Леонид Могилев - Век Зверева
— А на фига тебе в Петербург?
— То есть как на фига? Домой.
— Домой… Я теперь тебя просто так не отпущу.
Лейтенант назвался Иваном и объявил, что живет в общежитии… Когда Птица был допущен на милицейские половицы, жена хозяина половиц, а также все остальной комнаты спала, укрывшись с головой, и вставать не захотела.
Иван посадил Птицу в кресло, включил телевизор. Тем временем сам ушел в коридор с чайником, потащил из холодильника кастрюльку.
— Лопать будешь?
— Не. Пивка бы.
— А можно и пивка.
— Есть у меня в холодильнике троечка «Афанасия». Юра его любит.
— Какой Юра?
— Как какой? Зверев.
— Не слыхал о таком…
— Правильно, отчего же тебе слыхать. Вообще-то, личность легендарная. Даже по телевизору о нем говорили в свое время. Преждевременно похоронили.
— Да кто это такой, вообще?
— Мне кажется, я вас видел когда-то вместе.
— Иван! Ты чего несешь? Не знаю я никакого Зверева. И это что-то подозрительно смахивает на допрос.
— Какой допрос. Ты пиво-то пей. Марья! Вставай! У нас гость.
Марья в ответ перевернулась под одеялом, но не показалась.
— Пойдем.
— Куда?
— Там узнаешь. Только вот переоденусь. — Он стал облачаться в гражданское платье. — Допивай «Афанасия».
Электричка летела по стальному пути, связующему большие и малые населенные пункты, то и дело умеряя свой полет, и тогда некоторые жители и гости Ленинградской области покидали приостановившийся поезд, а другие входили в вагоны и тут же начинали читать газеты и играть в подкидного. Играть, впрочем, было сложновато, так как разносчики этих самых газет громкими противными голосами рекламировали свой товар, сменяя друг друга.
Ивану бы поспать сейчас, но этого он не мог себе позволить, потому что ко всему прочему в вагоне ехал его прямой и непосредственный начальник с сопровождающими. Сопровождающих было много, и они рассредоточились в вагоне по одному им понятному принципу.
Наконец поезд прибыл на Московский вокзал.
Дорога от станции до дома на улице Бармалеева прошла в исповедальных разговорах, сопровождавшихся цитированием Ли Бо.
Перед дверью, обитой черным дерматином, Птица сел на ступеньку лестницы, а лейтенант — рядом.
— Я с минуты на минуту постигну суть мира и движение светил. Мне одно непонятно: что я здесь с тобой делаю?
— Мне одному идти никак нельзя. Она же меня выставит одного. А я этого не люблю.
— Эх, ты. Я вот не знаю толком, кто я и откуда. Может, у меня поместье под Краковом. А может, дело в Америке. А может, я вообще китаец.
— Дело я и здесь тебе пришью. И никакой ты не китаец, а разгильдяй беспамятный, — обиделся лейтенант, — в следующий раз я тебя в КПЗ отправлю. Сиди там до утра.
— А за что?
— За появление в общественном месте в виде, порочащем человеческое достоинство.
— Что ты со мной говоришь, как участковый?
Но тут дверь открылась, и в проеме привиделась женщина, покачиваясь на мягких розовых пятках, красивая и свободная. Птица заплакал. Женщина посмотрела на одного, на другого, махнула рукой:
— На кухню.
Женщина была высокой и белокурой, а на кухне стоял большой барабан.
— Вы уже завтракали, господа?
— Господин участковый пытался угостить меня завтраком. Я был удостоен такой чести.
Она присела на табурет, закинув ногу на ногу.
— А выпить у вас нет? — спросил Птица.
— Выпить сейчас принесут, — пообещала она.
— Ты живешь с барабанщиком, — горько констатировал Иван.
— Да. Я живу с барабанщиком. С артистом. А ты не артист? — обратилась она к Птице.
— Я художник.
— Это уже лучше. Сейчас сделаю омлет. С сыром.
— Отличная идея, — подтвердил Иван.
Время текло, и только большой барабан ждал своего хозяина. Птица попробовал вспомнить, где он, наконец, потерял свою картонку, и не смог. Наверное, она осталась в поезде «быстрого реагирования». Теперь красуется на стене какой-нибудь коммуналки.
«Тринь-тринь». Это барабанщик просился к ним. И почему бы ему не попроситься?
— А вот и я, — сказал барабанщик. Он был толстым. Не долго думая, он поставил на стол перцовку.
Не познакомившись с гостями своей пассии, барабанщик сорвал с бутылки колпачок, плеснул себе полстакана и не раздумывая выпил, потом зашарил по столу глазками, увидел краковскую колбасу в блюдце и воспарил.
