Александр Тараданкин - Второй раунд
— Когда предположительно он приехал в Москву?
— Имеется у меня тут еще одна ориентировка и если, грубо говоря, ее притянуть к этому делу, то что-нибудь в середине августа. Но это предположительно, так же, как и понятие «он». Сигнал мог оказаться ложным.
— Все понятно, товарищ полковник. Отправлюсь на поиски немедленно.
«Он» или не «он»? Как гамлетовская проблема — «Быть или не быть?» — занимала мысли Фомина. А если «он», зачем пожаловал к нам? Что хочет увидеть? Или кого? Может быть, старых знакомых? Не меня, конечно. И не Петрова. А вот Денисовых… Вернее, Денисову. Вполне вероятно… Ну, допустим. Зандлер в Москве решил проверить, куда делась его хорошенькая «помощница», некогда принявшая привет от «дяди Боба». На следствии он не упомянул ее, а мы не спрашивали. Им, вполне вероятно, известна ее дальнейшая судьба. И они могут предположить, что «Лотта» скрыла от мужа свою связь как с Лютце-Зандлером, так и со Старком. И тогда… Черт возьми, — Фомин встал и зашагал по комнате. Еще не известно, он ли это, а я уже свожу вместе старые персонажи давно сошедшей со сцены и не доигранной до конца пьесы. И делаю это так, словно не минуло двадцати с лишним лет, словно я прежний капитан Фомин, на попечении которого энбургское конструкторское бюро, и Денисов, и… А версия вместе с тем вполне логичная: Зандлер, кого бы он сейчас здесь ни представлял, может попытаться шантажировать Людмилу Николаевну, припугнуть прошлым, в надежде заставить работать на себя. Тогда нужно опередить его. В первую очередь следует, пожалуй, позвонить Виктору Сергеевичу и рассказать о возможном появлении на их горизонте такого «гостя». Все теперь зависит от результатов проверки».
Сам не зная почему, Фомин уже оставил сомнения, мучившие его вначале. В нем все больше крепла уверенность, что бывший пограничник не ошибся.
2У ворот Новодевичьего монастыря резко затормозила «Волга» с шахматными клеточками на боках. За лобовым стеклом вспыхнул зеленый огонек. Пассажир начал расплачиваться с шофером, а его спутница, открыв дверцу, легко выпорхнула на тротуар. Девушка была модно, со вкусом одета, короткая юбка подчеркивала стройность ног. Она, не оборачиваясь, шла с той уверенностью, которая присуща интересным женщинам, знающим себе цену и то, что на них обращают внимание. Мужчине пришлось идти быстрым шагом, чтобы догнать ее. Скромный серый костюм плотно облегал его сильную спортивную фигуру. Волосы, щедро пересыпанные серебром, свидетельствовали, что он уже не молод. Мужчина ничем не выделялся, кроме, пожалуй, больших очков, закрывавших чуть ли не половину лица.
Они прошли под аркой на территорию монастыря к старому кладбищу.
— Мы приехали значительно раньше, — сказал мужчина, взглянув на часы. — Может быть, воспользуемся этим и осмотрим музей? Я никогда тут не был.
— Пойдемте вниз, в подвал. Я знаю, там находится могила сестры царя Петра Первого — царевны Софьи и некоторых его сановных бояр. Интересно, как они выглядели? А в музее я уже была. Кроме старинных нарядов да нескольких икон, там нет ничего интересного.
— Мне все равно, куда идти, лишь бы скорее шло время. Между прочим, в нашем распоряжении почти час.
Никто из посетителей музея не обратил внимания на эту пару. Вместе с тем, если бы любопытный глаз понаблюдал за ними, то наверняка удивился бы их поведению. Из музея они вышли порознь, словно незнакомые. Девушка не спеша проследовала на территорию кладбища, останавливаясь у памятников, читая надписи на надгробьях. Мужчина отстал и шел на значительном расстоянии, не обращая на нее никакого внимания. На кладбище царила обычная тишина, люди говорили вполголоса, да их и было немного в этот ранний час.
Девушка остановилась в тени густой акации, рядом со скамейкой, укрытой зеленью, на которой сидел молодой человек и что-то рисовал в блокноте. Казалось, он всецело поглощен своим занятием, и ни на что не реагирует. Стоило, однако, девушке выйти из-за кустов, он сразу отложил блокнот.
— Эрна, дорогая, наконец-то.
— Я вижу, ты рад, — улыбнулась она, подавая руку.
Он поцеловал ее, потянул к себе:
— Садись, Эрна. Здесь так чудесно, как в беседке. И нет посторонних глаз.
Но он ошибся, полагая, что их не видят. Из-за кустов выглянул недавний спутник девушки. Он выбрал удобную позицию и приник глазом к видоискателю фотокамеры.
— Я выполнил твою просьбу, Эрна. Достать эту книгу оказалось делом нелегким, она почему-то совершенно исчезла с прилавков и стала библиографической редкостью. И понятно. Ее расхватали такие же любители путешествий, как твой дядюшка. В ней обозначены не только автострады, но даже шоссейные дороги большинства областей Союза. Жаль, что вы не на машине. Тогда бы он еще больше оценил эту книгу.
— Спасибо, Мишель. Дядя будет очень доволен. А это… Получай. От меня. Я просила дядю, и он привез, — протянула картонную коробку-футляр, — раскрой.
