Александр Тараданкин - Второй раунд
Фомин пододвинул к себе объемистый том дела Лютце-Зандлера, задумчиво перевязал тесемки. Отодвинул его на край стола.
— Я был помоложе вас, Юрий Михайлович, когда вместе с немецкими коммунистами и с демократически настроенными людьми принимал участие в послевоенной перестройке Восточной Германии. Мы мечтали о будущем. Мы верили, что сумеем навсегда разделаться с бациллой фашизма. Мы сделали все что могли, и сейчас я радуюсь успехам Германской Демократической Республики не меньше, чем трудовым и политическим победам нашей страны. ГДР вопреки отчаянным противодействиям некоторых наших бывших союзников и некоторых кругов ФРГ вышла на мировую арену, как сильное социалистическое государство, с которым приходится считаться и которое невозможно не уважать.
Фомин встал из-за стола и зашагал по кабинету.
— У меня остались в ГДР хорошие друзья, например, живет там такой человек — Енок, с которым мы переписываемся и поныне. Он уже на пенсии. Мы с ним провели немало интересных и важных дел… А еще вахмайстер Бертольд Редель — ныне майор государственной безопасности ГДР, отличный парень. Недавно получил от него письмо.
Фомин вернулся к столу, взял лежавший на нем лист, скрепленный с конвертом. Вот послушайте, что он пишет:
«…Наступило время, когда западные немцы, повернувшись к Советскому Союзу, увидели вместо потенциального врага доброжелательного соседа по многоквартирному дому, именуемому земным шаром. Многие из них поняли, что их судьба и судьба мира в прямом и переносном смысле связана с вашей великой страной, а это пророческие мысли Ленина, это его прозорливая идея о существовании двух миров, как единственно возможной, хотя и временной альтернативе. И как следствие этого поворота — заключение договоров между вами и ФРГ. Нормализация наших чисто немецких отношений».
Фомин вопросительно посмотрел на Михайлова.
— Он тысячу раз прав, Евгений Николаевич.
— Конечно, прав. Но борьба там предстоит еще не малая. Реакционеры всех мастей и оттенков всячески пытаются помешать нормализации обстановки в Европе.
Фомин снова прошелся по кабинету.
— Когда докладывал генералу о нашем деле, он посоветовал проштудировать последние справочные материалы по НАТО, и прежде всего по деятельности объединенных сил в области разведки. Посмотрите наши досье, прочитайте газеты. Небезынтересен поворот в официальной политике ФРГ. Она мало устраивает и расходится с интересами тех, кто стоит у руководства западногерманской разведки, да и бундесвера тоже. И хоть Гелена уже нет, кадры его несомненно находятся в действии. Их в НАТО хватает, кое-кого туда привлек приемник Гелена Вессель, когда работал там в штабе.
— Я знаю, вы уже имели с ними дело, — сказал Михайлов. — И кажется, недавно.
— Вы имеете в виду того двойника? Да, но он больше служил англичанам. После той истории, как известно, некоторым из посольства Великобритании пришлось выехать из СССР в двадцать четыре часа.
— Лютце тоже служил англичанам.
— И Гелену. Только нам тогда не удалось все выяснить до конца. Но мне думается, он был одним из незаурядных кадровых мастеров геленовской разведки…
Но вернемся в ФРГ. Вы обратили внимание: в телеграмме от наших друзей, между прочим, кроме Брюсселя, указан еще и Ренсбург. А это натовская база в ФРГ. Вот и получается, что в то время, как прогрессивная часть западных немцев делает усилие разрядить политическую атмосферу в Европе и стремится жить с нами в дружбе, другая…
— Вы полагаете, Евгений Николаевич, что этот агент НАТО немец?
— Очень может быть. А Зандлер тоже немец, и уж конечно, он не из тех, кто поддерживает нынешнюю политику своего правительства.
— Смотря кого: вон их министр обороны Гельмут Шмидт оповестил о грандиозных военных учениях в семьдесят втором году и чуть ли не о всеобщей мобилизации в связи с этим.
— Все так, — вздохнул Фомин. — Некоторые, к сожалению, быстро забывают уроки истории, слишком быстро. Вспомните события в Чехословакии и бурю, поднятую вокруг этого всеми службами антисоветской пропаганды. И была пора, когда кое-кто забыл вещие слова патриота Чехословакии Юлиуса Фучика: «Люди, будьте бдительны»…
Нам с вами этот призыв особенно понятен, дорогой. Поскольку не прекращается тайная война против нашей страны и братских социалистических государств.
Фомин встал.
— А теперь вопрос по существу дела: вы были в адресном бюро?
— Да, Евгений Николаевич, там полная договоренность. Учитывая исключительность ситуации — карточку временно сняли.
