстак. Именно от него шел тот запах, который я услышал, но счел запахом оружейного масла или старым запахом пороховых газов. Но это было ни то, ни другое. Это был запах крови. Запах бойни. Именно в этом коридоре и была устроена бойня, в этом звуконепроницаемом бункере, в этом храме небескорыстных развлечений любителей истреблять. Именно сюда и были приволочены жертвы, одна без туфель, другая без пиджака, а третья, как я понял, увидев висящий на гвозде над верстаком коричневый хлопчатобумажный халат, без халата. Именно здесь их не спеша зарезали, за этими не пропускающими звуков стенами, прежде чем мужчины в ботинках с плоскими подошвами вынесли их через кухню на кучу опилок во дворе и потом на какую-то двухколесную тележку, ждавшую их.
Да, и по дороге кто-то остановился, чтобы нарисовать на стене дерево. Дерево Леса. Кровавое дерево.
У меня в кармане были ключи и от «мерседеса», и от «фольксвагена». Мои ноги налились свинцом, мое воображение рисовало мне трупы недельной давности в багажниках машин. Но я бежал, потому что мне приходилось или действовать быстро, или ничего не делать. «Мерседес» был заперт, и, когда я открыл левую дверцу, раздался вой сирены, на который белые коровы подняли свои головы и стали разглядывать меня, а беломордые овцы на соседнем пастбище блеяли еще долго после того, как я выключил сирену. Внутри пахло новой машиной. Рядом с драгоценным телефоном лежала пара водительских перчаток из свиной кожи. С зеркала свешивалась нитка четок, а на сиденье пассажира лежал «Экономист» восьмидневной давности.
Трупов не было.
Я набрал в грудь воздуха и открыл крышку багажника «мерседеса». Она откинулась сама, и мне пришлось лишь немного приподнять ее. Дорожная сумка, остатки стандартного набора. Черный дипломат, такой тонкий, какие заводят лишь из пижонства. Заперт. Посмотрим позже. Я хотел было перенести это в красный «форд», но, подумав, решил пока оставить здесь. Перейдя к «фольксвагену», я платком стер грязь со стекла. Заглянул внутрь. Трупов нет. Отпер багажник и поднял его крышку. Новый буксировочный трос, канистра антифриза, бутылка жидкости для омывания стекол, ножной насос, огнетушитель, коврик, съемный радиоприемник. Трупов нет. Я направился к видавшему виды «дормобилю» и тут встал как вкопанный, впервые увидев то, что до этого не разглядел: старую конную тележку с оглоблями и на резиновых шинах, наполовину зарытую в сено. И вверх по склону в густой траве тянулся безошибочно узнаваемый след этих шин. В конце этого следа стояла крытая шифером каменная хижина, сбоку от которой на склоне холма, как раз у края спускающегося облака, стояло сухое дерево. Когда я увидел тележку, до нее было футов пятнадцать, и я быстро прошел это расстояние и разгреб сено. Старая древесина и обивка были залиты кровью. Я вернулся к «дормобилю», схватился за дверную ручку и резко повернул ее, словно хотел сломать. Возможно, что я и сломал ее. Ручка подалась, и я открыл сразу обе двери, но не нашел внутри ничего, кроме мешков, крысиного помета и кипы старых эротических журналов.
Почти бегом я отправился вверх по холму. Трава росла здесь пучками и была мне по колено, совсем как трава в Придди. После трех шагов мои брюки промокли. Сбоку от меня тянулась каменная стена. Одинокие голые деревья, до комля расщепленные молнией и до серебристого блеска отполированные дождями и солнцем, тянули ко мне тонкие пальцы своих веток. Дважды я останавливался. Дом был обнесен колючей проволокой, но в ней был прогал там, куда вел след колес. Хижина была прямоугольной, размером не больше двенадцати футов на восемь, но на каком-то этапе ее жизни к ней была сделана неуклюжая пристройка, от которой теперь остался один каркас. Облако ушло. С обеих сторон долины на меня смотрели черные вершины, на склонах которых ветер трепал папоротник.
Я стал искать дверь или окно, но мой первый обход вокруг хижины не дал результатов. Я снова обратил внимание на следы и заметил, что они оканчивались у обращенной к вершине холма стены хижины недалеко от места, где когда-то была дверь, с которой свидетельствовали еще различимые каменная притолока и деревянная дверная коробка, хотя дверной проем был наскоро заложен гранитными булыжниками и замазан раствором. У порога я увидел комки перемешанной ногами грязи и ведшие к колесному следу и от него отпечатки мужских подошв. Точно такие же отпечатки я видел у порога кухни. Следов крови здесь не было. Я вынул из кармана монету и ковырнул ею цемент. Он оказался мягче, чем за пределами дверного проема.
Итак, я получил еще один кусок информации о пришельцах: они были не только головорезами, но и людьми, привыкшими к суровой жизни на природе. Все это я говорил себе, неумело расковыривая цемент попавшейся под руку старой железкой. Я ковырял кладку до тех пор, пока не смог выворотить ее кусок, пользуясь железкой как рычагом. Тогда я заглянул внутрь, но должен был сразу отвернуться из-за дохнувшего на меня зловония. Проникший в отверстие свет выхватил из темноты три трупа с завязанными на голове руками и со ртами, открытыми, словно у участников немого хора. Но такова уж эгоистическая природа человека, что и охватившее меня отвращение не смогло заглушить беззвучные слова благодарности за то, что среди этих троих не было ни Эммы, ни Ларри.
Заложив камни обратно, насколько это было в моих силах, я медленно спустился с холма. Мокрые штанины натирали ноги. Рядом со смертью мы отчаянно хватаемся за банальности, и, несомненно, именно поэтому я вернулся в приемную, машинально извлек из автоответчика кассету с записями поступивших звонков и сунул ее в свой многострадальный карман. После приемной я стал заходить из комнаты в комнату, разглядывая свои следы и соображая, что бы еще захватить с собой, а также стоит ли мне попытаться уничтожить следы своего присутствия. Однако отпечатки моих пальцев были повсюду, отпечатки моих подошв – тоже. Я еще раз долгим взглядом оглядел кабинет Мея. Пошарил по остаткам его пиджака и осмотрел закоулки его письменного стола. Бумажника нет. Денег нет. Кредитных карточек нет. И я вспомнил о дипломате.
Не спеша вернувшись к «мерседесу», я перебрал связку ключей Мея и нашел в ней что-то вроде миниатюрного хромированного консервного ножа. Я открыл им дипломат и обнаружил внутри папку с бумагами, карманный калькулятор, немецкую авторучку и карандаш с выдвигающимся грифелем, толстый британский паспорт на имя Мея, чеки для туристов, американские доллары и стопку авиабилетов. Паспорт был такого же типа, как паспорт Бэйрстоу: в синей обложке, с девяноста четырьмя страницами, с многочисленными въездными и выездными визами экзотических стран, действительный на десять лет, рост владельца один метр семьдесят, родился в Анкаре в 1950 году, выдан 10 ноября 1985 года, действителен до 10 ноября 1995 года. Моложавая физиономия владельца на третьей странице имела мало общего с господином средних лет, восседавшим на бревне со своей возлюбленной. И уж совсем ничего общего со связанным и изуродованным трупом в хижине. Билеты были до Бухареста, Стамбула, Тбилиси, Лондона и Манчестера, так что его девушка заблуждалась насчет Анкары и Баку. Только билет до Бухареста был закомпостирован и уже просрочен. На остальной части программы его поездок, включая и обратную дорогу, стоял штамп «Открыт».