Он вынул плоский, черного цвета с серой отделкой, поблескивающий никелированными ручками, портативный магнитофон.
— По словам дяди, это последняя модель, — объяснила девушка. — У него четыре дорожки и два дополнительных выносных динамика. Они тоже здесь. Бон там, сзади, нажми кнопку.
Глаз фотоаппарата зафиксировал из-за кустов обмен подарками.
Молодой человек отодвинул панельку. В углублении, плотно прижатые друг к другу, действительно лежали два миниатюрных динамика.
— Значит, он еще и стереофонический?
— Да, очевидно. А это пленка. Правда, всего четыре бобины, но на каждой из них по 1200 метров. Это тоже новая пленка. Он и от сети может работать.
— Вот уже спасибо, Эрна. Не знаю, что и сказать. Я мечтал именно о таком. Во всех комиссионных завел знакомых, но о подобном и думать не смел. У нас, черт возьми, наверно, никогда не научатся делать такие вещи. Только шумим: давай, давай, все, мол, самое лучшее! А на деле…
— Ну, зачем же так. Потерпи, Мишель. Надо уметь ждать и надеяться, — сказала она многозначительно. — Ты еще будешь иметь все. И самого лучшего качества, — прислонилась щекой к его щеке. — Ты талантливый и хороший.
— Пустое… Когда-то это еще будет? — обнял Эрну, посмотрел ей в глаза. — Мне хотелось бы верить… Но ты мне нужна теперь. Теперь, понимаешь, а не завтра. Я люблю тебя, Эрна. А чувствую себя бессильным, глупым мечтателем. И ничего не могу поделать, ничего предложить тебе. Разве двухкомнатную квартиру. Да и то она принадлежит матери. А так ведь просто чепуха получается: случайные встречи тайком… — Он хотел ее поцеловать, но она выскользнула из-под его руки.
— Что ты, Мишель, дорогой. Ты забываешь — мы ведь на кладбище. Кощунство. — Шаловливо прижала душистую ладошку к его губам. — Надеяться и ждать. Я же говорила. А теперь ответь мне, как ты решил? Мы едем?
— Чего ты спрашиваешь? Ну конечно! Да! И еще тысячу раз да! Я готов за тобой хоть на край света!..
— Вот и умница. А теперь я пойду. Через три дня мы встретимся в Риге, вечером между шестью и семью часами, у памятника Райнису. Это в парке. Ведь ты говорил, что бывал там?
— Да, я очень люблю Ригу.
— Мы чудесно проведем несколько дней вместе. Опять, как там, на юге… А теперь не сердись. Мне пора.
— Так скоро? Посиди еще, хоть минутку.
— Прости, не могу. Надо спешить. Меня в гостинице ждет дядя. Он хотя и очень добр ко мне, но не любит ждать. Будет беспокоиться. Это ты в Москве дома, а мы — в чужой стране. Он будет беспокоиться, — Эрна встала, поглядела по сторонам. — А ты и в самом деле нашел очаровательный и уединенный уголок. И эта старинная железная скамья… Обрати внимание на ее правую заднюю ножку.
Он встал, не выпуская ее руки.
— Ничего особенного, ничем не отличается от трех других.
— Не в этом дело. Посмотри и запомни. Так надо…
— Посмотрел и запомнил. Хотя не пойму, зачем.
— Потом поймешь. — Эрна гибким движением прижалась к нему, поцеловала в губы и решительно зашагала прочь, грациозно покачиваясь на высоких каблучках.
Проводив Эрну взглядом, он нагнулся и посмотрел на ножку скамейки. Пожал плечами. Потом покрутил барабанчики магнитофона. Повесил его на ремешок.
Взял коробку под мышку и, довольный, вышел на аллею, ведущую к выходу.
У ворот столкнулся с кудлатым парнем в цветастой рубашке навыпуск. Тот загородил ему дорогу. Подняв глаза, узнал старого приятеля Бориса Хряпина.
— Лугунов? Привет, старик! — сказал тот. — Чего здесь?
— Так, гуляю.
— Один? Нашел место.
— А ты?
— Я с попутчиками… Разные прочие шведы. — Хряпин подмигнул. — Деловой контакт. Просили показать Новодевичье, и вообще…
— Не бросил это дело? Смотри, не погори, как Венька.
— У меня, старик, приличные родители. И вообще… А как твоя маман?
— Спасибо. — Лугунову хотелось скорее уйти от Хряпина. Встреча эта вызывала у него внутренний протест и тоскливые воспоминания, когда они были в одной компании с Венькой, а тот напропалую фарцовал. Лугунов тогда занимал в их кругу незавидную роль переводчика. Они делали дела, а он старался оставаться в стороне, хоть от доли не отказывался. Но спорил, останавливал. «Ты же у нас отличник, — еще язвил тогда Венька, — а что делать нам, вечным двоечникам, изгнанникам со студенческой скамьи». Он злился, но дружбу с ними не бросал. А Боб Хряпин еще говорил: «Мы же не Родину продаем, а торгуем тряпками. Чудак, мама устала снабжать тебя грошами». Венька, наглый и циничный, никогда не нравился ему, но он был заводила и организатор разных веселых вечеринок, и Лугунов не делал попыток оставить его компанию. А еще их, всех троих, связывали общие и, как им казалось, независимые взгляды на жизнь.