Омлет был желтым, как солнце, с оранжевыми краями. Так запеклась корочка. Он пузырился и пытался вылезти из сковороды, но животворное тепло уже уходило внутрь, и барабанщик подтащил это тлеющее в глубине, прекрасное и знойное чудо, схватил вилку, откромсал изрядно и отправил первый кусок в неопрятный рот. Он был плохо выбрит, а над губой и вовсе топорщились какие-то полуволоски, теперь к ним пристали желтые крошки. Такой вот был барабанщик. В джемпере и брюках в полоску. Молчание повисло над трапезой. Только почавкивал барабанщик, и посмеивалась Прекрасная Дама, да конфузились Иван с Птицей.
— Ну, мне пора, — объявил художник.
— И мне тоже, — поднялся лейтенант.
— Ну уж нет, — подвела итог принцесса. — Кончай чавкать, дружок, — остановила она едока, отобрала сковородку с остатками великолепия, пододвинула Ивану, пошла за стопками. А барабанщик плеснул себе еще грамульку в чайную чашку, хлебнул, расслабился.
— Какие проблемы? — спросил он низким голосом.
За застольной беседой они скоротали время до полудня.
— Ну мне все же пора, — встал-таки Птица.
— А куда ты торопишься? — воссияла мадам.
— Чего ты, посиди, — обиделся барабанщик, — ты на расческе не играешь?
— Да, — отвечал Птица, — ты угадал. Я играю на расческе. Но только на своей. Я брезглив. Но, как ни странно, испытываю сейчас желание сыграть на своей расческе что нибудь этакое. Правда, она у меня дома. И поэтому я пойду.
Окружающие переглянулись.
Он спустился вниз на лифте и наконец-то вышел на улицу. Домой. К себе. В мастерскую. Оплачено на полгода вперед. Ему было уже безразлично, какой сегодня день, тем более что он опять забыл это. Пошел мелкий, из другого времени года дождичек. Как великолепно было ему сейчас идти и думать о горячей ванне и чистой рубахе. Но тщетно…
— Эй! Малахольный! — крикнули с проезжей части.
Это прекрасная обладательница барабанщика окликала его из такси. А в машине конечно же сам барабанщик и Иван. И барабан размещался между ними. А хозяин барабана разминался, несмотря на тесноту салона, вертел между пальцами палочки, хотя в такой барабан палочками не бьют.
— Садись, дорогой. Нам по дороге…
Все было на месте. Ларек, дворик, парадное. А там наверху — мастерская.
Он пропустил всех в комнаты, а сам прошел в ванную и открыл вентили. Воды не было. Тогда он снял со шнура давно высохшую рубашку, переоделся, глубоко вздохнул и вышел к посетителям. Те хмыкали и осматривали Птицины художества. А посреди комнаты стоял барабан.
— Очень миленький натюрмортик, — сказала Прекрасная Дама.
— Вот этот пейзажик тоже ничего, — поддакнул лейтенант.
— Все дерьмо. Ты извини, маэстро, все дерьмо, — сказал барабанщик. — Давайте лучше полабаем.
Птица попросил у барабанщика сигаретку, раскрошил ее, отделил тонкую, почти берестяную бумажку, приложил к своему гребешку, приник губами к этому инструменту и заиграл. Томный и обольстительный блюз исторгнулся в мир, сорвалась с губ мелодия.
Птица припоминал мелодии и осмеливался их трактовать, а Дама кивала головой. Птица играл и играл, заходился в трелях и синкопах…
— Ну, хватит, — прервала наконец концерт она, — мы так до утра будем развлекаться.
— Ладно, — горько вздохнул барабанщик, — где Зверев?
Птица продолжал некоторое время играть по инерции, радуясь, что утомительное и нескладное ударное сопровождение не мешает ему более.
— Дай сюда, — отобрал у него расческу Иван, при этом поранив десну.
В мастерскую входили еще люди и еще.
— Где Зверев?
— Кто такой Зверев, Ваня?
— Ты Ваней назвался? Молодец… — захохотали вновь прибывшие. Их было пятеро. На столе уже красовался кейс, он открылся как бы сам собой, показав свое чрево с ампулами и шприцами.
— Ты хочешь сказать, что видел в то утро Зверева Юрия Ивановича, находящегося в международном розыске, в первый раз?
— Так точно.
— В армии служил?
— Я думаю, вы лучше меня знаете, где я служил, а где нет.
— Хорошо. Наверное, лучше. Как и то, что тебе еще придется послужить. У тебя дефицитная воинская специальность. Водитель боевой машины пехоты. Мог бы в армии стенгазеты ваять. Так нет же. Выучился.
— Это он по стечению обстоятельств. Был разжалован из художников за непотребно-интимные отношения с женой капитана Строева.
— Вяло текущие войны продолжаются по всему периметру страны. А водители БМП там ох как нужны. Ты просто очнешься утром в Буденновске. Там скоро будет опять жарко.