7Старший лейтенант Паже собрался было идти в порт, где у него были дела, когда его пригласил к себе полковник Пинкулис.
«Что бы это могло быть, — думал он, спускаясь по лестнице. Старик ведь знает мои планы на сегодня». Сотрудники между собой называли «стариком» начальника отдела Альберта Мартыновича Пинкулиса, светловолосого великана, которому еще не исполнилось пятидесяти. В слово «старик» в данном случае вкладывались сразу несколько понятий: и то, что он был старшим по чину и патриархом по возрасту, и то, что любил незлобно поворчать, но чаще по делам, не имеющим отношения к службе.
— Заходите и садитесь, мазила, — встретил Паже полковник. — Что же вы вчера опростоволосились? Я бы на месте тренера с треском вышиб вас из команды. И это на последней минуте…
— Сам не знаю, как получилось, — начал оправдываться Паже. — Два штрафных броска и оба мимо корзины. Если хотя бы один уложил…
— Если бы, да кабы… — махнул рукой полковник. — Нервы подвели. А хорошие нервы очень важны в нашей профессии. Ну ладно, будем надеяться, что промахи у вас могут случаться только в баскетболе. Вызвал я вас вовсе не для того, чтобы отчитывать за неудачные броски…
Пинкулис достал из папки лист бумаги.
— Есть неотложное дело. Звонили из Москвы, наших товарищей интересует одна парочка. Туристы из Бельгии. Некий Иоганн Гартенфельд и его племянница Эрна. Вчера они прибыли к нам, остановились в гостинице «Рига». Поезжайте и присмотритесь к ним. Пробудут они здесь, как я узнал, три — четыре дня. Возьмите себе в помощь кого-нибудь от Тушлиса. Одному там не справиться. Возьмите эту бумагу — в ней все сказано — изучите и действуйте…
Когда Паже приехал в гостиницу, дяди с племянницей там уже не оказалось. Не без труда ему удалось разузнать, что Гартенфельды рано утром ушли или, вернее всего, уехали на пляж. Перед отъездом они позавтракали в кафетерии при ресторане и расспрашивали официанта, как туда быстрее всего добраться. Как выяснилось, этот же официант обслуживал их накануне за ужином и они, разговорившись с ним, сказали, что собираются осматривать памятники, а потом поехать в Юрмалу.
«В Юрмале искать их бесполезно», — прикинул Паже и решил на сегодня хотя бы выяснить, когда они вернутся.
В гостиницу они приехали поздно вечером и сразу же заперлись в своих номерах. Паже оставалось ждать утра.
8Лугунов бывал в Риге не раз и достаточно хорошо ориентировался в городе. Прямо с вокзала — поезд прибыл рано утром — он поехал на взморье, рассчитывая, как всякий «дикарь», обосноваться там у какой-нибудь хозяйки. Отыскать жилье оказалось, однако, совсем не просто. Он долго бродил по зеленым улочкам, стучался в дома, спрашивал редких прохожих, никто не мог ничего посоветовать. В Прибалтике стояла необычайно теплая погода, и наплыв отпускников был велик как никогда.
Гигантская подкова песчаного пляжа до отказа была заполнена отдыхающими. Он пешком прошел Булдури, Дзинтари и лишь в Майори, когда совершенно потерял надежду найти пристанище, ему улыбнулась удача. Пожилой латыш, к которому он обратился, критически осмотрел его и спросил:
— Студент?
Лугунов, обозленный неудачами, хотел было ответить, что это, мол, не имеет отношения к его просьбе, но передумал и, заставив себя улыбнуться, сказал:
— Был студентом. Теперь, как это пишется в газетах, молодой специалист, инженер.
— Тогда иди за мной, — бросил латыш и, шаркая сандалиями, не оборачиваясь, пошел по улице.
«Старик не очень-то приветливый», — отметил Лугунов, но повиновался. Свернули в узкий проулок и вскоре остановились перед калиткой. Провожатый широко распахнул ее, пропуская Лугунова вперед. По тропинке через кустарник они подошли к аккуратному домику. Старик громко крикнул:
— Власта! Иди-ка сюда. Привел тебе жильца.
Из дверей дома выплыла крупная женщина в белом переднике с засученными по локоть рукавами темной кофты. Строго оглядела Лугунова. Несмотря на свой извечный апломб и самоуверенность, Лугунов нерешительно затоптался под ее суровым взглядом.
— Надолго? — спросила она.
— На десять дней, — не задумываясь, ответил он.
— На десять? Можно. Внук уехал, вернется через две недели. Ваша комната здесь, — она указала рукой аз маленькую пристройку. — Там есть отдельный вход. Пойдемте, посмотрите.
